Павел Богданов. Полк назывался "Маршальским"

5. Друзья с Брянского фронта


Весной 1942 года в запасном истребительном авиационном полку, что расположился неподалеку от волжских берегов, было много летчиков. Правда, пилотов, имевших боевой опыт и успевших «понюхать пороху», было не очень много. В запасном полку они долго не засиживались, вновь разлетаясь по фронтам пылающей войны с маршевыми полками. Такое многолюдье сидевших без дела летчиков после кровавого лета и тяжелых осенне-зимних боев 1941-1942 годов многим могло показаться удивительным. Однако это был лишь один из примеров той политики дальнего прицела по формированию авиационных резервов, которая была сформулирована коммунистической партии задолго от Великой Отечественной войны. Эта политика начиналась со знаменитых лозунгов «Молодежь, на самолеты!» и «Дадим стране 100 тысяч летчиков!» и реализовывалась в сотнях новых аэроклубов и военно-авиационных школ, развернутых в тревожные предвоенные годы.

Летчики в запасных авиаполках тяготились своим вынужденным бездельем и рвались на фронт. Но самолетов пока не хватало и многим пришлось задержаться здесь надолго. И на какое только сумасбродство не шли тогда молодые, горячие головы. Нашелся даже безумец, который, чтобы добиться отправки на фронт, пролетел под саратовским железнодорожным мостом. Этот мост был стратегическим объектом первой величины. От него зависела бесперебойная связь центральных районов России с Уралом и Сибирью. Его усиленно охраняли и всякие полеты над ним или близи него были категорически запрещены. Зенитки начали бить по бреющему Волгу «Яку», когда он только направлялся к мосту. Переполох был страшенный. Хотя пилоту и удалось благополучно проскочить под мостом, ему все равно не повезло. Военный трибунал приговорил его к двадцати годам, но отправили его не на фронт, на что он так сильно надеялся, а совсем в другую сторону...

... Володя Громаковский и я побывали в том ЗАПе на волжских берегах (в 1942-1943 годах в районе Саратова базировалась 3-я запасная авиационная бригада в составе 13-го и 16-го запасных истребительных авиационных полков, осуществлявших подготовку на самолетах Як-1 и Як-7Б. – Прим. редактора) но нам повезло больше, чем другим: вскоре мы оба были зачислены во вновь формируемый истребительный авиаполк с огромным трехзначным номером – 896.

В том тяжелом 1942 году обычный истребительный авиаполк состоял всего из двух эскадрилий, двух девяток. Еще два самолета было в управлении полка: один – командира полка, второй – штурмана, который одновременно являлся и заместителем командира. На фронте истребители всегда летали парами, а в ЗАПе почему-то все еще звенья-тройки... Словом, в полку всего двадцать самолетов и столько же летчиков, а из них ровно половина двадцатилетних сержантов.

Командир 896-го истребительного авиационного полка капитан Семенко воевал в Испании и был награжден орденом Ленина. Под стать командиру опытным летчиком был и штурман полка старший лейтенант Усевич, ставший впоследствии Героем Советского Союза. Прошли фронтовую школу командиры эскадрилий и некоторые командиры звеньев. Технический персонал полка в основном был молодежный. Каждый самолет обслуживался механиком, мотористом и оружейником, среди которых были и девушки.

Летчики в свободное от полетов время обычно держались все вместе, кучкой, и вскоре хорошо узнали друг друга. Центром притяжения, вокруг которого все собирались, была старенькая гитара с замасленной ленточкой, неразлучная спутница командира звена лейтенанта Трясуненко, а тон всей компании задавал сержант весельчак Буршин.

Однажды, после команды «подъем» все продолжали лежать на нарах в полутемной землянке. Распорядок дня в запасном полку не соблюдался так строго, как скажем, в военной школе, которую еще не так давно покинуло большинство из нас. Мы лежали, наслаждаясь этим и «травили» байки. Дверь в землянку отворилась, и как-то незаметно вошел плотный человек в хлопчатобумажной гимнастерке и такой же пилотке. На него обратили внимание только, когда он, улыбаясь, с участием в голосе, спросил: «Что? Не выспались, ребята?» Потом представился: «Ваш новый комиссар эскадрильи, старший политрук Вегера». Его фамилия показалась смешной и ребята весело загоготали. Тогда уже в повелительном тоне он заключил: «А ну, подъем! Пошли на зарядку!»

Мы были в том возрасте, когда ни бодрости, ни свежести не нужно было ни у кого занимать, поэтому зарядка нам была не очень по душе. Кое-кто поворчал, но все поднялись и нехотя последовали за новым комиссаром. На свежем воздухе его рассмотрели как следует. Он был высокого роста с шапкой густых, чуть вьющихся волос. Виски были уже тронуты сединой. Крупный нос венчал его открытое с веселыми и молодыми глазами лицо. Однако в то утро его веселость как-то летчикам не передалась.

Вскоре старшего политрука увидели на полетах. В руках он держал старенький летный шлем с очками. Это было не совсем обычно. При формировании новых полков незадолго до войны и самом ее начале в авиацию пришло много политработников из других родов войск, которые, естественно, летать не умели. Однако новый комиссар был из летчиков и летал хорошо. Весельчак Буршин съязвил по этому поводу: «Посмотрим, как наш политрук на фронте летать будет. Небось, еще скажет: «Товарищи! Я, оставаясь на земле, уверен, что вы с честью выполните задание в воздухе». Предсказание Буршина не сбылось.

896-й необстрелянный авиаполк начал воевать на Брянском фронте в августе 1942 года в составе 15-й воздушной армии. И попал, что называется, с ходу – в пекло. Малочисленная авиация Брянского фронта делала все возможное, чтобы оттянуть на себя как можно больше сил, предназначенных противником для захвата Сталинграда и Северного Кавказа. Перед фронтом в глубине немецких войск на аэродромах Брянска, Орла, Курска и Старого Оскола скапливалось иногда до сотни самолетов противника. Через эти же аэродромы направлялись и пополнения, следовавшие в сталинградскую «мясорубку».

Воздушная разведка в 15-й воздушной армии велась непрерывно и, когда необходимый момент наступал, в дело вступала вся авиация Брянского фронта. Собранная «с бору по сосенке» группа в 20, а иногда и в 30 самолетов из разных полков – «илы», «яки», «лагги», «миги» и даже «харрикейны» – словом все, что было способно подняться в воздух и нанести ущерб врагу, взлетала с аэродромов подскока, и с ходу атаковала самолетные стоянки фашистов.

Это обычно удавалось, но если налеты были с утра, то на обратном пути от фашистов приходилось отбиваться, как от роя рассвирепевших пчел. Хуже всего приходилось тем, кто отрывался от общей группы. Над причудливо изогнутой излучиной Дона, Задонской петлей, на одиночек обычно обрушивались сверху пары «мессершмиттов». Это был тот случай, когда немецкие асы «набирали» свой счет, без большого труда расправляясь с одиночными, иногда уже подбитыми и почти всегда имевшими горючее на исходе, советскими истребителями и штурмовиками.

В самый разгар оборонительных боев под Сталинградом соседними фронтами проводились боевые отвлекающие операции с тем, чтобы ослабить натиск фашистов на волжскую твердыню и Кавказ. Три раза наша пехота в сопровождении танков и при поддержке авиации наступала на никому не известный городок Землянск. Но немцы так укрепились там, что все три раза приходилось откатываться на исходные рубежи.

Над передним краем постоянно кипели воздушные бои. У немцев на «мессершмиттах» задавали тон опытные летчики. Они действовали небольшими группами и придерживались наступательной тактики. С успехом используя радиосвязь со станциями наведения и внутри групп, они обычно появлялись там, где требовала обстановка.

У наших истребителей радиосвязи тогда еще не было. Небольшое число самолетных радиостанций (примерно на каждом десятом истребителе) не использовались потому, что говорить было не с кем. И, бывали случаи, чтобы радиофицированные самолеты не отличались от остальных, механики спиливали стойки антенн, а сами антенны снимали. Поговаривали, что немецкие асы охотятся в первую очередь за самолетами с антеннами, на которых, по идее, должны летать командиры эскадрилий и полков.

С нашей стороны в составе 286-й истребительной авиадивизии действовало три полка на сильно потрепанных «мигах» и «лаггах», но летчики в этих полках, несмотря на свою молодость, были обстрелянные. Лучшей материальной части немцев и их тактической грамотности они противопоставляли свое умение, выработанное в жестоких боях. Они использовали любые ошибки врага в ходе навязанных боев и при малейшей возможности навязывали бой сами, проявляя при этом мужество и стойкость. И видно не все было гладко у немецких летчиков, о превосходстве которых продолжало трубить на весь мир руководство люфтваффе, если нашим истребителям все же удавалось добиваться значительных успехов.

Чаще других в армейской газете «На страже Родины» писали о летчиках 171-го истребительного авиаполка, которые летали на самолетах МиГ-3. Полком командовал опытный боевой летчик подполковник Орляхин. Все лето 1942 года летчики этого полка вели напряженные воздушные бои. Вот тогда-то и стали известны многие их имена.

286-й истребительной авиадивизией командовал полковник Иван Иванович Ишанов, опытный летчик, воевавший в Испании, который не раз водил в бой сводные группы из полков своей дивизии. И вот в этот боевой коллектив и вошли два авиаполка на новеньких самолетах Як-1: 265-й полк майора Свириденкова и наш необстрелянный 896-й полк капитана Семенко.

Для летчика-истребителя самые трудные бои первые, а из них наиболее трудный – самый первый. И какой бы не был боевой задор, опыт, возраст – «переболеть» первым боем должен каждый. Это похоже на горячку... Неизвестно, вел ли кто такую статистику, но большинство боевых летчиков скажет, что чаще всего молодежь сбивали в самых первых боях. Так случилось и со мной в воздушных боях над городком Землянск…

Очень живо об этой «горячке» рассказывал Андрей Громов, молоденьким сержантом получивший свое боевой крещение в конце лета 1942 года, там же, над излучиной Дона: «Не дай бог потерять хвост ведущего! Шарахнуться от секущей огненной трассы... И тогда, потеряв путеводную нить, с безумными, остекленевшими глазами пилот тянул ручку управления до «пупа» и крутился, закладывая виражи, гонялся словно собака за своим хвостом».

Для летной молодежи, окончившей летные школы по сокращенным программам «горячка» первых боев усугублялась недостатком элементарного пилотажного опыта, малым налетом…

Первые боевые вылеты летчики нашего вновь прибывшего истребительного авиаполка совершили на сопровождение бомбардировщиков Пе-2 или попросту «пешек». И в первых же воздушных боях были сбиты первые фашистские самолеты. Армейская газета писала в те дни: «...Летчики-сержанты не допустили Ме-109 к нашим бомбардировщикам. В этом бою лейтенант Трясуненко уничтожил один самолет лично и один в группе». Но в этих боях мы понесли и первые потери, причем – немалые.

Еще тяжелее было, когда приходилось сопровождать летавших на штурмовку «илов». При подходе к линии фронта, никем не связанные немецкие истребители обычно наваливались откуда-то сверху и отсекали наши истребители сопровождения от «горбатых», которым потом приходилось очень туго... А лишенные скорости «яки» закладывали немыслимые виражи и метались между «горбатыми» и «мессерами», которые клевали всегда сверху. Несли потери «горбатые», каждый день не возвращался кто-нибудь из наших истребителей...

Ледок в отношениях ребят с новым комиссаром окончательно растаял на первом фронтовом аэродроме Рябинки. В самый первый день после облета линии фронта собралась летная молодежь в кружок, подальше от стоянки самолетов. Разожгли небольшой костерок-дымокур и закурили сами. Тихонько обсуждали новую для себя обстановку. Кто-то из ребят подсчитал: «Сегодня нас десять. Завтра начнутся бои. Интересно сколько останется нас через неделю... Через месяц... Через два...» К ним подошел комиссар Вегера, он возразил: «Почему же десять, ребята? Принимайте в свою кампанию, будем вместе летать».

Александр Вегера начал летать на задания с первого боевого дня. Он водил группы на сопровождение штурмовиков, подменял усталых пилотов, и не было такого летного дня, чтобы комиссар не летал вместе со всеми. Только называть его между собой ребята стали не «новый комиссар», а «наш комиссар». Его полюбили, как старшего брата, с которого хочется брать пример и которому хочется подражать. Правда, не обходилось без обид. Ребята никак не хотели уступать ему место в кабине самолета, как бы ни было трудно самим. Ведь по штату самолетов для политработников в истребительном авиаполку тогда не полагалось, и комиссар Вегера успел перелетать на всех самолетах полка.

Осенью 1942 года развернулись решающие бои за Воронеж, который встал на пути фашистов в самом центре России так же, как на южном фланге стоял тогда Новороссийск, а на Волге стоял Сталинград. Преодолеть эти рубежи фашисты уже не смогли.

Небогатые боевыми самолетами части 15-й воздушной армии действовали в интересах наземных войск Воронежского фронта. В боевых заданиях и записях в летных книжках летчиков появились новые названия: Подклетная, Семилуки и Лысая высота... На юг в сопровождении истребителей летели стройные и изящные «пешки», тяжело, под завязку, груженные бомбами «илы», и сбрасывали свой смертоносный груз на головы врага. Воронеж горел. Густой столб дыма над ним тянулся вверх до высоты двух или трех километров. Истребители сопровождения вылетали по насколько раз в день и крутились, отбивая атаки «мессершмиттов».

Прошло почти три месяца, как молодежный 896-й авиаполк начал воевать на Брянском фронте. Из тех одиннадцати летчиков, что сидели тогда в самый первый день у костерка и судачили о своем будущем, не был сбит ни разу только комиссар Вегера. А из десятка молодых пилотов ни один не избежал черного шлейфа за хвостом своего ястребка. Кто-то пробкой выпрыгнул из горящей машины с парашютом, кто-то, превозмогая жар горящего бензина, тянул до последнего и ослепленный огнем пытался садиться на землю, изрытую окопами и траншеями, а кто-то просто врезался в нее со своим ястребком в последнем крутом пикировании. Немногие попали в госпиталь... Похоронили весельчака Буршина, завернув в парашют все, что от него осталось. Немного не дотянул он до родного аэродрома, так и не допел свои песни.

В числе других повезло тогда и нам с Володей Громаковским. Мы тоже были сбиты, но оба вернулись в полк и продолжали летать. Вскоре в полк пришло пополнение – такие же, как и мы, молоденькие сержанты. Впрочем, не совсем такие, ведь мы уже ходили в ветеранах... Потери были тяжелые. Однако живые не унывали. Молодость была нам в том порукой. Ребята рвались в бой. И когда, случалось, изрешеченные пробоинами ястребки не были отремонтированы и залатаны к утру, они оспаривали друг у друга право полетов на исправных машинах.

Осенью 1942 года военная судьба свела нас на борту самолета Ли-2, который ранним утром взлетел с елецкого аэродрома. Всего нас было 14 летчиков. Настроение у всех было приподнятое, хотя никто ничего не знал о цели вызова в Москву. В ближайшей перспективе всем рисовался короткий отдых после тяжелых фронтовых будней, интересные встречи, посещение театров, словом, хотя и военная, но Москва. Предположения о цели вызова у ребят были самые разные, вплоть до фантастических в той сложной военной обстановке. Но, в общем-то, это было и не так важно. Ведь недаром нас собрали всех вместе, оторвав по два-три летчика из каждого истребительного авиаполка и так небогатой летным составом 15-й воздушной армии Брянского фронта.

Мы и спорили об этом почти всю дорогу, пока не приземлились на Центральном аэродроме в Москве. Да разве мог кто-нибудь предположить, что вся группа вольется в состав 19-го Краснознаменного авиаполка и что на первых порах в полку так и будут нас называть «друзья с Брянского фронта»? А потом этот полк станет «маршальским» и гвардейским, а большинство из нас пройдет с этим полком путь до Берлина, путь длиной более двух с половиной лет?

Среди находившихся на борту Ли-2 был летчик цыган. Настоящий цыган, родившийся в таборе и кочевавший вместе с ним, пока в середине тридцатых годов его родители не решили начать новую оседлую жизнь. Цыгана звали Кирилл Бачило. И хотя большинство из нас познакомились с Кириллом только на борту транспортного самолета, слышали о нем все. Известность опередила Бачило благодаря одному случаю, героем которого он оказался. А случилось с ним вот что...

Кирилл пробыл в засаде на маленькой замаскированной площадке уже неделю и все неудачно. С его прилетом постоянно беспокоивший наши наземные войска немецкий разведчик «фокке-вульф-189», прозванный в войсках за свою назойливость «дневальным» и, впрочем, имевший и вторую кличку – «рама» за свой внешний вид, вдруг перестал летать на этом участке фронта. Было ясно, что дело не обошлось без немецких лазутчиков. Кирилл метал «громы и молнии» в пустое небо до тех пор, пока не пришла команда покинуть засаду вблизи линии фронта и возвратиться на свой аэродром.

Бачило взлетел на зорьке потому, что спешил домой и мечтал о бане. Низкое солнце только окрасило верхушки деревьев, луковки редких церквей. Под крылом проплывали деревни и села. Сзади летчика, в фюзеляже ЛаГГ-3, согнувшись на чехлах, сидел механик самолета, немолодой уже техник-лейтенант. Такой оперативный способ перебазировки «со своим механиком» довольно широко применялся тогда в истребительной авиации.

Вдалеке показались светлые домики старинного русского города Ельца и, вдруг, на развороте все окна в городе вспыхнули багряным пламенем. «Бомбят!? Пожары?» – пронеслась тревожная мысль, и Кирилл стал искать в воздухе неприятельские самолеты. Но при очередном довороте городские окна так же неожиданно погасли. «Тьфу, черт! Да ведь это просто отблески низкого солнца на стеклах!»

Однако вскоре наметанный глаз заметил далекие силуэты. В воздухе все-таки были самолеты. Кирилл забыл обо всем на свете: про баню, про механика, который беззащитный и не привязанный болтался в фюзеляже, и про возможность появления вражеских истребителей прикрытия. Он старался выжать все, на что были способны изношенный мотор и старенький самолет. Силуэты медленно приближались. Это были «юнкерсы»! Кирилл направил свой ястребок к ближайшему самолету, не обращая внимания на ответный огонь фашистского бомбардировщика. Одна атака следовала за другой, и он здорово вспотел, пока грузный Ю-88 не завалился на крыло и начал круто пикировать, врезавшись в землю. Проводив его удовлетворенным взглядом, он тут же с сожалением отметил, что пока возился с одним «юнкерсом», остальные успели скрыться где-то за горизонтом. Бачило ничего не оставалось, как только приземлиться на своем аэродроме, благо он был почти под крылом.

Кирилл зарулил свой самолет в капонир и выключил мотор. Наступила минута послеполетной тишины, от которой всегда шумит в ушах. Только тогда он вспомнил о своем механике. А когда люк в фюзеляже был открыт, то показалась вся в синяках и кровоподтеках голова техника-лейтенанта…

В этом воздушном бою был весь Кирилл Бачило. Летал он всегда смело, но не очень расчетливо. Азарт был определяющей чертой его характера. Однако время азарта и бурного веселья часто сменялись у него долгими часами задумчивости. В 19-м полку, познакомившись с ним поближе, однополчане говорили: «Ну вот, опять Кирилл своей цыганской грустью мается». Иногда он сам подходил к друзьям и в сотый раз показывал фотографии жены Наташи и маленькой дочурки, которых он нежно любил и часто писал в далекий авиагарнизон под городом Горький. Среди полковой молодежи, он единственный имел семью или, как говорили тогда, был «женатиком».

Когда мы, четырнадцать летчиков, собранных из разных полков 15-й воздушной армии Брянского фронта, в авиагородке Люберцы подошли к зданию, где размещался штаб 19-го Краснознаменного авиаполка, нас встретили два человека. Свои командировочные удостоверения мы вручили невысокому майору с волнистыми волосами, сильно тронутыми сединой. Это был начальник штаба полка майор Мизевич. Вторым был средних лет, подтянутый батальонный комиссар с орденом Красного Знамени на коверкотовой гимнастерке. Он представился, как комиссар полка Асеев Петр Семенович. Он и рассказал нам, новым летчикам, про полк, в котором предстояло продолжать свою службу. Рассказал про то, как полк воевал во время советско-финляндской войны и стал Краснознаменным, как вступил в войну Отечественную и стоял на страже Ленинграда, как летчики полка Антонов и Клыков таранили на подступах к великому городу фашистские бомбардировщики, рассказал про тяжелые зимние бои на Волховском фронте.

Вскоре комиссар Асеев нашел время побеседовать с каждым вновь прибывшим в отдельности. Петр Семенович оказался мастером индивидуальной работы с людьми. Голос у него был тихий и даже немного скрипучий, но он умел им владеть. Каждый человек неповторим, сколько людей – столько характеров. Наиболее трудные характеры чаще всего встречаются у людей сильных, способных в профессиональном отношении, а таких летчиков и техников в полку было большинство. Так что работы у комиссара хватало. Петр Асеев делал все, чтобы сплотить коллектив и не растерять славные традиции Краснознаменного полка.

Но это было совсем непросто. Сменилось почти 90% летного состава полка. Из «старичков», дравшихся на Ленинградском и Волховском фронтах, остались всего четверо: Титаренко, Пикуленко, Пахомов и Азаров. Сменился командир полка. Вместо Героя Советского Союза майора Андрея Григорьевича Ткаченко, под командованием которого полк воевал с начала войны, командиром полка был назначен ветеран Халхин-Гола один из братьев Орловых – Герой Советского Союза майор Леонид Александрович Орлов.

В Люберцах 19-й Краснознаменный истребительный авиаполк стал формироваться по новым штатам. В полку стало 3 эскадрильи по 12 самолетов в каждой, а эскадрилья состояла на трех звеньев-четверок. Если приплюсовать четыре самолета в звене управления полка, то всего получалось 40 самолетов-истребителей. Это была уже большая сила! И, наконец, новым штатом была узаконена двоичная система построения боевых порядков истребительной авиации – звенья составлялись из двух пар истребителей. Поэтому в звеньях появилась новая должность – старший летчик-ведущий пары.

Новое пополнение летнего состава собрали в учебном классе. Вскоре в класс вошел командир 19-го киап Герой Советского Союза майор Орлов. Высокого роста, в кожаном реглане и довоенных летных фетровых бурках. Его смуглое лицо на переносице перерезала складка. Он был немногословен... Орлов вынул из кармана листок бумаги и стал называть фамилии. Мы вставали по мере того, как он называл фамилии. Вопросов с его стороны не последовало, майор только внимательно, оглядывал каждого, словно оценивал, кто на что способен, и вновь сажал жестом руки на место. На этом наше официальное знакомство закончилось. Вся повседневная работа по подготовке летного состава сосредоточилась в эскадрильях и легла на плечи комэсков.

Командира полка мы чаше всего видели на аэродроме рядом с радиостанцией, откуда он попеременно со своим заместителем штурманом полка Алексеем Пахомовым руководил полетами. Ветеран полка капитан Пахомов своей невозмутимостью и нелюбовью к лишним словам был под стать командиру полка.

Командиром 1-й авиационной эскадрильи был назначен капитан Василий Корень, опытный летчик с хорошей техникой пилотирования. Первоначально он показался нам, летной молодежи, человеком приветливым и открытым. Однако первое впечатление бывает обманчивым. Я подумал об этом, когда стал свидетелем одного конфликта. Вместе с нами с Брянского фронта в полк прибыл старший сержант Петров. В 15-й воздушной армии он был командиром звена, показал себя хорошим бойцом и был награжден орденом Красного Знамени. Характер Петров имел упорный и цену себе знал. С капитаном Корнем отношения у него сразу как-то не сложились. Петров настаивал на своем назначении на должность командира звена и не хотел идти с понижением. В свою очередь комэск Корень заявил, что не допустит того, чтобы лейтенанты были под командой старшего сержанта и его не интересует, кто где-то проявил себя в боях. Воевать придется в этой эскадрильи, вот тогда все и прояснится. Возможно, в чем-то Корень был и прав. Но мои симпатии были на стороне старшего сержанта Петрова, который добился перевода в другой полк.

Другая история в 1-й эскадрилье произошла с назначением на должность замполита. Батальонный комиссар Павлов был направлен в 19-й полк. На пункте сбора летного состава (была такая организация в Москве у стадиона «Динамо», в которой во время войны решались судьбы многих летчиков по разным причинам отставших от своих частей) Павлову не нашлось должности полкового уровня, но он хотел летать и не собирался отсиживаться в тылу. Хотя, как позже выяснилось, был он летчиком средней руки и отдавал себе в этом отчет. Поэтому он без возражений принял должность комиссара 1-й аэ и стал ведущим пары. И поскольку он умел относиться ко всем передрягам военной и летной службы с юмором, и вообще был человеком добрым, то сумел заслужить всеобщую симпатию.

Адъютантом 1-й эскадрильи был назначен ветеран полка старший лейтенант Дмитрий Пикуленко, продолжавший прихрамывать от незаживающей раны в ноге. Заместитель командира 1-й эскадрильи старший лейтенант Алексей Кушников был переведен в наш полк соседнего 16-го иап 6-го корпуса ПВО, который постоянно базировался в Люберцах. Кушников – боевой летчик, отличившиеся в боях за оборону Москвы, нам новичкам импонировал своей веселостью и тем, что был обладателем патефона с набором хороших пластинок, с помощью которого мы скрашивали досуг.

Кроме него из истребительной авиации Московской зоны ПВО в 19-й киап были переведены старший лейтенант Иван Гуров, душа-человек, вскоре ставший для пилотов-сержантов самым большим другом и здоровяк лейтенант Алексей Симонов. В 1-ю аэ был зачислен и сержант Николай Вялов, прибывший вместе нами с Брянского фронта.

Самая большая группа летчиков, прибывшая из 15-й ВА составила костяк 2-й эскадрильи, в которую были назначены и мы с Володей Громаковским. Еще на пункте сбора летного состава мы договорились с Громаковским не разлучаться и летать вместе. Старший лейтенант Владимир Шебеко, крепыш с «трубным» голосом, был хорошим штурманом и стал заместителем командира эскадрильи. Лейтенант Федор Геращенко, старший среди нас, поэтому прозванный «стариком» и его ведомый младший лейтенант Дмитрий Радионов по прозвищу «малый» были из одного 50-го авиаполка 15-й армии Брянского фронта.

Старший лейтенант Георгий (Жора) Мирнов был душой нашего общества и «великим комбинатором». Он по праву стал адъютантом 2-й аэ. В эту же эскадрилью попал необстрелянный инструктор из летной школы, невысокого росточка белобрысый младший лейтенант Андрей Стеценко.

Командир 2-й эскадрильи капитан Дмитрий Титаренко, имевший уже два ордена Красного Знамени, с его добродушием и неистребимой жизнерадостностью, стал для всех нас непререкаемым авторитетом.

В 3-й эскадрилье, которой стал командовать старший лейтенант Евгений Азаров, оказалось четверо «друзей с Брянского фронта». Сразу определился ведомый Евгения Азарова – им стал Андрей Громов. Цыган Кирилл Бачило стал ведомым у замкомэска старшего лейтенанта Яхненко, дважды орденоносца, отличившегося при штурмовках в боях за Москву. Пара из 171-го иап Брянского фронта Александрюк – Васько, подобно нам с Володей Громаковским, решила не разлучаться и начала летать вместе.

На пункте сбора летнего состава был у нас еще один уговор... Все мы, «друзья с Брянского фронта», тоже решили не разлучаться и просили направить нас именно в 19-й Краснознаменный истребительный авиаполк. К этому была одна-единственная причина. Мы узнали, что эта авиационная часть получала на вооружение новые истребители Ла-5 (созданные на базе хорошо нам знакомого ЛаГГ-3), об успехах которых в боях под Воронежем мы были наслышаны. Всех нас влекло новое и неизведанное, и мы решили рискнуть...

В 19-м полку самолет Ла-5 встретили с интересом и некоторым недоверием. Поздней осенью 1942 года на аэродроме Люберцы летчики впервые познакомились с этой машиной. Они не очень верили высоким цифрам летных данных, полученных при испытаниях и записанных в формуляре самолета. Пилоты прекрасно разбирались в том, как летчики-испытатели «выжимали» все возможное из опытного образца, используя самые выгодные режимы и высоты. Но когда не по ленте прибора-самописца, как бывает при испытаниях, а просто так, над аэродромом, на высоте всего тысячи метров при «сунутом» до упора секторе газа, стрелка указателя скорости в кабине самолета легко перешагнула за цифру 500 и пошла еще дальше... Общее мнение высказал более склонный к критическим замечаниям, чем к похвалам, острый на язык Виктор Александрюк. Зарулив на стоянку и подняв летные очки с глаз на шлемофон, он оттопырил вверх большой палец и изрек: «Машина, что надо!» А потом похлопал ястребок по борту кабины и в совсем несвойственной ему манере произнес: «Из такого гадкого утенка, вон какой прекрасной лебедь получился!»

Новая машина понравилась всем. Даже летчик-лейтенант из 1-й эскадрильи по прозвищу «Китти» (ранее ему довелось летать на американском истребителе «киттихаук», который он сильно хвалил) и тот признал превосходство Ла-5 над американское техникой, хотя и с некоторыми оговорками, касающихся удобств кабины для пилота. Особенно впечатляющей была огневая мощь Ла-5 – две синхронные стреляющие через винт авиационные пушки ШВАК калибром 20 мм. Пулеметов не было вовсе.

В первой половине ноября 1942 года почти все светлое время суток летный и технический состав полка проводил на аэродроме. Все летчики вылетели на новых ястребках, тренировались в полетах по кругу, пилотировали в «зонах», осваивали новый истребитель. Но был один штрих в нашей летной подготовке: то ли нас считали слишком уж опытными воинами, то ли по какой другой причине, только полетов на боевое применение мы не производили. Даже на групповую слетанность – полетать строем тогда не пришлось.

В те дни я не только осваивал новую машину, но и ближе познакомился на самолетной стоянке со своим экипажем. В него, кроме меня, старшего сержанта, командира и пилота, входили: механик самолета, моторист и оружейник. Все они были ветеранами полка. Среди них я был самым молодым по возрасту и младшим по званию. Механик воентехник 2-го ранга Кузнецов служил в полку с довоенных времен, участвовал в финской войне, был награжден медалью «За Отвагу». Он дополнил многими деталями историю 19-го полка, о которой нам, новичкам, рассказывал комиссар Асеев и комсорг Ивановский. Моторист и оружейник были тоже старослужащие – старшины. Невысокого роста, но широкий в плечах механик самолета Вячеслав Мирнов, выглядел почти квадратным. Помогая оружейникам, он легко брал в руки две авиационные пушки ШВАК, клал их себе на плечи и тащил к специальному столу, где производилась разборка и чистка самолетного вооружения.

На самолетах Ла-5 было одно исключительно полезное новшество: на всех без исключения машинах стояли приемо-передающие радиостанции РСИ-6 – «радиостанция истребителей, шестой тип». Свои летные шлемы мы заменили на шлемофоны с ларингофонами, которые были не очень удобны, давили на горло и натирали в полете шею. Но мы были готовы терпеть многое, лишь бы разделаться с глухонемотой. Нашим первым помощником в настройке и освоении приемов обращения с рациями стал техник по радиосвязи длинный, худощавый и узкогрудый, со снопом спутанных волос младший воентехник Денисенко. Во время первых настроек и проверок самолетных радиостанции в нашей эскадрильи он сам присвоил себе позывной «Зебра-13». Этот позывной и прилип к нему. Полк перелетал с фронта на фронт, менялись летчики и позывные, только младший воентехник Денисенко оставался до конца войны «Зеброй-13».

Радиосвязь начала приносить плоды с первых же полетов на Ла-5. Если раньше руководитель полетов, глядя на «кордебалет» на посадочной полосе, где приземлялись самолеты, только приседал, показывал руками, грозил кулаком, шевелил губами, ругался и кричал: «Добирай, добирай... Газок, газок!» Как будто летчик в самолете мог услышать эти слова. То теперь майор Орлов, стоя у аэродромной радиостанции, жал на кнопку микрофона и выкрикивал все это в эфир. А мы, сквозь шорохи, трески и свисты в наушниках, терпеливо старались разобрать его команды и выполнить их. Это было уже кое-что!

Во время октябрьских праздников 1942 года на нас легла ответственность за тихое и спокойное небо Москвы. Враг был еще близок. Фронт проходил по линии: Ржев – Гжатск – Юхнов. 7 ноября еще затемно наши дежурные звенья отрулили свои самолета на стоянки 16-го истребительного авиаполка. Там были связь и оповещение Московской зоны ПВО. Утро нашей вахты в праздничный день выдалось хмурое. Хозяева, летчики 16-го полка, пригласили нас в свои землянки, которые располагались по периметру аэродрома. Ни до, ни после этого мне не приходилось видеть таких уютных землянок. Полы деревянные, стены и потолок обиты фанерой и покрашены масляной краской, застекленные окошки под потолком, побеленные печки-комельки. Чисто, обстановка скромная, но примечательная – койки с мягкими матрасами, тумбочки и полки с книгами, много полок с книгами…

Между тем в штабе нашего полка, в эскадрильях заговорили о формировании в Люберцах не то специальной истребительной группы, не то дивизии, в которую должны были войти, кроме нашего 19-го киап, 434-й авиаполк на «яках» и полк на американских истребителях «аэрокобрах».

Летчики 434-го истребительного авиаполка были нашими соседями по летному общежитию в авиагородке в Люберцах. Эта часть перебазировалась в Люберцы после жарких боев в небе Сталинграда. Несмотря на свою молодость, полк был сформирован в начале войны, молодой коллектив отличился в Сталинградском небе в самый тяжелый первый период Сталинградской битвы.

Командиром 434-го иап был двадцатипятилетний Герой Советского Союза майор Иван Клещев (П.А. Богданов допустил неточность: с 10 октября 1942 года 434-м иап командовал майор В.П. Бабков. В то время майор И.И. Клещев служил в Инспекции ВВС и летал на аэродроме Люберцы в качестве инспектора-летчика – Прим. редактора). Герой Сталинградского неба, менее чем за год пребывания на фронте он лично сбил более двадцати вражеских самолетов. Иван Клещев был одним из создателей новой тактики истребительной авиации. Постоянный поиск, анализ тактики противника, применение радионаведения и активный наступательный бой! Этому учил он свой полк, сам всегда был впереди других. А был такой день, когда в небе Сталинграда полк Клещева сбил 34 фашистских самолета, потеряв только один свой!

434-й авиаполк обрел радиосвязь раньше других истребительных частей. В июле 1942 года под Сталинградом специально для этого полка был развернут первый командный пункт по управлению авиацией над полем боя. Спустя месяц таких пунктов в 8-й и 16-й воздушных армиях было уже несколько. В 434-м истребительном авиаполку, в ноябре 1942 года ставшим 32-м гвардейским, проходил службу сын Иосифа Виссарионовича Сталина – полковник Василий Сталин.

Мы впервые встретились с майором Клещевым в начале ноября 1942 года, когда на аэродроме Люберцы проводились показательные воздушные бои. С одной стороны были новенькие Ла-5, которое только что получил наш полк, а с другой стороны новые «яки», которыми был вооружен 434-й полк, и «аэрокобры» третьего, недавно перебазировавшегося в Люберцы, истребительного авиаполка.

Конечно, старший лейтенант Владимир Шебеко, который выступал от нашего полка, еще не успел как следует освоить новый самолет. Но майор Клещев, выступавший от 434-го полка, с таким блеском показал всем на практике основное положения своей недавно опубликованной в газете «Красная Звезда» статьи «Вертикальный маневр», что вопросов по этому поводу не могло и быть. На авиационном жаргоне он попросту «надрал хвоста» Шебеко. Получив превышение с первой же вертикальной фигуры, Клещев атаковал сверху, предоставив старшему лейтенанту увертываться от его атак.

Пронесся слух о том, что истребительной авиадивизией специального назначения, в которую войдет и наш полк, будет командовать полковник Василий Сталин. Присутствие его на аэродроме во время полетов, казалась, подтверждало это, хотя официального приказа о формировании авиадивизии и не зачитывалось.

Совсем неожиданно в самый разгар летной подготовки адъютанты эскадрилий принесли из штаба полка ворохи летных карт. Подбор листов карт при склейке позволил точно определить маршрут перелета – под Сталинград.

16 ноября 1942 года 19-й киап поэскадрильно вылетел по маршруту Люберцы – Моршанск – Разбойщина (Саратов) – Вишняки. Этот перелет стал первым вылетом на групповую слетанность. Нам впервые пришлось быть в полете рядом с теми, с кем должны отныне вместе летать и сражаться. Вначале в строю была «гармошка», но вскоре все «притерлись» друг к другу и стали соблюдать свои места.

Конечный пункт маршрута – Вишняки, небольшая степная деревня в Заволжье, затерявшаяся в районе городка Житкура, где вдалеке поблескивало блюдце горько-соленого озера Эльтон. Ровный как стол огромный и пыльный аэродром, неограниченный никакими препятствиями, был забит самолетами разных типов. Все новые и новые самолеты совершали посадку. Устав за дневной перелет, мы отдыхали в своих машинах, и только поздно вечерам нас накормили ужином и отвезли на ночлег.

Никто не мог знать, что 19 ноября начнется знаменитое контрнаступление Красной Армии. Но такое сосредоточение авиации только на одном тыловом аэродроме Сталинградского фронта явно говорило о масштабах грядущих событий. Поэтому, когда утром следующего дня поступил приказ: сдать самолеты на месте и вылететь на «дугласе» обратно в Люберцы, можно было понять наше огорчение. Но приказ – есть приказ. Объяснения командира полка майора Орлова о том, что мы оказались нужнее в другом месте, слабо утешали нас. Было заметно, что и сам командир полка Орлов обескуражен не меньше нас.

По возвращении в Люберцы у нас началась полоса больших и малых неприятностей. Полку было дано минимальное время для того, чтобы он смог обрести боевую форму. Самолеты Ла-5 мы перегоняли сами, получая их прямо на заводском аэродроме возле города Горького. Нам выписали пропуска на авиазавод, разрешающие посещение всех цехов, кроме опытного. Проследить весь путь изготовления истребителя, на котором предстояло воевать, посетить главный конвейер, посмотреть, как испытываются новые самолеты в воздухе было необычайно интересно и полезно.

Но, пожалуй, главное заключалось в том, что посещение завода позволило зримо представить цену тех самолетов, на которых мы летали, своими глазами увидеть какой огромный коллектив работал над ними, сколько среди них женщин и даже детей. Дорогой была эта техника.... И об этой цене пришлось вспомнить в те же дни, когда мы вместе с новенькими истребителями получили и формуляры на них, подписанные летчиками-испытателями ЛИС завода.

Погода в ноябре-декабре 1942 года не баловала хорошими днями. Низкая облачность, часто до самой земли, густые снегопады, словом – «мура». По довоенным допускам в такую погоду не только летать, даже самолеты не расчехляли. Но тогда было «надо!», и нас выпускали на Москву четверками и парами. Дорого обошелся этот перелет полку.

Маршрут проходил вдоль железной дороги и шоссе Москва-Горький. Отпустить эту путеводную нить было очень трудно, даже когда темная шапка облаков прижимала к самой земле. Два пилота-сержанта нашей 2-й эскадрильи, потеряв горизонт, врезались в поле возле железной дороги. Комэск капитан Титаренко решил обойти снегопад стороной и повернул туда, где облачность была светлей. В Люберцы он свою четверку не привел. Случайно нам удалось приземлиться на одном из дальних аэродромов южнее Москвы. За не боевые потери пришлось отвечать. Капитан Титаренко был отстранен от командования эскадрильей и понижен в должности. Командиром 2-й эскадрильи назначили старшего лейтенанта Владимира Шебеко.

Примерно в эти же дни произошло еще одно трагическое событие. Смешанная группа из 16-го и нашего 19-го полка должна была перегнать семерку опытных истребителей конструктора Микояна на Калининский фронт для испытания в боевых условиях. В эту группу вошел летчик 16-го иап Герой Советского Союза капитан Иван Голубин, а также три летчика из 19-го киап, в том числе мой ведущий Владимир Громаковский. Но семерка опытных «мигов» на Калининский фронт не прибыла. В полете летчиков настигло ненастье, видимость упала почти до нуля. Всем пришлось садиться с убранными шасси в поле, прямо перед собой. Четыре летчика при посадке погибли, в том числе капитан Голубин, и два летчика из нашего полка. Мой ведущий Володя Громаковский остался жив.

В итоге авиадивизия специального назначения тогда так и не была сформирована. 32-й гиап вскоре вылетел на Калининский фронт. В конце декабря 1942 года 19-й киап также покинул авиагарнизон Люберцы.

Вот как описывается этот период в историческом формуляре 176 гиап:
10 сентября 1942 г. полк убывает на аэродром Люберцы в состав 269 иад в особую группу полковника Сталина В.И. 23 октября полк полностью сформирован по штату № 015/284 в составе 3-х аэ и вооружен самолетами Ла-5 с мотором М-82. 25 ноября полк из состава 269 иад переводится в состав 210 иад.
15 декабря полк выводится из состава 210 иад и включается в состав 286 иад 15 ВА. На аэродром Елец отправляется передовая команда.
На основании распоряжения Командующего ВВС КА полк выводится из состава 286 иад и включается в состав 269 иад 2 ВА Воронежского фронта. Передовая команда из аэродрома Елец и весь личный состав полка убывает на аэродром Бутурлиновка, с которого 27 декабря 1942 г. полк начал боевые действия. – ЦАМО, Ф. 176 ГИАП, on. 876444c, д. 15. – Прим. редактора