• Павел Богданов. Полк назывался "Маршальским"

    11. Жаркое лето 1944 года


    Разгром фашистских войск на Правобережной Украине зимой и весной 1944 года завершился оперативной паузой. Судя по подбору полетных карт, выданных летчикам нашего полка в конце мая, путь нашего 19-го авиаполка лежал на север – в Белоруссию. Конечный пункт маршрута оставался пока неизвестным, и никто из однополчан не мог тогда предположить, что нам придется участвовать в одной из самых грандиозных наступательных операций Второй мировой войны – Белорусской.

    С утра 28 мая в воздух поднимались парами наши красноносые ястребки (узкая взлетно-посадочная дорожка не позволяла производить взлет четверками). Брошен прощальный взгляд на жемчужное ожерелье прудов среди нежной зелени озимых. Затем была посадка в Проскурове…

    2 июня на большой «коробочке» в небе над аэродромом Скоморохи появились четверки нашего полка. Это был следующий пункт нашего маршрута. Вместительный аэродром позволял производить посадку звеньями-четверками, и, как мы убеждались не раз, такая посадка производила впечатление. В этом заключался особый шик, отличавший старые слетанные авиаполки.

    В 1939 году из Ленинграда на аэродром Скоморохи возле города Житомира подполковник Благовещенский привел свою 3-ю истребительную авиадивизию, в состав которой входил и 19-й авиаполк, для участия в освободительном походе в Западную Украину. Через 5 лет «круг» замкнулся, полк опять произвел посадку на этом аэродроме. Об этом не преминул напомнить единственный летчик-участник того похода «один процент» Дмитрий Титаренко.

    На этот раз у летчиков полка была особая причина щегольнуть своим летным мастерством. Мы знали, что за нами наблюдают десятки оценивающих глаз летчиков, вернее, летчиц, единственного в советских ВВС 586-го «женского» истребительного авиаполка ПВО, который базировался тогда на этом аэродроме. И, как оказалось впоследствии, впечатление мы произвели.

    Об этих нескольких днях, которые военная судьба подарила нам в Скоморохах и об этой необычной истребительной части стоит вспомнить и немного рассказать. Хозяйки аэродрома встретили нас радушно. Два летных коллектива некоторое время совместно несли боевое дежурство. Почти все мы были ровесниками, и наши отношения напоминали отношения недалеких школьных лет: где есть «девочки» и есть «мальчики». И даже наша ревность, в порыве которой мы затеяли стычку с летчиками соседнего «мужского» авиаполка, была ревностью мальчишеской, а совсем не мужской.

    В советских ВВС были не только женские авиаполки на легких ночных бомбардировщиках У-2, которые немцы называли «ночными ведьмами», но и женские авиаполки на пикирующих бомбардировщиках Пе-2 и на истребителях Як-1. Авиагруппу из трех женских авиаполков возглавила прославленная летчица Марина Раскова. Особенно тщательный отбор проходил в истребительный авиационный полк, на вооружение которого поступили самолеты Як-1. Весной 1942 года 586-й иап вошел в строй боевых частей ПВО. В полку было только двое мужчин: инженер полка и начальник штаба.

    Боевое крещение авиаполк принял при обороне с воздуха города Саратова, важного стратегического объекта. Это произошло в те трудные дни, когда враг рвался к Сталинграду. Открыла боевой счет полка заместитель командира эскадрильи лейтенант Валерия Хамякова. 24 сентября 1942 года во время ночного налета на Саратов она сбила Ю-88. Орденом Ленина и другими наградами была награждена командир полка майор Казаринова Тамара Александровна.

    Среди летчиков, сражавшихся в небе Сталинграда, были и женщины-истребители. Боевой путь летчиц Лилии Литвяк и Екатерины Буданавой был связан с 9-м гвардейским истребительным авиаполком, которым в то время командовал Лев Шестаков. Они были откомандированы в этот полк под Сталинградом почти одновременно с Владимиром Лавриненковым и Султаном Амет-ханом. Лев Львович Шестаков рассказывал нам о них. Отважно сражалась с врагом Екатерина Буднова. Рос ее счет побед в воздушных боях, но судьба Кати оборвалась трагически и не в бою.

    Катя Буданова догоняла свой полк. Вылетела вместе с группой летчиков, прибывших на фронт. Лидировал группу опытный экипаж на Пе-2, но лидер в условиях весенней распутицы умудрился потерять ориентировку и привел группу на аэродром противника. У истребителей горючее было на исходе и пришлось приземляться (среди летчиков бытовало очень точное выражение «падать без горючки»). Фашисты не пощадили отважную летчицу…

    О дальнейшей судьбе лейтенанта Лилии Литвяк рассказали ее подруги из 586-го авиаполка. Лилю сбили в воздушном бою в Донбассе в конце лета 1943 года. Как потом стало известно из рассказов местных жителей, ей удалось выпрыгнуть из горящего ястребка с парашютом. Фашисты схватили ее и выставили на позор перед входом в офицерское кабаре, где немецкие летчики ужинали и коротали вечера за рюмкой шнапса. На грудь Лилии фашисты повесили дощечку с какой-то надписью. По-разному реагировали немецкие летчики, проходя мимо Лилии. Одни со смехом, другие как бы покровительственно похлопывали ее. Она стояла, гордо подняв голову, заложив руки в карманы бриджей (женщины лежали в мужском офицерском обмундировании). Один из фашистов плюнул ей в лицо, а другой заставил вытащить руки из карманов и сорвал с них кожаные перчатки, в которых летала она. Конец Лилии Литвяк был ужасен. Ее сбросили в колодец старой шахты, так же, как и молодогвардейцев.

    Надо ли говорить, какой ненавистью к фашистам закипали наши сердца, когда приходилось слышать такое. Мы знали, что немецкие летчики любили кичиться своими «рыцарскими» обычаями. Как известно, одной из первых заповедей рыцарей когда-то считалось рыцарское отношение к женщине. Как это можно было совместить с судьбами Кати Будановой и Лилии Литвяк? Нам была непонятна патологическая жестокость фашистов!

    6 июня 19-й истребительный полк перебазировался на левый фланг 1-го Белорусского фронта на аэродром Городня. Вскоре на этот аэродром стали прибывать и части 3-го истребительного авиакорпуса резерва Ставки, которым командовал генерал-лейтенант Савицкий. Наш отдельный авиаполк почти весь последний год войны находился в оперативном подчинении командира 3-го авиакорпуса, с летчиками которого нас связала боевая дружба.

    В Городне нам стало известно об открытии второго фронта. Крупные силы всех родов войск англо-американских союзников осуществили высадку в Нормандии. Открытие второго фронта мы ждали долго, очень долго. Ждали в самые тяжелые, критические месяцы и годы. Отсутствие второго фронта, перелом в войне, впечатляющие победы Красной Армии укрепили веру советских людей в том, что, пожалуй, своими силами придется «управляться» с германским фашизмом. Поэтому неожиданное известие об открытии второго фронта вселяло неожиданную и запоздалую радость: «Наконец-то!» Так или иначе, в тот день мы за ужином выпили свои фронтовые 100 граммов за успехи союзников в их трудной и грандиозной десантной операции.

    Однако следует отметить, что в своей последующей боевой работе мы, летчики, не ощущали изменений в воздушной обстановке. Если в самом начале Белорусской операции действительно немецкая авиация оказалась малочисленной (командование вермахта не ждало в центре фронта главного удара советских армий, этот удар ожидался на юге, там немцы и сосредоточили свои основные резервы). В ходе начавшейся операции мы чувствовали все усиливающееся сопротивление люфтваффе. Против нас снова стали действовать «старые» знакомые – группы из 3-й и 51-й истребительных эскадр, с которыми мы только недавно вели бои на Украине.

    20 июня полк перебазировался на фронтовой аэродром Юдичи на участке Рогачев – Жлобин. За день до начала операции на аэродроме приземлился двухместный истребитель Як-7 с Главным маршалом авиации Новиковым. Он прилетел как представитель Ставки Верховного Главнокомандования. Однополчанам этот день хорошо запомнился.

    Героем дня стал наш стажер летчик-испытатель Н.Е. Логинов, который продемонстрировал свое летное искусство и возможности прекрасного самолета-истребителя конструктора Лавочкина – Ла-5ФН. Показать пилотаж Логинова попросил маршал Новиков. Никогда, наверное, на скромном фронтовом аэродроме не собиралось сколько генералов. Правда, «золото» не блестело при этом, все генералы были одеты по-фронтовому и погоны у них были полевые. Зато блеснул своей техникой пилотирования стажер майор Логинов. Присутствующие, среди которых были главком ВВС Главный маршал авиации А.А. Новиков, командующий 16-й воздушной армией генерал-полковник С.И. Руденко, командир 3-го истребительного авиакорпуса генерал-лейтенант Е.Я. Савицкий и еще несколько авиационных и общевойсковых генералов, затаив дыхание, наблюдали за стремительно вращающимся красноносым ястребком, едва не задевающим за верхушки елей. Увидеть такое можно очень редко и очень трудно рассказать об этом.

    На ужине летного состава полка присутствовал А.А Новиков. В те часы у него было много разных дел, и ушел он рано. На прощанье сказал: «У нас достаточно самолетов, чтобы обеспечивать успешное продвижение наших войск – это главное. Но и неоправданные жертвы нам не нужны. В этом многое зависит и от вас! Родина вручила вам прекрасные машины (пилотаж вашего нового боевого товарища произвел большое впечатление). Инициатива за вами, а тот, кто владеет инициативой – побеждает в бою. Ваша основная задача: охотиться за немецкими охотниками, подстраховывать действия нашей авиации и наземных войск, уберечь их от всяких случайностей и сюрпризов со стороны фашистской авиации».

    В ночном небе до утра гудели моторы тяжелых ночных бомбардировщиков. Где-то на западе слышались далекие глухие разрывы – в ночь перед наступлением бомбили немецкие позиции самолеты авиации дальнего действия Ставки Верховного Главнокомандования. Тишину, наступившую в утренние часы, взорвала канонада артиллерийской подготовки.

    Утро в день наступления выдалось туманное. Действие авиации было затруднено. Потом стало возможным действовать в воздухе небольшими группами, и небо наполнилось грохотом авиационных моторов. Красноносые ястребки полка вылетали парами. Встречи с противником в воздухе пока были редки, но никто не возвращался на свой аэродром, пока не был полностью израсходован боекомплект снарядов. Мы штурмовали колонны автомобилей. На шоссейных и грунтовых дорогах в сторону фронта шло оживленное движение. Целей для штурмовок было достаточно, но на участке железной дороги Жлобин – Бобруйск, которую мы неоднократно пересекали, движения эшелонов не наблюдалось… Хорошо поработали белорусские партизаны, взорвав перед наступлением наших войск рельсы на десятках перегонов.

    Сначала казалось, что наступление развивается тяжело (так и было на нашем участке фронта), но затем немецко-фашистские войска начали стремительно откатываться на запад. 27 июня наметилось окружение крупной группировки противника в районе Бобруйска. А на северо-западном участке внутреннего фронта в тот момент оказались лишь наши танкисты, стрелковые соединения подойти еще не успели. Именно на этом участке окруженный противник начал подготовку к прорыву из кольца. Тогда было принято беспрецедентное решение: «Брешь должна закрыть авиация!»

    Более пятисот самолетов 16-й воздушной армии в течение полутора часов группами по 25-30 самолетов Ил-2 и Пе-2 в сопровождении истребителей наносили удары огромной силы. Готовившаяся к прорыву вражеская группировка была рассеяна и понесла большие потери. 29 июня город Бобруйск был освобожден.

    В соответствии с задачей, поставленной маршалом Новиковым, в период наиболее интенсивных налетов нашей авиации весь 19 киап был в воздухе. Полк вел наш Батя Павел Федорович Чупиков. Он напоминал перед вылетами: «Обеспечить, чтобы никаких случайностей и сюрпризов не было!» Однополчане провели над Бобруйском несколько успешных воздушных боев. Задание главного маршала было выполнено – никаких случайностей и сюрпризов не произошло.

    Полк перебазировался на запад, вслед за стремительно наступающими войсками. 5 июля мы приземлились на аэродроме Уречье восточнее Слуцка. В бой вступали все новые группы фашистской авиации, они спешно перебрасывались с других участков советско-германского фронта, из Германии, Норвегии и Италии. Наши войска подвергались частым атакам с воздуха, предпринимались попытки остановить и сорвать наступление. Подготовка новых аэродромов не успевала. Временами становилось «жарко». Приходилось действовать на пределе радиуса наших истребителей.

    В небе над Барановичами вновь отличилась пара Караев – Алекееев. 8 июля они встретили 26 «юнкерсов» и 20 «фокке-вульфов». «Пламенный осетин», как некоторые звали в полку Караева, не отступил. Воздушный бой состоял из ряда стремительных атак. Атакуя, Караев сбил два фашистских самолета – один Ю-88 и один ФВ-190. Отбивая атаки фашистских истребителей на своего ведущего, младший лейтенант Алексеев сбил ФВ-190. Это был один из многих воздушных боев, проведенных летчиками полка в те дни.

    Южный фланг 1-го Белорусского фронта наносил главный удар из района Ковеля. С воздуха операцию на южном фланге фронта поддерживала 6-я воздушная армия, и полк временно перешел в ее подчинение. Аэродромы в Полесье редки, и чтобы выдвинуться к Ковелю пришлось сделать крюк в обход Пинских болот. 10 июля 19-й киап перелетел на аэродром Головаче близ Мозыря. Здесь пришлось задержаться на несколько дней. Вылетать на боевые задания снова приводилось на пределе радиуса действия наших ястребков. Тогда это представляло двойную трудность, ибо в трудном для вождения самолетов районе Полесья случались и потери ориентировки, и «блудежки», как попросту говорили авиаторы про такую беду.

    «Блудежки»… Кто из летчиков-истребителей, прошедших горнило войны, не вздохнет при воспоминании о них? Теряли ориентировку даже очень опытные летчики, обладавшие прекрасной техникой пилотирования. Ведь летчик-истребитель в одном лице – и пилот, и штурман, и стрелок-радист, а иногда и разведчик или бомбардир. В считанные секунды, отрываясь от всех своих остальных обязанностей, истребитель, согнувшись в тесной кабине, бросал взгляда на планшет, сползающий с колена, а то и просто на свернутую полетную карту, вытащенную из-за голенища сапога. В эти секунды необходимо было сверить проплывавшую под крылом местность и с картой, и с колеблющейся шкалой авиационного компаса.

    Чтобы вот так, с первого взгляда читать карту, ребята часами разглядывали ее на земле, десятки и сотни раз на память – рисовали районы предстоящих полетов. А сколько всяких географических названий заучивали при этом наизусть...

    Эпизод с «блудежкой», о котором хочется рассказать, не исключение. В разное время были и другие случаи. Но этот случай хорошо запомнился всем однополчанам потому, что был связан с летчиком, который внес в нашу полковую семью нечто свое, оригинальное.

    Говорят, чудаки мир красят. Так вот, Сема Бернштейн был определенный чудак. Ведь о чем чаще всего плели свои байки на фронте полковые острословы? О воздушных боях и полетах, о подругах своих далеких и близких... Но в первые весенние месяцы 1944 года в обычные разговорные темы стали вплетаться темы стратегического и даже глобального масштаба. И связано это было с младшим лейтенантом Берштейном.

    Он прибыл в полк вместе с группой необстрелянных, прямо из военного училища, летчиков. Своей молодостью и непосредственностью они так были похожи друг на друга, что в полку их сразу окрестили «молочными братьями». У Семы была феноменальная память на фамилии и географические названия. Сейчас можно сказать, что она была похожа на блок электронной памяти ЭВМ, готовой в любое мгновенье «выдать» необходимую информацию. Приходилось только удивляться, откуда он в условиях строгой военной цензуры Бернштейн выцарапывал все те необычные сведения, которыми была набита его голова. Это тем более удивительно, что сам он родился в глухом еврейском местечке в Бессарабии и до освобождения его родины Красной Армией в 1940 году по его собственным словам не видел даже железной дороги и паровоза. Сема знал и помнил фамилии не только всех командующих фронтами, их начальников штабов и членов военных советов, но и командующих армиями. А в авиации он знал фамилии командиров авиадивизий и даже многих авиаполков. Он мог на память без запинки перечислять все значительные населенные пункты, города и реки по которым проходила тогда линия фронта, протянувшаяся от Черного до Баренцового моря.

    Однако надо же было так случиться: в июле после выполнения боевого задания ведущий Семы – Леша Симонов, потерял ориентировку и заблудился, и оба летчика сели с убранными шасси «на брюхо» вдалеке от своего аэродрома. Сема Бернштейн не смог ничем помочь своему ведущему. Не помогли ему ни память на географические названия, ни знание всех извилин линии фронта. Слишком мал был летный опыт у Семы, чтобы он мог исправить ошибку своего ведущего. Пара Симонов – Бернштейн заблудилась где-то в районе старой государственной границы СССР над огромным лесным массивом. Летчикам не помогли ни радиополукомпас, установленный к тому времени на всех самолетах полка, ни радиопеленгаторные станции, готовые дать курс на свой аэродром.

    Главный маршал авиации Новиков, до которого дошла эта история, объявил своим приказом ведущему лейтенанту Симонову и ведомому младшему лейтенанту Бернштейну по выговору. Сема обиделся, но бодрости духа не потерял, а всем «сочувствующим» отвечал: «Личный выговор от Главного маршала, это вам не какая-нибудь благодарность от старшины!»

    … В полку существовала непередаваемая атмосфера шуток, баек и подначек, которая во время отдыха почти всегда сопровождалась возней с меньшими братьями. Вместе с нами все время жила какая-нибудь приблудная собачонка, птица или другой занятный зверек. Но самой любимой, среди прочего полкового зверья, конечно, была медведица Зорька. Рассказывали, что на Карельском фронте ранней весной 1944 года разведчики по пути из вражеского тыла наткнулись на матерую медведицу. Автоматная очередь оборвала ее жизнь, но рядом оказался маленький, скулящий медвежонок, которого раньше солдаты не заметили. Они прихватили его с собой, сунув в вещевой мешок. Занятный зверек по инстанции добрался до штаба фронта.

    В начале лета в этот глухой озерный край прибыл в качестве представителя Ставки маршал Новиков. Надоевшего порядком при штабе фронта медвежонка (пришла же кому-то в голову такая спасительная мысль!) решили подарить дорогому гостю. Отказаться от подарка было неудобно, маршал приласкал ворчащего медвежонка, передал его своим порученцам и забыл о нем. Однако вскоре Зорька сама напомнила о своем существовании. Перелетая с фронта на фронт вместе с офицерами, сопровождавшими маршала, она не очень досаждала им, сосредоточив все свое внимание на ближайших аэродромных кухнях.

    Лето 1944 года было жарким. Как-то Новиков, проголодавшись, припомнил аппетитною окрошку за вчерашним обедом, до которой он был большой охотник, и попросил приготовить такую же. К удивлению ему сказали, что это уже невозможно. А когда он узнал о причине отказа: оказалось, что в жаркий день Зорька выкупалась в бочке с квасом, то рассмеялся и решил сбыть медвежонка при первой же возможности. Так Зорька оказалась в нашем полку.

    Трудно было придумать лучший подарок для летчиков, уставших после воздушных боев. После многих проб на роль «хозяина» Зорьки среди прочих претендентов выделился Дима Нечаев, сам чем-то напоминающий большого медведя. Этот широкоплечий здоровяк, один из лучших ведомых в полку, способный удержаться за ведущим в самой дьявольской карусели, оказался на редкость заботливым пестуном. Симпатии вскоре стали обоюдными, и Зорька своего пестуна стала с радостью выделять среди других людей.

    Росла она очень быстро. Только в первое время Дима Нечаев подкармливал свою подопечную молоком, используя вместо соски отрезанный от резиновой перчатки палец. Излюбленными местами после кухни для Зорьки стали летная столовая и командные пункты эскадрилий, курилки на аэродроме. Там всегда было много людей-друзей, к которым Зорька тянулась всей своей звериной душой. К тому же в столовой, как и на кухне, было ужасно много всяких вкусных вещей, а в курилке полно симпатичных окурков, до которых она оказалась большая охотница. Сначала она нередко обжигалась, но вскоре научилась тушить их, ловко прихлопывая лапой, и только после этого слизывала окурки, причмокивая и ворча от удовольствия.

    В этом забавном звере была заложена огромная способность во всем подражать людям. В столовой она старалась примоститься вместе со всеми за столом, орудуя кружкой и лакая из тарелки. Когда из боевого вылета не возвращался летчик, и его койка на какое-то время оставалась свободной, права на нее оставались обычно за Зорькой. Она укладывалась только на простыню, сбрасывая прочь одеяло. Двери она научилась открывать не только от себя, но и на себя, нажимая на ручку.

    14 июля полк перебазировался под Ковель на аэродром Любитово. Напряженная боевая работа началась с первых часов пребывания на новом аэродроме. Большинство вылетов на свободную охоту совершалось в район Холм – Влодава. Почти в каждом вылете штурмовали немецкие автоколонны на дорогах.

    20 июля произошел ожесточенный воздушный бой над польским городом Холмом. В воздухе столкнулись 16 экипажей нашего полка с полусотней ФВ-190. Семь костров запылали на зеленых полях Холмщины. В этом бою у дружной пары Александрюк – Васько боевой счет увеличился сразу на три вражеских самолета.

    Особенно отличился в весенне-летних боях 1944 года командир 1-й эскадрильи Олег Беликов. На эту должность он был назначен после того, как погиб капитан Корень. Олег – один из тех летчиков, которые на своих плечах вынесли с первых недель всю тяжесть жестокой и долгой войны. И за каждой лаконичной строкой из наградного листа капитана Беликова чувствовалась удивительная стойкость и беззаветная верность своей Отчизне: «В итоге боевых действий за весь период Отечественной войны против немецких оккупантов (на момент представления к званию Героя его боевой счет на этом не закончился) тов. Беликов провел 635 успешных боевых вылетов, из них 92 на штурмовку войск противника. Провел 114 воздушных боев, в которых лично сбил 15 самолетов противника: 5 Хе-111, 2 Ю-87, 4 Ме-109, 2 ФВ-190, 1 Макки-200, 1 Хе-126 и 14 сбито в групповых воздушных боях. Штурмовыми действиями на аэродромах уничтожил 4 самолета противника (Хе-111, 1 ФВ-189, 2 Ме-109), штурмовыми действиями уничтожил большое количество живой силы и техники противника». Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР от 19 августа 1944 года Беликову Олегу Степановичу было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

    21 июля Евгений Азаров в воздушном бою таранил фашистский истребитель. Это произошло над переправой через Западный Буг. К тому времени у Евгения на боевом счету было 12 сбитых фашистских самолетов. Перед тем вылетом то ли в шутку, то ли всерьез он сказал: «Если свалю тринадцатого фашиста, как задумал, то до конца войны живым останусь».

    Четверка в составе Азаров – Громов и Савин – Васько получила боевое задание вылететь на свободную охоту в район Холм – Влодава. Пересекая зеркальную ленту Западного Буга, неизменный ведомый Азарова Андрей Громов увидел группу ФВ-190 с подвешенными бомбами. Фашистские самолеты заходили для штурмовки наведенных через реку понтонных мостов. Обе пары красноносых ястребков почти одновременно о разных сторон врезались в семерку «фокке-вульфов», не допуская их к переправе. Но вскоре «лавочкины» сами попали под удар. Сверху на них свалились два «мессершмитта». Не замеченные раньше, они прикрывали ударную группу, и нашим истребителям пришлось разделиться: Савин со своим ведомым продолжал атаковать «фокке-вульфы», Азаров повернул навстречу «мессершмиттам».

    О том, что произошло дальше, лаконично рассказывает журнал поденной записи боевых действий полка: «В воздушном бою, горя ненавистью к фашистским стервятникам, атаковал 1 Ме-109, зажег и таранил его, который рассыпавшись в воздухе, упал в районе Седлище. Сам тов. Азаров благополучно приземлился с парашютом, на следующий день вернулся в часть и приступил к боевой работе. Факт тарана подтверждает начальник штаба наземной части п/п 45982».

    Тяжелая работа в том бою выпала на долю Андрея Громова. На подбитом самолете Громов дрался один против трех ФВ-190, отгоняя их до тех пор, пока Азаров, приземлившийся с парашютом, не скрылся в роще. В первый раз за все два года совместных полетов Андрей Громов потный и злой возвратился на аэродром без своего любимого командира. Но он твердо верил, что Евгений Азаров снова вернется в свой родной полк и станет в строй. Так все и было.

    Нелегким был боевой путь Евгения Азарова. Больше ста боев провел он в воздухе. И характер у него был нелегкий: к разным авторитетам не очень-то прислушивался. Себе цену знал, уступать не привык. Поэтому с вышестоящими командирами отношения у него складывались не легкие. Таким Евгений Азаров был, таким его знали и любили в полку. Но все было так, пока друзья-летчики не начинали расспрашивать о самом себе. Тогда он начинал заикаться, стараясь какой-нибудь шуткой перевести разговор на другую тему. Когда его попросили рассказать про таран, то он только и нашел, что ответить: «Это я в него со слепа вмазал». И сказал он так наверно потому, что в полку было много толков про его ослабевшее зрение. Говорили, будто ведомый Андрей Громов все чаще наводил его на вражеские самолеты...

    О том, что ведомый предупреждал своего ведущего о самолетах противника, которые он заметил первым, не было ничего необычного. В этом и заключалась одна из обязанностей ведомого летчика в паре. Правда была в другом: пара Азаров – Громов действительно была очень своеобразной, слетанной и устойчивой боевой единичкой. Они летали вместе с осени 1942 года до конца войны. За это время было всякое, в том числе и такие случаи, когда Громов «наводил» Азарова, а тот сбивал. Но сбивал так, что только «клочья летели!»

    О необходимости стрельбы с короткой дистанции говорилось во время войны немало, но преодолеть этот «дистанционный барьер» было дано далеко не каждому летчику-истребителю. Для этого нужно не только мужество, но и большое летное мастерство. Евгений Азаров всегда смело и бескомпромиссно шел на сближение с противником и открывал огонь только с короткой дистанции. Над Западным Бугом, где он совершил таран, Азаров сбил еще один вражеский истребитель – ФВ-190. Летавший с Евгением в составе четверки Федор Геращенко рассказывал, насколько впечатляющей была атака Азарова, когда он с каких-нибудь 15-20 метров влепил пушечную очередь в фашистский самолет. Конечно, в этом случае не могла спасти ни самолетная броня, ни совершенные протекторы бензобаков, и враг, разваливаясь, запылал, словно это был не самолет, а бензоцистерна.

    Во время тарана над Западным Бугом и сгорела вторая книга Герберта Уэллса, предложенная Евгением Азаровым. Азаров ее дочитывал сам и держал в кабине своего ястребка. Поэтому ее и не успели прочитать в полку. А что касается шутливой фразы, подхваченной однополчанами «Это я его в него со слепа вмазал!», то в этой шутке была лишь малая толика правды… Истинную причину тарана он потом по секрету рассказал своему ведомому Андрею Громову: «Понимаешь, промазал. Разозлился страшно. Фриц ушлый оказался, подскользнул вовремя. Вот я и рубанул его, чтобы он живой домой не ушел. Ведь это был мой тринадцатый!»

    26 июля полк перелетел на Люблинский аэродром, бывший до того аэродромом люфтваффе. Вечером накануне перебазирования летного эшелона на нашем ужине или офицерском собрании летчиков, как вслед за Шестаковым многие однополчане продолжали их называть, побывал замполит майор Петр Семенович Асеев. Обычно он присутствовал на ужине технического состава полка, где разбор, подведение итогов прошедшего боевого дня и постановку задач производил инженер полка майор ииженерно-технической службы Зарицкий. Замполит Асеев кроме своих прямых обязанностей отвечал за обеспечивающие службы полка, в то время как командир полка – за всю летную работу. Такова была традиция, введенная Львом Львовичем Шестаковым. В тот день майор Асеев напомнил летчикам, что впервые мы будем приземляться вне территории Советского Союза. Завершается освобождение нашей Родины, начинается освобождение стран Европы. Замполит подчеркнул – на нас лежит высокая миссия, миссия освободителей!

    По мере продвижения наших войск сопротивление немецкой авиации возрастало. Так было почти всегда на заключительных этапах наступательных операций. Советские истребители часто не успевали перебазироваться вслед за стремительно продвигающимися на запад наземными войсками, а немцы вводили в бой резервы, располагавшиеся на тыловых аэродромах, перебрасывали новые группы из глубины Германии. Летать и вести бои приходилось уже над Вислой и за Вислой. Особенно жаркие схватки происходили севернее и южнее города Демблина, где наши наземные войска с ходу захватили плацдарм на западном берегу Вислы в районах Магнушева и Пулав. В воздушных боях над плацдармами наш Батя подполковник Чупиков, летая в паре со стажером майором Логиновым, сбил два ФВ-190, которые несли авиабомбы и пытались бомбить наши передовые части. Все чаще и чаще, восполняя недостаток бомбардировщиков, немцы использовали в этой роли истребители ФВ-190.

    Стажер майор Логинов часто летал ведомым в паре с Батей. Они летали на «свободную охоту» даже ночью. В групповых воздушных боях Логинов дрался так же красиво, как и пилотировал. Словно играючи, он отсекал атаки немецких истребителей от своего ведущего, и имел на своем личном счету несколько сбитых фашистских самолетов. Однако стажировка заканчивалась, и пора было думать о возвращении в Москву на свой авиазавод.

    От старшего летчика-испытателя Логинова многое зависело на совещаниях самого высокого уровня. Иногда его мнение было решающим. Иногда, несмотря на явную его правоту, с ним не соглашались... Для пользы общего дела, как позднее рассказывали в полку, Логинов решил догнать ведущих асов полка по числу побед над противником. Вот тогда майор Логинов, наверное, с такой же настойчивостью, с какой он «атаковал» Семена Алексеевича Лавочкина, начал «атаковать» подполковника Чупикова. Он говорил о том, что, совершив несколько десятков боевых вылетов, ему почти все время приходилось летать ведомым, а ему совершенно необходимо при полетах на свободную охоту по-настоящему освоить роль ведущего.

    Сильному человеку свойственно стремление испытать свой дух в самом трудном. Но на фронте, где днем и ночью шла жестокая борьба не на жизнь, а на смерть, была своя особая мера человеческих поступков. Эта мера с железной беспристрастностью отмечала то, что человек делал и совершил сегодня, сейчас для грядущей победы над ненавистным врагом…Майор Логинов просился не в тыл, он просил оставить его на фронте и подполковник Чупиков не стал возражать.

    В своем последнем вылете над Пулавским плацдармом, взлетев с аэродрома Уленж (куда 31 июля 19-й полк перебазировался из Люблина), ведущий майор Логинов встретил группу из двадцати ФВ-190. Имея преимущество в высоте, он атаковал ведущую пару и зажег один вражеский самолет, но сам попал под удар группы прикрытия. Ведомый старший лейтенант Петров, летчик очень опытный, бывший инструктор, отбил первые атаки. Но пушечная очередь полоснула по самолету Петрова, и он был вынужден выйти из боя. Только благодаря живучести «лавочкина», ему удалось посадить машину на свой аэродром. Стажер майор Логинов на аэродром не вернулся...

    Что можно добавить к этому? Ведь совсем редко удается с достаточной достоверностью восстановить последние минуты жизни пилота, когда он остался уже один на один со смертью. На разборе полетов, обсуждая этот бой, подполковник Чупиков не стал говорить о том, насколько опытен и силен еще враг – в то время все и так это прекрасно понимали. Период, когда некоторые стали изображать врага коварным и трусливым, наступил позднее. Батя оказал: «Не всегда сбиваешь того, за кем гонишься. Бывает, важно не упустить того, кто подвернулся. И тебя сбивает не тот, кого ты видишь, а чаще совсем другой, кого уже не увидишь...» Кто-то из летчиков сказал проще: «Без большой нужды в такую «кашу» залез. Надо было крайних щелкать...»

    В течение тех нескольких дней, во время которых полк базировался на Люблинском аэродроме, мы ничего не знали о фабрике смерти концентрационном лагере Майданек, который находился всего в нескольких километрах от границы аэродрома. В то время там работала Государственная чрезвычайная следственная комиссия, ужасаясь немыслимым масштабам уничтожения людей. Тогда же из Майданека эвакуировали и немногих оставшихся в живых узников, свидетелей чудовищных преступлений гитлеровских палачей. Мы узнали о Майданеке примерно месяц спустя после того, как покинули Люблин. В это время накал воздушных боев на нашем участке фронта пошел на убыль. Подполковник Петр Семенович Асеев, пользуясь затишьем, организовал поочередное, двумя группами, посещение летным и техническим составом этого скорбного места. Позже много писали и о газовых камерах, и о крематории, и о кипах женских волос предназначенных на матрацы и о многом другом... Но действительность, когда о ней пришлось столкнуться, оказалась страшнее всяких рассказов.

    Достаточно вспомнить с каким ужасом ребята бросили трофейное мыло с «хорошим запахом», потому что вернувшиеся из поездки в Майданек рассказали о «производстве» там точно такого же, вытопленного человеческого жира, мыла. В дальнейшем, когда приходилось ложиться на «мягкий» трофейный матрац, ребята всегда подрезали чехол и заглядывали – не женские ли волосы придавали ему особую мягкость? Разве такое забывается даже десятки лет спустя?!

    Базовый аэродром Уленж с бетонированной взлетно-посадочной дорожкой, куда перебазировался из Люблина 19-й авиаполк, занимает особое место в его истории. Много памятных событий связывает однополчан с этим местом. Здесь застала нас весть о награждении вторым орденом, здесь полк стал гвардейским, отсюда начался бросок в берлинское небо и ни на одном фронтовом аэродроме во время Великой Отечественной войны не стоял полк дольше, чем здесь.

    2 августа закончилась Люблинско-Брестская наступательная операция 1-го Белорусского фронта. Ожесточенные бои продолжались северо-восточнее Варшавы и на юге в районе Сандомирского плацдарма на 1-м Украинском фронте. Перед нами фронт стабилизировался по Висле, на левом берегу которой наши войска захватили несколько плацдармов. Воздушные бои пошли на убыль.

    В один из дней на аэродром Уленж выскочила пара «лавочкиных» с характерной для полка окраской капотов моторов и коков винтов в красный цвет. Первым пошел на посадку ведомый. Сквозь треск в эфире на стартовой радиостанции послышался голос: «Я "Сокол-13"… Посмотрите шасси и самолет снизу». Это был позывной младшего лейтенанта Самуила Бернштейна.

    Его самолет с выпущенными шасси на небольшой скорости прошел низко над взлетно-посадочной полосой. В бинокль видимых повреждений не обнаружили. Посадку разрешили. После четвертого разворота на высоте 80-100 метров Сема Берштейн выпустил посадочные щитки. Они вышли, как и полагается, строго одновременно – и правый и левый, но затем один щиток неожиданно убрался, и самолет, совершив полуоборот, врезался в землю на самой границе аэродрома. «Лавочкин» даже не вспыхнул, топливные баки его были пусты. Но младшего лейтенанта Бернштейна не стало.

    При расследовании было установлено, что в воздушном бою были перебиты тяги одного из посадочных щитков. Если бы не выпускать злополучные щитки или просто сесть на «брюхо» с убранными шасси… Нелепая случайность вырвала из числа бойцов полка Сему Бернштейна, но в том бою он сбил свой первый, оказавшийся и последним, фашистский самолет. Так он внес свой личный вклад в Победу!

    Новый Батя, также как и Шестаков, старался применять каждую техническую новинку, взять ее на вооружение полка. Полк первым из истребительных частей действующей армии получил новейшую модификацию истребителя Лавочкина Ла-7. Это был один из лучших истребителей второй половины Отечественной войны не только по летным данным и по огневой мощи, но что не менее важно, это был самый надежный и наименее уязвимый истребитель тех лет.

    Мне повезло тогда, я был в числе летчиков, которым пришлось перегонять с Московского авиазавода Ла-7 первой, опытной серии. С аэродрома Уленж под Демблиным летчики полка вылетали для проведения фронтовых испытаний нового истребителя Лавочкина. В реальных воздушных боях с самолетами люфтваффе Ла-7 подтвердил свою высокую марку, результаты фронтовых испытаний были выше всяких похвал. В это время и другие истребительные полки начали получать на вооружение эту чудесную машину.

    Тогда радио уже прочно вошло в арсенал технических средств истребительной авиации, и можно было только удивляться, как же в первой половине войны летчики-истребители летали глухонемыми. Но коротковолновый диапазон радиостанций изобиловал многочисленными помехами. Если мощные наземные станции наведения были слышны еще прилично, то порой очень трудно было связаться с соседней группой своего полка, которая вела работу где-то рядом. Первые самолетные радиостанции УКВ-диапазона также появились в нашем полку. Отсутствие фона и помех на первых порах вызывали у летчиков, привыкших к постоянному шуму в наушниках, даже беспокойство: исправна ли рация, работает ли она? А говорить с соседом в полете можно было так, словно находишься с ним в одной комнате.

    Воздушный бой быстротечен и за каждую минуту самолет-истребитель, даже при скромной сейчас скорости 600 километров в час, перемещался в пространстве на 10 километров. Вот и попробуй уследить за всем, понять, что к чему. Стрелял в воздушной свалке... Как стрелял? Сбил противника или нет? Кто подтвердит, если сбил в глубоком тылу врага? Сколько таких вопросов всегда сопутствовали боевой работе летчика-истребителя.

    Еще до войны на наших истребителях в учебных целях устанавливались фотокинопулеметы, которые производили съемку в тот момент, когда была нажата гашетка бортового оружия. Но таких фотокинопулеметов было совсем немного, да и неудобные они были – громоздкие. Поэтому они и не прижились в боевой обстановке. На американских же истребителях «эркобрах» и «кингкобрах», которые поступали к нам по «ленд-лизу» были установлены неплохие очень компактные фотокинопулеметы фирмы «Ферчальд», которые монтировался в крыле истребителя, а снаружи был виден только объектив-перескоп.

    Нашему Бате удалось достать полтора десятка таких фотокинопулеметов, и они были установлены на наших красноносых ястребках. Только на все самолеты их не хватило. Предметом особой гордости были первые хорошие снимки, фиксирующие попадания в фашистские самолеты. Ничто лучше самого снимка, не могло подсказать, какие были допущены ошибки при атаке, при стрельбе и каков был окончательный результат боя.

    К концу войны в нашем полку была собрана целая фильмотека, состоящая из динамичных съемок воздушных боев и штурмовок, ничуть не уступавшая кадрам, отснятым союзниками, которые мы просматривали во время спецкурсов в НИИ ВВС. После окончания Великой Отечественной войны фильмотеку передали в Госфильмофонд СССР. Поэтому, когда вы смотрите киноэпопею «Освобождение» или другие фильмы об Отечественной войне, где в воздухе взрываются фашистские самолеты, прошитые огненными трасами, где штурмуются аэродромы, шоссейные и железные дороги, то с большой долей вероятности можно сказать, что эти кадры сделаны летчиками нашего полка Чупиковым, Кожедубом, Куманичкиным, Азаровым, Беликовым, Щербаковым, Руденко, Караевым, Громаковским и другими во время реальных боевых вылетов.

    Главный маршал авиации А.А. Новиков не забыл о своем обещании, данном им во время боев на Украине. Ратный труд 19-го краснознаменного авиаполка на 1-м Украинском и на 1-м Белорусском фронтах был отмечен советским правительством. 9 августа 1944 года Указом Президиума Верховного совета СССР 19-й авиаполк был награжден орденом Александра Невского. А 18 августа приказом Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина 19-й Краснознаменный Проскуровский ордена Александра Невского истребительный авиаполк был преобразован в гвардейский. В приказе Верховного Главнокомандующего говорилось: «...за проведенную боевую работу в период Великой Отечественной войны с 22 июня 1941 г. по 6 июня 1944 г. в результате которых произведено 5574 боевых вылетов, в воздушных боях сбито 172 самолета противника и 8 самолетов уничтожено на земле, полк преобразовать в гвардейский с присвоением номерного знака «176».

    Для однополчан это был огромный праздник! Кроме почетного звания воина советской гвардии в эти же дни правительственными наградами были отмечены многие: летчики, техники, механики, мотористы, оружейники, работники спецслужб и офицеры штаба нашего полка. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 18 августа 1944 года трем летчикам полковнику Чупикову Павлу Федоровичу, майору Азарову Евгению Александровичу и капитану Беликову Олегу Степановичу было присвоено звание Героя Советского Союза. Штурман полка майор Шебеко В. А. и командиры эскадрилий 1-й – Беликов О.С., 2-й – Азаров Е. А. и 3-й – Баклан А.Я. были награждены орденами Суворова 3-й степени.

    Тот Указ Президиума Верховного Совета СССР в день Воздушного флота 1944 года запомнился во многих авиационных частях и соединениях: в тот день мы узнали имя первого трижды Героя Советского Союза: им летчик-истребитель Александр Иванович Покрышкин, дважды Героями Советского Союза стали летчики-истребители Арсений Васильевич Ворожейкин и Иван Никитич Кожедуб.

    Указ и сообщение Совинформбюро зачитывал замполит подполковник Асеев. Летчики собрались возле КП полка и располагались живописной группой – в коричневых кожаных куртках, с планшетами, в сдвинутых на затылок шлемофонах. Упоминание фамилии капитана Кожедуба летчик Саша Васько встретил репликой: «Помните, весной прошлого года мы встретили его на аэродроме Уразово. Мой однокашник из Чугуевского училища. Тогда он был старшим сержантом и только-только на фронт прилетел. Говорил мне, что со скандалом вырвался из своего училища, где оставался инструктором. Еще «аварийщиком» его ославили... Надо же! Капитан и дважды Герой!»

    Но в этот момент разговор прервался. Послышался громкий смех. Внимание переключилось на проказницу медведицу Зорьку. Кто-то научил ее вытягивать вперед лапу наподобие фашистского приветствия, а затем шутники увешали ее лохматую грудь немецкими крестами и медалями. Неподалеку, почти по границе аэродрома, протянулось шоссе. По этому шоссе вели немецких военнопленных. Летчики не обращали на них внимания, за последний год достаточно привыкли такой картине, но Зорька, забравшись на пригорок возле шоссе «приветствовала» их вытянутой лапой, позванивая всеми своими орденами и медалями. И надо было видеть, какой ажиотаж вызвала Зорька в огромной колонне пленных немецких солдат и офицеров.

    Батя, полковник Чупиков, выждал, когда неожиданно нахлынувшее веселье остынет, сказал: «Капитан Кожедуб – летчик нашего полка. Он назначен моим заместителем. Скоро будет здесь». Все присутствующие были несколько обескуражены этим сообщением. О том, что новое назначение капитана Кожедуба состоялось еще в конце июня, никто из нас тогда не знал.

    Через несколько дней, выполнив классическую «коробочку», на посадку зашел одинокий Як-7. Первым возле ястребка, когда тот зарулил на стоянку и выключил мотор, оказался Саша Васько. «Легок на помине! Заждались! – Он тряс руку невысокому, худощавому, но широкоплечему летчику. Подошел командир полка Чупиков. Летчик, отрапортовал: «Капитан Кожедуб! Прибыл в ваше распоряжение».

    Мы с любопытством рассматривали нового боевого товарища, весть о победах которого разнеслась по всем уголкам нашей страны. Вечером за ужином в офицерском собрании капитан Кожедуб рассказал о себе, вернее, о своих боевых друзьях: Семенове, Амелине, Евстигнееве, Брызгалове, о своем ведомом Вано Габуния, таранившем фашистский самолет. Рассказал о любимом командире майоре Солдатенко, воевавшем еще в Испании и погибшем при бомбежке аэродрома бомбардировщиками противника. И все мы почувствовали, поняли, что всеми своими помыслами он находиться еще там, в своем старом полку. Так всегда бывало у летчиков, вступающих в новый боевой коллектив. Кто-то заметил, что полк, в котором воевал Иван Кожедуб, – 240-й иап – стал 178-м гвардейским...

    Однако капитан Кожедуб быстро влился в коллектив нового полка. Вылетать на свободную охоту начал с первых дней, и к новым методам боевой работы относился со всей серьезностью. Ознакомился Иван и с шестаковской «Наукой побеждать». О Шестакове он слышал и читал многое и даже записывал в свою заветную общую тетрадь в черной клеенчатой обложке, страницы которой были испещрены записками о воздушных боях и схемами десятков воздушных боев, все, что мог прочитать о Льве Шестакове.

    Ветеран полка Дмитрий Титаренко, неизменный «Один процент» за свою долгую службу в полку летал почти со всеми командирами Героями Советского Союза – Зайцевым, Ткаченко, Орловым, Шестаковым и Чупиковым. Теперь чаще чем с кем-либо он летал ведомым в паре с капитаном Кожедубом. И трудно было подобрать лучшую пару не только по слетанности, но и по той преемственности традициям и воинскому мастерству, которым всегда отличались старые полки. Принцип, введенный в полку еще Шестаковым: «С кем летаешь в бою – с тем и отдыхаешь и спишь и ешь рядом» всегда почитался. И через много лет ветераны полка всегда вспоминали крепкую воинскую дружбу, свое фронтовое братство.

    Сентябрьским утром 1944 года неподалеку от КП было объявлено торжественное построение полка по поводу вручения гвардейского знамени. На летном поле аэродрома Уленж были расставлены наши красноносые ястребки. Летчики дежурного звена из 3-й эскадрильи сидели в кабинах самолетов в готовности №1. На правом фланге строя полка стояли самые высокие летчики: В. Шебеко, В. Громаковский, Л. Комов, Н. Савин. За группой летного состава, в числе которых были и штабные офицеры, следовали группы техников и механиков, младших авиационных специалистов. Знаменосцем был назначен дважды Герой Советского Союза И.Н. Кожедуб, ассистентами летчики ветераны полка Герой Советского Союза Е.А. Азаров и Д.С. Титаренко.

    Вручать гвардейское Знамя приехал член Военного Совета 16-й воздушной армии генерал Виноградов. Полковник Чупиков отдал генералу Виноградову рапорт. Генерал снял чехол со знамени, и в благоговейной тишине заколыхалось по ветру алое шелковое полотнище. После оглашения Указа о присвоении полку гвардейского звания генерал Виноградов передал Знамя полковнику Чупикову, который опустился на правое колено. Шорох пронесся над строем, сотни человек вслед за своим командиром по старинной традиции тоже встали на правое колено. Однополчане повторяли вслед за ним слова гвардейской клятвы, одну фразу за другой: «Пока наши руки держат штурвал самолета, пока наши глаза видят землю, пока в нашей груди бьется сердце, а в жилах течет кровь, мы будем бить и громить, истреблять фашистских зверей, не зная страха, не ведая жалости, презирая смерть во имя окончательной победы над фашизмом. Гвардейцы не отступают, гвардейцы не знают поражений. Гвардеец может умереть, но должен победить. Красное знамя советской гвардии мы будем хранить и беречь, как зеницу ока, как величайшую драгоценность. С этим знаменем мы вместе с наземными войсками будем двигаться вперед. Мы пронесем его на запад сквозь бурю Отечественной войны к светлому дню Победы, овеем его славой новых подвигов».

    Полковник Чупиков поцеловал Знамя и передал его знаменосцу капитану Кожедубу. Знаменная группа во главе с начальником штаба подполковником Топтыгиным строевым шагом проследовала вдоль строя полка. Мощное «ура!» разнеслось над летным полем аэродрома Уленж. Однополчане приветствовали свое новое Знамя. Это были святые минуты!

    Боевые вылеты на «охоту» продолжались, хотя интенсивность вылетов и не была столь высока, как во время наступательных операций. Активные бои продолжались только на плацдармах – Магнушевском и Пулавском. Полку была поставлена задача держать под контролем воздушное пространство над нашими плацдармами за Вислой и над территорией противника, где располагались базовые немецкие аэродромы Сохачев и Радом, подъездные пути к оборонительным рубежам противника.

    Тактике «свободной охоты» была посвящена полковая теоретическая конференция летного состава. За период проведения наступательной Белорусской операции полк накопил богатый опыт ведения «свободной охоты». Об этом говорил, открывая конференцию, полковник Чупиков, подводя итоги летних боев. Майор Шебеко остановился на штурманском обеспечении полетов на свободную охоту. О методах атаки самолетов противника – на взлете и посадке, на самолетных стоянках – рассказал лейтенант Руденко. О дистанции открытия огня в воздушном бою поведал майор Азаров. Его афоризм: «Не тот истребитель, кто на истребителе летает – а тот, кто врага сбивает» хорошо помнили в полку. На этот раз, говоря о действенности пушечного огня с короткой дистанции, он провозгласил новый девиз: «Мой кинжал прямо в сердце врага». О взаимодействии ведущего и ведомого в своих выступлениях говорили и майор Титаренко и старший лейтенант Александрюк.

    Капитан Кожедуб, казалось, не собирался выступать на конференции. Он внимательно слушал выступавших, делал короткие записи в тетрадь с клеенчатой обложкой. Но летчики стали задавать ему вопросы, спрашивали его мнение по тому или иному вопросу. Кожедубу пришлось выступить. Говорил он уверенно, убедительно, рассказал об этапах, которые проходит каждый боевой летчик: от подготовительного этапа до фронта, через горячку первых воздушных боев к боевому мастерству. Откровенно говоря, мы здорово завидовали капитану Кожедубу. Слушая его, многие пилоты, считавшиеся середнячками, думали: «Таких вершин боевого мастерства, даже пройдя все этапы, может достигнуть не каждый». Все «секреты» многих воздушных побед, казалось, были открыты, но реализовать их в боях было ох как не просто... Раньше я думал: «Хорошо летает тот, кто много летает». Теперь бы я добавил: «При прочих равных условиях. Иного пути к мастерству не было и нет».

    Большой интерес всех летчиков вызвал дешифровка и разбор первых кадров фотопулеметов. Рядом со схемами воздушных беев и штурмовок были вывешены большие, увеличенные фотографии, запечатлевшие воздушные атаки. Этим разбором Батя и подытожил итоги конференции.

    В нашем гвардейском полку появились новые летчики. С Дальнего Востока на боевую стажировку прибыл майор Филиппов. В большинстве случаев он летал ведомым с капитанам Кожедубом. Батя помнил о судьбе майора Логинова и «придерживал» нового стажера. «Не гоже нам терять своих стажеров», – говаривал он не раз.

    Новое назначение получил майор Шебеко. Штурманом полка стал прибывший с 1-го Украинского фронта Герой Советского Союза майор А.С. Куманичкин – высокий брюнет с крупными чертами лица, немного резкий в обращении. Весь его внешний мужественный облик соответствовал и стилю его боевых полетов. Мне пришлось несколько раз лететь его ведомым. Это были вылеты на охоту за вражескими охотниками в районе Варшавы. В одном из вылетов мы встретили четверку ФВ-190. На землю наплывало несколько слоев рваной облачности. Воздушный бой, состоявший из ряда стремительные атак, происходил примерно на высоте 3000 метров между слоями облачности. Мы заметили противника первыми и мгновенно за счет скорости набрали над ними превышение. Пары «фоккеров» полезли на высоту, отворачивая друг от друга, с тем, чтобы затем зажать нас в клещи. Но не тут-то было! Александр Куманичкин словно метеор свалился на ближайшую пару и зажег ведомого. Потом с такой перегрузкой «переломил» машину, что уже не струйки с плоскостей и хвостового оперения, а целые водопады белых струй срывались с его ястребка. Едва поспевая за ним, я тянул из последних сил ручку управления самолетом, пока не потемнело в глазах и на какие-то мгновенья не отключилось сознание. Не знаю, как я сумел удержаться за ним в тот раз. Но именно потому вторая немецкая пара и не успела на помощь первой. Мы разошлись с ней «на лобовых». Последовал еще один умопомрачительный маневр и майор Куманичкин зашел в хвост противнику и открыл огонь. От «фокке-вульфа» потянулась белесая полоса. Проследить за ним не удалось, помешала облачность, в которую нырнули вражеские истребители.

    Потный вылез я из кабины… Состояние было такое, словно меня побили палками. Мой внешний вид, наверное, выдал меня с головой, потому как ирония сверкнула в темно-карих глазах Куманичкина, и он, озорно подмигнув, сказал: «Как мы их, а?» – «Да! Мы пахали…» – Подумал я, имея в виду свой «вклад» в этот воздушный бой.

    В те дни фронтовые будни запомнились встречами со старыми друзьями. Через демблинскмй аэродромный узел перебазировалась 286-я истребительная авиадивизия генерал-майора Иванова. Два года на войне целая вечность. С тех пор как мы, «друзья с Брянского фронта», покинули ее и влились в состав 19-го краснознаменного авиаполка, наша бывшая авиадивизия воевала под Орлом и Курском, а потом путь ее лежал на запад. Наш 19-й полк тоже совершил изрядный «крюк», пока пути-дороги не пересеклись на аэродроме Уленж.

    В дивизии сменилось большинство полков и старых друзей повстречалось не так уж много. Но одну из тогдашних встреч забыть нельзя. Так же как мы не забывали этого дорогого нам человека. Однажды над аэродромом застрекотал По-2, и перед нами предстал старый друг майор Жемчужин, поседевший, похудевший и какой-то весь обшарпанный, но по-прежнему неунывающий и веселый. «Все же допытал я свою судьбу, ребята, – Рассказывал он, слегка прихрамывая и похлопывая по ноге повыше колена и пониже ягодицы. – Видно, «кому суждено быть повешенным, тот в воде не утонет…»

    Все были заинтригованы. А в курилке майор Жемчужин спросил: «Знаете, кто самый страшный враг для нас на войне? Небось, думаете: немецкий ас на хвосте? Диверсант, подбросивший мину замедленного действия в столовую летного состава? «Бомбер-лаптежник», сбросивший парочку «соток» на стоянку твоей эскадрильи? Раньше и я так думал. А на поверку оказалось, что самый страшный враг – это самый обыкновенный прохвост, окопавшийся подальше от фронта. И если бы не я сам влип в эту дурацкую историю, то никому бы ни за что не поверил, что такое может быть...»

    Он достал из своего потертого до белизны реглана пачку «Беломора», надорвал ее, угостил всех, закурил сам, затянулся и продолжал: «Все началось с письма, которое я послал своему старому другу из Москвы, куда попал в долгожданную командировку. По дороге с аэродрома заскочил в парикмахерскую, побрился и вымыл голову со всеми удовольствиями. Настроение было прекрасное. Устроился в гостинице «Москва» на одиннадцатом этаже. Горячая вода, ванна. В свободные вечера – театр: Яблочкина, Зеркалова, Жаров... Душа лирики запросила. И вот перед отлетом написал своему другу: «Земля вертится. Москва на своем месте. Жизнь прекрасна и удивительна, если взглянуть на нее с высоты. Малый просто чудо, а в Большой так и не проник... » И дальше все в том же духе на четырех тетрадочных листах в косую линейку.

    А «закон пакостности» сыграл со мной самую злую шутку. Цензор, а вернее цензорша, через которую проходило мое письмо, оказалась начисто лишенной чувства юмора. Вся галиматья, которую я написал, показалась ей некой шифровкой, предназначенной туда... – Жемчужин покрутил пальцем в воздухе и ткнул им сначала на восток, а потом на запад. – А у моего друга была немецкая фамилия, за что его уже таскали на проверку. Короче, мое «дело» попало тому самому прохвосту следователю. Он, видимо, быстро разобрался, что все «дело» выеденного яйца не стоит, но начал задавать мне идиотские вопросы… Слово за слово – и я назвал его ослом. Следователь, конечно, приписал мне еще кое-какие высказывания и уж постарался, чтобы я угодил в штрафной батальон. Потом было наступление под Бобруйском. Шальной осколок – и я кровью, вернее куском собственного мяса из ляшки, искупил свою «вину». Вот поэтому я и имею удовольствие видеть вас всех вновь!»

    Летчики, которые общались с майором Жемчужиным в те фронтовые годы, часто и с благодарностью вспоминали этого интересного человека. Он был один из тех, кто помог нам в самые тяжелые годы не потерять себя. Кто-то метко назвал его «мостиком между поколениями». Есть такие люди, благодаря которым существует не только духовная, но и самая живая связь между умудренными опытом и совсем еще молодыми, вступающими в жизнь. Без них эта жизнь была бы намного беднее.

    В конце сентября эта новость всколыхнула весь полк: по приказу Главного маршала авиации Новикова в Прибалтику на 3-й Прибалтийский фронт для борьбы с вражескими охотниками должна была отправиться десятка наших истребителей. В районе Риги асы люфтваффе вновь начали «показывать свои зубы». Необходимо было организовать «охоту за охотниками». В этом и заключалась задача, поставленная перед «маршальским» авиаполком.

    О настоящей работе мечтали многие. К Бате начали поступать просьбы летчиков из 1-й и 2-й эскадрилий. Однако капитан Кожедуб, который был назначен старшим группы усиления, решил иначе. Он выбрал 3-ю эскадрилью Андрея Баклана в полном составе.

    Группа 176-го гвардейского полка начала действовать с аэродрома восточнее Валга на границе Эстонии и Латвии в разгар Рижской наступательной операции. Противник бросил на этот участок сильную и хорошо подготовленную группу асов-охотников. Наша разведка сообщила состав группы, место расположения, распорядок дня и полетов и даже привычки отдельных летчиков. Противник был исключительно серьезный. Среди немецких охотников называли Ганса Филиппа – аса, на счету которого, как утверждалось, числилось 213 сбитых самолетов. Однако вскоре стало известно, что вкралась ошибка. Ганс Филипп из 54-й истребительной эскадры, воевавший под Ленинградом, был сбит советским летчиком В.Г. Серовым еще в 1943 году. Так в Прибалтике советская школа истребителей-охотников столкнулась с немецко-фашистской. И всего за несколько дней группа капитана Кожедуба сбила 12 фашистских истребителей, ведомых немецкими асами, и очистила от вражеских охотников, порученный участок фронта в полосе 14-й воздушной армии. Сам Иван Кожедуб сбил в этих боях 3 фашистских охотника. Свои потери составили один самолет. Зенитной артиллерией был сбит ведомый Кожедуба летчик Шарапов, который вскоре после окончания войны вернулся в свой полк.

    «Домой», на ставший уже привычным аэродром Уленж, наша группа вернулась победителем. Когда на стоянку зарулил Ли-2, первой в проеме распахнувшейся двери показалась очумевшая после полета Зорька. По приставленной лесенке она скатилась вниз и забегала, забегала, узнавая знакомые места. «Восстановив ориентировку», она смешным галопам, отбрасывая в сторону зад, по знакомей дорожке направилась в сторону столовой.

    Осень давно уже вступила в свои права. Жаркое и долгое боевое лето 1944 года отошло в прошлое.

    Mig and Let_nab like this.
    Комментарии 1 Комментарий
    1. Аватар для Валентин Алексеевич
      Уважаемый Сергей! А как посмотреть рукопись, где описывается 896 ИАП. Есть ли там упоминание о гибели летчика Севастьянова? Или описание боевых действий под Воронежем?