Павел Богданов. Полк назывался "Маршальским"

4. По другую сторону блокадного кольца


Весь летный состав 19-го Краснознаменного полка вместе с парашютами и личными вещами уместился в одном «дугласе», так обычно называли наши авиаторы транспортный самолет ПС-84, позже известный как Ли-2. Вместе с ними летели трое штабных офицеров, везли знамя полка и документы. Полковое знамя командир полка майор Ткаченко поручил начальнику штаба капитану Мизевичу. Летчики старшие лейтенанты Дмитрий Титоренко и Алексей Пахомов отравились вместе с техническим составом. Техсостав с полковым имуществом перебазировался наземным эшелоном на канонерской лодке по осеннему штормовому Ладожскому озеру под бомбежками и штурмовками фашистских самолетов. Встретились в Череповце. Разместились временно вдалеке от аэродрома, в тесноте, в лагерных бараках.

Первое, что бросилась в глаза однополчанам – сравнительно небольшой череповецкий аэродром был забит самолетами почти до отказа: транспортные «дугласы», несколько старых тяжелых бомбардировщиков ТБ-3, истребители сопровождения «чайки» и «миги», несколько новеньких ястребков ЛаГГ-3, которые явно предназначались на пополнение авиации Ленинградского фронта...

По границам аэродрома размещались новые бревенчатые склады, много различных грузов, продовольствие, горючее в бочках, боеприпасы в ящиках, были складированы на улице под брезентами... Самолеты заправлялись, загружались, взлетали, собирались группами на большом кругу и растворялись в небе, уходя на северо-запад – в Ленинград. Возвращаясь, самолеты вновь грузились, заправлялись и снова улетали. Летчики 19-го киап увидели, как действовал воздушный мост «Большая земля» – Ленинград. Им было известно, что Череповец не являлся главным аэродромом этого моста. Основное снабжение Ленинграда шло через главную базу в Хвойной, через аэродром Подборовье...

Здесь, на череповецком аэродроме, произошла встреча с одним из летчиков из старой гореловской авиабригады, которого хорошо знали в 19-м полку. Группа моих однополчан подошла к стоянке «чаек» – знакомиться или поискать знакомых. Летчики-истребители так же, как и бомберы, и штурмовики всегда стремились к встречам на аэродромах, в летных столовых со своими коллегами. В то время это был основной способ обмена профессиональной информацией, впрочем, и не только профессиональной...

Из зарулившего на стоянку «мига» легко спрыгнул на землю моложавый майор в кожаном реглане. Он, не торопясь, отстегнул лямки парашюта, сдвинул на затылок шлемофон. «Володя!» – Окликнул его Андрей Ткаченко. – «Сколько лет, сколько зим!». Это был командир 127-го истребительного авиаполка В.В. Пузейкин. В свое время они вместе служили в Горелово. Потом Пузейкин воевал в Испании, возвратился в Ленинградский военный округ, а перед войной был назначен командиром нового истребительного авиаполка. Слышали, что его полк принял боевое крещение на Западном фронте… Подошли остальные однополчане: летчики Наумов, Пахомов, Титаренко, Пикуленко, Старков, старший техник эскадрильи Голубев, техник по вооружению Пырлик... Стали спрашивать: есть ли в полку еще «земляки». Оказывается комиссар 127-го полка Проскурин тоже из «гореловских». «Это тот, что на Халхин-Голе воевал?» – Спросил Ткаченко. – «Он. Жив и здоров. В Хвойной сейчас на базе, а тут тоже наши работают. Прилетел проведать...»

Ленинградские заботы продолжали занимать все помыслы однополчан. Тем более, что почти у всех там остались семьи, родные. Никто из летчиков 19-го киап не отделял себя от Ленинграда. Пилоты думали, что после пополнения летным составом и получения новых самолетов полк вернется на ленинградский «пятачок», если блокада не будет прорвана к тому времени.

Заместителю командира полка Наумову перед октябрьскими праздниками пришлось еще раз на «дугласе» летать в Ленинград по делам полка. Однополчане надавали поручений, просили передать посылки, знали – с продуктами в Ленинграде совсем плохо, наказали привезти с собой Алексея Кукина...

По возвращении в Череповец Павел Иванович Наумов рассказывал: «С начала октября воздушные налеты и артобстрелы Ленинграда возобновились с новой силой. Нашей авиации не густо. С хлебом плохо, хлебная норма сокращена в третий раз, рабочим по 400 граммов, остальном по 200. Это уже голод…» Наумов продолжал: «Видел своими глазами ночной таран Алексея Севастьянова». Этого крепыша с обезоруживающей и открытой улыбкой, хорошо знали мои однополчане. Он пришел в братский ночной 26-й авиаполк в конце августа, им нередко приходилось летать с ним вместе на штурмовку. «Так вот, – говорил капитан Наумов, – это было в ночь с 5 на 6 октября. От прожекторов над центром города было светло как днем. Севастьянов на своей «чайке» вмазал мотором в плоскость «хейнкеля». Фашистский бомбардировщик упал в Таврический сад, а сам Алексей выпрыгнул с парашютом и, говорили, приземлился где-то на крыше в районе Невского завода. Еще видел Георгия Лобова. Здорово воюет».

Наумов отвечал на вопросы. «Алексея Кукина все-таки вывез из Ленинграда. Еле уговорил летчика с «дугласа». Заезжал в Военно-медицинскую академию. Алексей маленький, худенький, еле-еле душа в теле. Как прилетел, первым делом его в эвакогоспиталь отправил». – Заключил Павел Иванович. Позже из Ленинграда по воздуху удалось переправить еще двух летчиков полка, долечивавшихся в госпитале.

В начале ноября обстановка на Ленинградском фронте вновь опасно обострилась. 8 ноября наши войска оставили Тихвин. Была перерезана последняя железнодорожная ветка, по которой подвозились грузы к Ладожскому озеру. Намечалось второе, внешнее, блокадное кольцо вокруг Ленинграда.

Командир полка Ткаченко побывал в Вологде и на аэродроме Прилуки, откуда в 1937 году перебазировалась в Горелово 70-я эскадрилья. Рассказывал, что видел много различных грузов, предназначенных для Ленинградского фронта. Вологда стала центром снабжения осажденного города на Неве. Она стала его главной тыловой базой, куда стекались со всех концов страны и где хранились все грузы, предназначенные для блокадного Ленинграда. Там же сосредотачивались резервы Ленинградского фронта.

В ноябре 1941 года полк был переведен на новые сокращенные штаты и теперь состоял всего из двух эскадрилий по 9 самолетов (3 звена – тройки), в управлении – командир полка и штурман, всего 20 самолетов и летчиков. Старослужащие 19-го полка были его костяком. Командир полка майор Ткаченко, штурман (он же заместитель комполка) капитан Наумов, командир 1-й эскадрильи капитан Чудиновский, командир 2-й эскадрильи старший лейтенант Титаренко, заместители командиров эскадрилий старшие лейтенанты Пахомов и Азаров, который перешел в 19-й из 153-го полка, командирами звеньев стали летчики-лейтенанты Решетников, Уваров, Яковлев…

В полк прибыли пять пилотов-сержантов. В первый момент их за летчиков в полку никто не принял. Сержанты предстали перед однополчанами совсем еще мальчишками (так оно и было, всем было по 19 лет). На всех были разбитые кирзовые сапоги, хлопчатобумажное обмундирование, красноармейские шинели и пилотки (а на дворе-то уже стоял ноябрь). В этом обмундировании их выпустили впопыхах из летной школы на второй день войны. Сержанты уже успели побывать в запасном авиаполку, где вылетели на новых истребителях ЛаГГ-3 и сделали по нескольку полетов. На голубых петлицах их шинелей было по два или три треугольника. В полку подумали, что прибыло пополнение мотористов или оружейников из ШМАС (школы младших авиаспециалистов), а когда узнали, что это молодые пилоты, удивились: в полку даже мотористы, прошедшие через суровые дни блокады, были одеты добротнее.

В старых авиационных полках пилоты-сержанты чувствовали себя не очень уютно и не только в силу своего скудного обмундирования. Слишком велика была разница в летной подготовке между ними, окончившими летные школы по сокращенной до минимума программе и летчиками-лейтенантами, выпущенными из летных училищ хотя бы за год до войны. Правда, наиболее активные и сообразительные из пилотов-сержантов, как могли, самостоятельно пополняли свою летную практику во время учебных полетов. В нарушение всех программ, где-нибудь в сторонке от глаз начальства, они старались «покрутить» петли, бочки, иммельманы, чтобы почувствовать уверенность в себе в любом положении самолета. Но налет у них был мизерным и Ткаченко, перелистывая летные книжки пилотов, заполненные только на первых страницах, лишь покачивал головой.

С самолетами было еще сложнее. Пришлось ждать. Многие авиационные заводы эвакуировались в глубокий тыл и не набрали еще необходимых темпов. Это были критические месяцы для нашей авиационной промышленности. Майор Ткаченко сумел заполучить в полк двухместную «спарку» УТИ-4 и два ястребка ЛаГГ-3 из ремонта. Необходимо было восстановить летные навыки у «старичков», но самое главное дать побольше налета новичкам, натаскать их, дать возможность слетаться будущим парам. Хотя по штатам полк и должен был состоять из звеньев-троек, Ткаченко решил разбить летчиков на пары с самого начала, так, как им придется совершать боевые вылеты. Командир полка старался, чтобы все три имевшиеся в полку самолета беспрерывно летали весь короткий зимний день – от темна до темна.

Командир полка постарался приодеть своих новых пилотов. Ведь им было положено летное спецобмундирование. И вот шестеро мальчишек облачились в меховые комбинезоны и унты, шлемофоны с очками, из-под воротников гимнастерок выпустили летные свитеры. Новенькие четырехсторонние планшеты на длинных ремешках с картами района предстоящих полетов довершили их экипировку. Андрей Григорьевич улыбнулся про себя, отметив, как изменилось выражение на лицах мальчишек. Исчез отпечаток неуверенности, робости и чувства неполноценности. Теперь лица сержантов-пилотов расцвели довольными улыбками. И со своими комбинезонами и унтами они больше не расставались, снимая их только на ночь.

Майор Ткаченко много размышлял в те дни, чему и как следует готовить свой полк. Мысли были нерадостные: из памяти не выходили слова Пузейкина о тяжелых потерях. Перспектива выглядела не лучше – предстояло сражаться в постоянном меньшинстве. Перед его глазами маячили оборонительные воздушные бои: виражи, круг из самолетов, «ножницы»... Все это противоречит сущности истребителя, вся сила которого реализуется только в нападении. На что оставалось надеяться?.. На изворотливость своих летчиков, на их взаимодействие и взаимную выручку? Но, как быть с молодыми пилотами?

На авиабазе в Хвойной размещался штаб восточной оперативной группы ВВС Ленинградского фронта, действовавшей за кольцом блокады в районе Волхова и Тихвина. Руководил этой группой полковник И.П. Журавлев, но и командующий ВВС Ленинградского фронта генерал А.А. Новиков нередко наведывался сюда, где на полевых аэродромах базировалось до одной трети всей авиации фронта.

Как-то прилетев в Хвойную на связном У-2, майор Ткаченко встретил там Александра Александровича Новикова. Новиков, имевший привычку непременно расспросить о делах, и на этот раз поинтересовался делами 19-го полка. Его в первую очередь интересовал вопрос боеготовности. Ткаченко рассказал о затруднениях с получением самолетов. Командующий покачал головой, записал в блокнот и пообещал помочь. Затем майор Ткаченко поделился своими мыслями и сомнениями о методах работы истребителей на фронте, о скованной инициативе летчиков, о своей мечте воевать методом «свободной охоты».

Генерал Новиков слушал молча, внимательно. Он кивал головой, как будто то, что говорил Ткаченко соответствовало его мыслям. Выслушав, он сказал: «Сейчас надо выстоять и создать резервы. Будут хотя бы небольшие резервы, мы применим все многообразие боевых средств, используем все возможности нашей авиации».

В 19-й киап был назначен новый комиссар – подтянутый средних лет батальонный комиссар Петр Семенович Асеев. Когда он представлялся командиру полка и снял кожаный реглан, на его груди увидели гвардейский знак и орден Красного Знамени. Сразу подумали – боевой летчик. Особое впечатление произвел знак «Гвардия». Гвардейских авиационных полков тогда еще было считанные единицы, и новый комиссар оказался первым гвардейцем в 19-м полку. Его видели часто и на стоянках самолетов, и в столовых, и в домах, где жили летчики, техники и мотористы. Новый комиссар пришелся по душе однополчанам, в одном они только ошиблись. Петр Асеев не был летчиком, он был профессиональным политработником. Боевой орден говорил о его заслугах во 2-м гвардейском авиаполку, в котором он служил ранее. Вскоре однополчане увидели батальонного комиссара и в кабине самолета. Правда, это была кабина связного самолета У-2. Асеев попросил майора Ткаченко научить его летать на этом самолетике. И вскоре Ткаченко выпустил комиссара самостоятельно. С тех пор полковой У-2 оказался почти полностью в распоряжении Асеева, который старался не пропустить ни одного возможного полета на У-2.

Генерал А.А. Новиков сдержал свое слово. Полк получил команду: «Вылететь в запасной авиаполк, расположенный в поселке Сейма под Горьким для получения самолетов ЛаГГ-3».

В материале Андрея Зинчука «Саваслейка. Очерк истории», размещенном на Интернет-ресурсе «ВВС России. Люди и самолеты» опубликовано две фотографии самолетов ЛаГГ-3 из состава 19-го киап во время переучивания во 2-м запасном авиаполку на аэродроме Сейма в феврале 1942 года:
http://www.airforce.ru/history/savasleika/photo_13.htm
http://www.airforce.ru/history/savasleika/photo_14.htm

Подготовка авиаполка к боевым действиям начала подвигаться намного быстрее. Однополчане вспоминали: «Была только одна причина, которая отвлекала иногда летчиков от боевой подготовки, хотя, казалось, в то время никаких причин для этого не должно было быть.

Вблизи аэродрома проходила железная дорога на Горький. На станции были запасные пути, где часто останавливались эшелоны. В конце ноября 1941 года начала действовать ледовая дорога через Ладожское озеро, названная в народе «Дорогой жизни». В декабре через Сейму пошли эшелоны с эвакуированными ленинградцами. Это было тяжелое зрелище: изможденные голодом женщины, похожие на старух, дети, тающие как свечки, с большими словно расширенными глазами. Иногда эшелоны с эвакуируемыми земляками следовали мимо аэродрома без остановок, иногда они останавливались на запасных путях. И тогда однополчане стремились оказаться подле них. К тому были особые, личные, причины. Большинство летчиков, имевших семьи, оставили их там, в Питере, и каждый из них надеялся встретить в этих эшелонах своих близких или хотя бы знакомых, или соседей по дому, по улице. Чтобы услышать, узнать... Они проходили вдоль теплушек, прижимая к груди, сэкономленный в обед и припрятанный под комбинезоном кусок хлеба или сахара, и выкрикивали название своей улицы и номер дома. Чаще знакомых не находилось, и тогда хлеб или сахар из-за пазухи перекочевывал в худенькие руки детей.

В один из декабрьских дней на станции Сейма остановился санитарный поезд. Кто-то из однополчан заметил на площадке вагона Алексея Кукина. Но состав тронулся, и разговора не получилось. Кукин успел только крикнуть: «Сообщите Ольге в Ленинград что меня эвакуируют в город Серов, на Урале...»

9 декабря радио сообщило: «Наши войска вновь заняли Тихвин!» Обстановка несколько разрядилась, второе блокадное кольцо на Ленинград немцы не смогли замкнуть. Но город на Неве продолжал задыхаться в тисках блокады и пока она не была прорвана ни о каком коренном улучшении обстановки говорить не приходилось.

17 декабря из войск левого крыла Ленинградского фронта и резервов был создан Волховский фронт, перед которым была поставлена задача во взаимодействии с Ленинградским фронтом освободить Ленинград от блокады. Почти вся авиация, входившая в специальную оперативную группу под командованием полковника И.П. Журавлева, дислоцированная в районах Волхова и Тихвина, была передана из состава Ленинградского фронта Волховскому.

В начале января 1942 года началась Любанская операция Волховского и правого крыла Ленинградского фронта с целью деблокирования Ленинграда. 19-й полк еще не был полностью обеспечен материальной частью и не смог принять участие в начале операции. Однополчане торопились. Зимние победы Красной Армии: разгром немцев под Москвой, освобождение Калинина, Ельца, Ростова-на-Дону, разгром немецкой группировки под Тихвином, воодушевили коллектив полка, показали, что жертвы, понесенные полком, не прошли даром, а в войне наступил перелом. Некоторые горячие головы говорили: «Разобьют немцев под Ленинградом без нас». В среде молодых пилотов-сержантов раздавались голоса: «Так и на войну опоздать можно».

Только 25 февраля 1942 года 19-й Краснознаменный авиационный полк, имея на вооружении самолеты ЛаГГ-3, вошел в состав 2-й резервной авиационной группы (2-я РАГ) Волховского фронта и 26 февраля перелетел на полевой аэродром Гремячее вблизи Большой Вишеры. Аэродром был весь «снежный» – на жнивье была плотно накатана снежная взлетно-посадочная дорожка, а по бокам ее – капониры из снега.

Первая военная зима была очень снежной, поэтому на аэродроме все время гудел трактор, таская за собой «гладилки» – связки тяжелых бревен. На старых истребителях И-16, И-15, «чайках» зимой летели с лыжами, на новых ястребках и зимой посадка осуществлялась на колеса, поэтому без хорошей укатки аэродрома обойтись было нельзя.

С плацдармов на левом берегу реки Волхов наши войска прорвали оборону противника и вклинились южнее Спасской Полисти в его расположение. Наступление развивалось тяжело. Недостаток в средствах, лесисто-болотистая местность, глубокий снег, преобладание над полем боя фашистской авиации... В прорыв была введена наша кавалерия, но бои приняли затяжной характер.

Как и предполагал майор Ткаченко, полку опять пришлось выполнять «пожарные» задания и сражаться в меньшинстве. И противник был тот же – знакомые по Ленинграду истребительные и бомбардировочные эскадры 1-го воздушного флота люфтваффе. Малочисленными группами приходилось прикрывать с воздуха наземные войска, сопровождать бомбардировщики и штурмовики.

...Капитан Алексей Пахомов сидел в кабине своего «лагга» в готовности №1. Он поглядывал на низкие темные облака, следил за горизонтом и переживал. Так уж сложилось у летчиков, что почти все неприятные эмоции выпадают на то время, когда приходиться ждать вылета. Но когда мотор, чихнув, запускался и летчик в кабине начинал ощущать привычную вибрацию своего самолета – все посторонние эмоции отметались – для них в полете просто не оставалось ни места, ни времени.

Пахомов ждал «горбатых», так летчики окрестили появившиеся на фронтах штурмовики Ил-2. Он должен был сопровождать двумя парами шестерку штурмовиков в район Красной Горки под Любанью. Встреча должна состояться над аэродромом истребителей. Вторая пара была из второй эскадрильи, ведущий Дмитрий Пикуленко. И у Пахомова, и у Пикуленко ведомыми были молодые пилоты-сержанты.

Во время вылета одна пара должна была находиться рядом со штурмовиками, вторая пара – в стороне и выше Ил-2. Пахомов еще раз посмотрел на низко стелющуюся сплошную облачность и подумал: «Сегодня выше им не придется идти. Но может быть это и к лучшему: немцы с «верхотуры» не свалятся». Это в какой-то мере уравнивало шансы.

«Самое неприятное, – думал Пахомов, – это тащиться на малой скорости возле «илов» (слишком велика разница в скорости между истребителями и штурмовиками), зависать над ними, чтобы не выскочить вперед, видеть и ощущать, как хлопают предкрылки на критическое скорости. Возле штурмовиков истребитель терял все свое преимущество. Маневр становился не только затруднительным, но и опасным. Особенно вблизи земли.

Пахомов, не раздумывая, эту неприятную миссию взял на себя. А Пикуленко уступил более свободное для маневра место в боевом порядке. Дима все время прихрамывал – ему было труднее. Рана от осколка в ноге, полученная еще под Ленинградом, напоминала о себе до сих пор. Новый полковой врач, капитан медицинской службы Шалва Капанадзе, часто менял ему повязку, настаивал на серьезном лечении. Но Пикуленко даже на лечение не хотел отлучаться из полка. «Старики» (мало их осталось) его понимали, сочувствовали и старались незаметно помочь Диме Пикуленко.

Сначала донесся шум моторов, а потом над лесом показались «горбатые». Алексей Пахомов сосчитал: их было пять, один из них отставал, у этого Ил-2 дымил мотор. Шестого штурмовика не было с самого начала. С КП, шипя и потрескивая, взвилась ракета на взлет. Хорошо прогретый мотор подхватил «лагг» и понес его по укатанной дорожке, засеребрившейся снежной пылью.

На маршруте все разобрались, заняли установленный порядок, только «ил» с дымящим мотором все время отставал. Пахомов до хруста в шее крутил головой, стараясь не потерять из поля зрения отстающего. На несколько секунд ему удалось сблизиться с самолетом Пикуленко и он показал рукой на дымящий «ил». Они не договаривались об этом заранее, но Пикуленко понял сразу. Он оттянулся со своей парой и взял отстающего под опеку. «Молодец», – одобрил Пахомов, помня, что немцы чаше всего атакуют отстающих. До цели штурмовики ползли низко над землей. «Словно пашут брюхом», – думал Алексей. Только незадолго перед целью они тяжело полезли вверх. «Горбатые» произвели три захода по немецким танкам и пехоте. Они обрабатывали цель, растянувшись в большой круг. С первого захода они сбросили бомбы, потом действовали эрэсами, затем долбили из пушек и пулеметов. И все это время обе пары истребителей по внешнему кругу (подняться выше мешала низкая облачность) прикрывали «горбатых», пересекая трассирующие траектории снарядов немецких зениток только бы не потерять подопечных из виду, только бы...

Капитан Пахомов хорошо видел результаты работы штурмовиков. Там, где по снегу ползли немецкие танки, оставляя извилистые следы, в блеске разрывов авиабомб и эрэсов ложились на снег черные прогалины, два фашистских танка горели... после пулеметных очередей застывали на снегу темные комочки, пораженные фашистские солдаты. От напряжения у него взмокла спина, но он нажимал на педали, подскальзывал, сбивал прицел мелкокалиберных немецких зениток – «эрликонов»…

Когда «илы» сбились в кучу и начали выстраиваться в качающийся журавлиный клин, у него мелькнула мысль: «Быть может, обойдется?» Но мысль эта оказалась преждевременной. Наши истребители тогда летали без радиосвязи, а у немцев и связь, и наведение били на высоте. В воздухе появилась первая пара «меесершмиттов» и, как предполагал Алексей, она ринулась к отставшему «илу», за которым тянулся темный шлейф. Там работал Пикуленко. Пахомов только мельком заметил: отбивая атаку, на вираже Дима поджег «мессер». Все свое внимание Алексей сосредоточил на четверке подопечных «горбатых». «Мессершмитты» атаковали снизу, сзади, заходили с боков клина, и каждые раз капитан каким-то чудом успевал отбивать их атаки. И при этом один раз влепил хорошую очередь в ведущего немецкой пары, упорно «клевавшего» штурмовиков.

Пятерка «горбатых» вернулась без потерь, в воздушном бою было сбито два фашистских истребителя. Но на свой аэродром приземлились только Пахомов и Пикуленко. Без своих ведомых. Забегая вперед, скажем: оба пилота-сержанта не вернулись в полк, судьба их осталась неизвестной. Пикуленко стал хромать еще сильнее, Пахомов стал еще молчаливее, еще больше замкнулся в себе. Но в тот вечер после полета, они остались в летной столовой за столиком, когда все уже разошлись. Пахомов и Пикуленко долго старались восстановить картину этого тяжелого воздушного боя и понять: как они потеряли своих ведомых? Но удавалось это плохо. В этом бою все внимание ведущие уделили «горбатым», мешала плохая видимость. Но что греха таить, они полностью отдались перипетиям боя и, действовали так, как будто сзади находились старые ведомые по Ленинградскому фронту, которые могли удержаться в любой дьявольской карусели. Такими ведомые молодые пилоты-сержанты, увы, не были, а ведущие даже не заметили, когда и при каких обстоятельствах оторвались от них ребята. В потере ведомых Пахомов и Пикуленко они винили только себя.

В ту первую военную зиму это были не первые и не последние потери в полку. В воздушных боях сбивали не только «молодежь». Не вернулся из боя командир 2-й эскадрильи Дмитрий Титаренко. Он получил задание на прикрытие своих войск в районе Апраксин Бор. По поводу этого вылета у командира полка майора Ткаченко с командиром авиагруппы произошел неприятный разговор. Командир 19-го киап просил, чтобы ему, поставив задачу на прикрытие, самому разрешали устанавливать скорость, время патрулирования и высоту полета наряда истребителей. Но командир РАГ грубовато оборвал Ткаченко, сославшись на полученную директиву, и потребовал, чтобы истребители находились максимальное время в районе прикрытия и постоянно были на виду наземных войск.

Ткаченко, конечно, знал, какое давление оказывают «наземники» на авиационное командование. Неся тяжелые потери от вражеских бомбежек с воздуха, они постоянно жаловались на истребителей... Справедливо. Нашей истребительной авиации действительно не хватало, чтобы обеспечить надежный заслон. И все-таки полученный приказ майор Ткаченко считал не верным, только ухудшающим существующее положение. Чтобы его выполнить необходимо скорость полета уменьшить до экономической, словом опять лишить истребителя его основной функции – скорости, в которой и так наши ЛаГГ-3 уступали немецким «мессершмиттам». Но приказ есть приказ, и Ткаченко, скрипя сердцем, отдал соответствующее приказание старшему лейтенанту Титаренко.

...Титаренко вернулся в полк на третий день. Поглаживал рыжую щетину на щеках, щурил карие глаза и рассказывал: «Пришел я с четверкой в район прикрытия со стороны солнышка и выше облаков. Высота – три с половиной тысячи. В разрывах облаков видна Октябрьская дорога. С прижимом, на скорости нырнули под облака и там – никого... Делать нечего, убираем газ и начинаем утюжить. Туда-сюда, туда-сюда. Висим! Вдруг два «худых», как снег на голову, свалились сзади из-за облаков. Видно навели их... – Дмитрий Титаренко перешел на показ руками. – Ведущий ко мне, а второй на сержанта. Заметил, но уж поздно, у него – скоростища. Я рванул в вираж и чуть в штопор на такой скорости не сорвался (уж лучше бы, может и не попал бы он тогда). А так, мой убивец влепил очередь с упреждением, снаряд разорвались где-то в хвосте, глянул назад, на руле направления куски обшивки полощутся, и педали под ногами дергаются. Тут Яковлев со второй парой подоспел. Я думаю: может, долечу до дома, если тяги управления выдержат. Попробовал – вроде можно. – Титаренко заулыбался смущенной улыбкой. – Только, братва, сплоховал я тут. Словно память отшибло... Никак не пойму: где немцы, где наши? И дунул я, братцы, точно на восток, хоть и через немцев, но уж наверняка к своим. Осторожненько, скорость поменьше. Впереди Волхов показался, думаю, долетел А в это время появились «красные шарики» – «эрликоны». Хлоп в мотор и винт встал. Притер на «брюхо» на нашем берегу. Посмотрел, самолет еще ремонтировать можно...» Дмитрий Титаренко еще долго рассказывал о своих злоключениях. Приземлился он вблизи Грузино. Ему удалось разжиться лошадьми, поставить истребитель на шасси и отбуксировать его подальше от передовой.

Хотя «Дорога жизни» и спасла многих ленинградцев от смерти, но голод продолжал свирепствовать в блокадном городе. Вся тяжесть снабжения двух фронтов и города на Неве легла на единственную железнодорожную ветку от Вологды через Тихвин на Волхов. Понимая ее стратегическое значение, на эту дорогу постоянно обрушивались фашистские бомбардировщики. Учитывая ограниченные возможности нашей немногочисленной истребительной авиации, представитель Ставки Верховного главнокомандования маршал Ворошилов объявил эту железнодорожную ветку объектом особей важности и назначил специальную награду за каждый сбитый над ней немецкий самолет. Первую такую награду получил летчик 19-го киап Евгений Азаров, который вогнал в землю «юнкерс» возле того эшелона с войсками и грузами для Ленинграда, бомбить который пытался незадачливый фашист. Вскоре старший лейтенант Азаров отличился вновь. Подробности этого необычного воздушного боя долго потом пересказывались в полку.

Утро 13 марта 1942 года не предвещало ничего хорошего. Низкая облачность, мокрый снег, тринадцатое число... Но к обеду распогодилось. Командир полка майор Ткаченко поставил задачу на прикрытие района Глубочка. Азаров обвел на летной карте пятикилометровый район красным карандашом и заправил карту в планшет. Взлетели двумя парами, разбивая ледок на лужах и разбрасывая брызги колесами своих «лаггов». Под крыльями ястребка заскользил темный ельник с белыми прогалинами. Азаров нажал большим пальцем левой руки на кнопку уборки шасси. Красные глазки лампочек моргнули, на мгновенье погасли, а затем зажглись вновь, но один красный, а другой зеленый... «Тьфу, арлекин. Сгинь!» – Буркнул про себя Азаров. Но сколько бы ни жал он пальцем, потом ладонью на кнопки, лампочки мигали, но загорались всякий раз разноцветными глазами.

Мотор надрывался. В кабине стало жарко. Но самолет с одной выпущенной «ногой» не мог набрать обычную скорость. Ведомые покачали крыльями и ушли вперед. Азаров подумал и полетел вслед за удаляющимися точками. Под крылом промелькнула просека. Вдруг, выше себя он увидел шестерку «юнкерсов», идущих с запада в строе «пеленг». Не раздумывая ни секунды, Азаров задрал нос своего ястребка и направил его в сторону ведущего группы. Темные фашистские бомбардировщики, отстреливались, шарахнулись от одиночного и одноногого истребителя, бесприцельно сбросили бомбовой груз. Азаров выбрал ближайший «юнкерс» и сбил его над самой дорогой, полоснув короткой очередью по кабине. Второй «юнкерс» после пулеметной очереди задымился и со скольжением уходил на свою территорию. В этот момент на голову и грудь Азарова посыпались осколки разбитого козырька кабины.

В общем же, для тринадцатого числа все обошлось сравнительно благополучно. Он так удачно сбил «юнкерс», что ему с земли, словно артисту, аплодировали красноармейцы. Аплодисментов на земле Азаров, конечно, не видел, но подбитый ястребок на свой аэродром он артистически приземлил на одно колесо. И раны на голове от осколков разбитого фонаря оказались пустяковые. Полковой врач капитан Капанадзе залепил ему все лицо кусочками пластыря, на том дело и кончилось.

В конце марта наступила неожиданная оттепель. Аэродром развезло. Но смекалка аэродромной службы сотворила, казалось, невозможное. Взлетную дорожку разделили вдоль на две полосы. Одну посыпали золой и сажей, снег быстро стаял (эта полоса понизилась по сравнению с параллельной примерно на метр) и грунт на ней стал быстро подсыхать. Вторую полосу густо посыпали опилками и под ними еще долго сохранялась укатанная дорожка. Полеты продолжались.

Были и неприятности. На аэродром на Ли-2 прилетела подполковник Гризодубова, командовавшая транспортным авиаполком. Ее полк понес потери от «мессершмиттов». На одном из участков работу транспортных самолетов обеспечивали два истребительных полка, базировавшихся в Гремячем. Гризодубова, не стесняясь в выражениях, учинила разгон летному составу обоих полков. Она назвала истинную цену потерь ленинградцев, уберечь от которых не смогли истребители, и как это называется на «мужском языке». Невыносимо горько было слушать все это мужчинам-бойцам от летчицы-женщины, лично совершившей десятки вылетов с посадками в тылу у врага. Такое не забывается...

В конце апреля 1942 года 19-й киап перебазировался на аэродром Волгино Боровического района Ленинградской области, где выполнял функции учебно-тренировочного центра Волховского фронта, в котором летчики фронта переучивались на новую авиационную технику. Командиром учебного цента был назначен командир 19-го полка Герой Советского Союза майор А.Г. Ткаченко.

Позади остался еще один «тур», в чем-то даже более сложный, чем бои непосредственно в ленинградском небе. Успехи были скромнее, а потери более тяжелыми. За два неполных месяца (с 26 февраля по 17 апреля) полком было произведено 250 боевых вылетов, большинство из которых в сложных метеорологических условиях. В воздушных боях было сбито 15 самолетов противника. Полк потерял 10 своих летчиков. Погибли в боях ветераны полка Чудновский, Решетников, Уваров. Замерз возле своего ястребка, обхватив руками винт, севший на «вынужденную» посадку лейтенант Яковлев. Он совсем немного не дотянул до своего аэродрома…

От настроений, затронувших некоторых однополчан, когда разнеслись первые весточки о победах Красной Армии, не осталось следа. Неудача с прорывом блокады Ленинграда, тяжелые зимние бои показали всем – война предстоит еще долгая, кровопролитная и беспощадная. Люди посуровели вновь, как в самые критические дни боев под Ленинградом…

В сентябре 1942 года произошло событие, которое резко перевернуло судьбу 19-го краснознаменного полка. О его подоплеке однополчане узнали значительно позже. Тогда же все объяснялось просто превратностями войны. Неожиданно поступило приказание: сдать материальную часть и наземным эшелоном перебазироваться в авиагарнизон Люберцы под Москвой.

Полк выгружался в Перово, сортировочной станции московского железнодорожного узла. Встречали эшелон командир полка майор Ткаченко и батальонный комиссар Асеев, которые прилетели в Люберцы раньше на связном У-2. Из Перово автотранспортом доставили в Люберцы. Разместились в общежитиях гарнизона, совсем как в мирное временя. Гарнизон сразу понравился: уютный, он чем-то напоминал однополчанам довоенное Горелово. После бомбежек, артобстрелов и развалин Ленинграда, после кислых изб Волховского фронта и землянок запасного полка, здесь ничего не напоминало о войне. Общее мнение выразил Дмитрий Титаренко, он прищурился и с довольной улыбкой изрек: «Парадиз!» – словечко, схваченное им в недавно прочитанном романе Алексея Толстого «Петр I».

Какую-то ясность о будущем полка внес в беседах с однополчанами комиссар Петр Семенович Асеев. Он рассказал, что они вместе с новым командиром полка Героем Советского Союза майором Орловым Леонидом Александровичем побывали в Главном Управлении ВВС на Большой Пироговской улице и встретились там с порученцем командующего ВВС генерал-майором Андриановым. Оказывается, перебазирование 19-го полка в Люберцы имело прямую связь с реорганизацией советских Военно-воздушных сил, которую начал новый командующий ВВС генерал А.А. Новиков, и его планами применить в борьбе с люфтваффе все многообразие сил и средств нашей авиации.

Батальонный комиссар вспомнил разговор Новикова с командиром полка Ткаченко в феврале 1942 года, когда Александр Александрович срочно был вызван в Москву. Новиков вылетел из Ленинграда в Москву на единственном исправном бомбардировщике Пе-2, но из-за плохой погоды пришлось совершить посадку в Череповце, где в это время находились командир и комиссар 19-го полка. Эта случайная встреча и состоявшийся тогда разговор, по-видимому, имели отношение к судьбе полка. Тогда генерал А.А. Новиков был назначен первым заместителем командующего ВВС Красной Армии. А в конце апреля он был назначен командующим ВВС и заместителем наркома оборони по авиации. По общему мнению однополчан, у Александра Александровича Новикова была прекрасная память – он никогда ничего не забывал...

В Люберцах происходило пополнение летного и технического состава полка по новым штатам. Из летчиков-«стариков», воевавших на Ленинградском и Волховском фронтах, в полку осталось только четыре человека: Пахомов, Титаренко, Пикуленко и Азаров. На руководящую работу в Инспекцию ВВС был назначен командир полка Герой Советского Союза майор Ткаченко, с повышением ушли в другие части и соединения ветераны полка Наумов, Старков.

На некоторое время в полку появился еще один летчик, воевавший в ленинградском небе. Ставший уже капитаном пилот Аверочкин. Но вскоре и он получил назначение в другую часть. Тогда в ДКА (Доме Красной Армии) старослужащие полка встретили скромную постаревшую женщину, знакомую им по гореловскому гарнизону. Это была бывшая жена погибшего в ленинградском небе лейтенанта Аухтина. После эвакуации, встретив капитана Аверочкина, она вышла за него замуж. В старых авиаполках была такая не писаная традиция, когда вдова погибшего летчика вновь выходила замуж за его однополчанина. Такие случаи были не единичны.