Павел Богданов. Полк назывался "Маршальским"

2. Защитники ленинградского неба


Все минувшие войны начинались по-разному. И в то же время начало войн самого беспокойного в человеческой истории XХ века объединяет то общее, что легко прослеживается на примерах: Порт-Артура и Пирл-Харбора, в агрессивных компаниях германского вермахта – в Польше и Норвегии, Голландии и Бельгии, во Франции...

На рассвете 22 июня 1941 года на передовые аэродромы и по расположениям частей Красной Армии вероломно обрушились самолеты люфтваффе. Советские Военно-воздушные силы понесли огромные потери в первый же день войны. Скученная в основном на базовых аэродромах авиация приграничных военных округов потеряла в тот день около 1200 самолетов. Несмотря на героизм советских соколов, немецко-фашистской авиации удалось захватить стратегическое господство в воздухе.

На аэродроме Горелово сигнал боевой тревоги прозвучал на исходе белой ночи. Кроме 19-го Краснознаменного истребительного авиационного полка на этом аэродроме размещался штаб 3-й истребительной авиационной дивизии, которой командовал полковник Благовещенский.

Перед войной в Горелово были организованы дивизионные курсы командиров звеньев. Руководящий и инструкторский состав курсов был подобран из наиболее опытных летчиков 19-го киап: капитан Неуструев, старший лейтенант Кукин, лейтенант Чугуев... Тон на курсах задавал старший лейтенант Алексей Кукин. Он был не только заместителем начальника курсов, инструктором, но и просто, по своей натуре, очень деятельным человеком. С присущей ему дотошностью, Алексей «натаскивал» будущих командиров звеньев, которые вскоре сами должны были стать воспитателями и инструкторами. Он понимал, что командиры звеньев – это костяк ВВС, это ведущие звеньев, и он радовался успехам своих питомцев: Галкина, Аполлонина, Васильева, Пидтыкана... Учеба подходила к концу. Ждали учения, которые должны были стать последним экзаменом.

Так уж получилось, что во 2-й эскадрилье полка, где проходил службу старший лейтенант Кукин, собралось сразу три военнослужащих с такой, не очень распространенной, фамилией. Он, Кукин-1-й – летчик и заместитель командира эскадрильи, Кукин-2-й – техник звена и Кукин-3-й – техник по авиационному спецоборудованию. А в полку шутили: «Эти Кукины скоро все ВВС наводнят, как раньше – Ивановы, Сидоровы, Петровы – старую армию».

В субботу вечером 21 июня Алексей Кукин с женой Ольгой пошли в ДКА (дом Красной Армии). Там показывали новую кинокартину «Весенний поток». Дети... Молодой педагог Кулагина... Они сидели в темноте зала. Его рука лежала на ее руке. Он даже подумал: «Если бы не стал летчиком, то, наверное, стал бы педагогом». Картина понравилась. Они спускались из ДКА по широкой лестнице. Над головами светилось зеленоватое небо. Алексей взял жену под руку.
– Красота-то какая... А на Невской набережной парочек сейчас...
Но Ольгу не очень тронуло лирическое настроение. Она ответила мужу вопросом:
– Ты лучше скажи: как твой дружок себя на «губе» чувствует?

Кукин примолк. Алексей понял, что Ольга все еще обижается за мероприятие «с легким паром», как это назвали в гарнизоне. Обижается, хотя прошла ужа неделя. И выпили-то они тогда с друзьями после баньки совсем чуток, а он, «неупотребляющий» – только после уговоров. Но по дороге в ДКА, Курасов, будь ему неладно, увидел стреноженную лошадь, пощипывающую траву и такая блажь ему втемяшилась... Освободив спутанные ноги, он въехал на этой лошади по лестнице на второй этаж прямо в фойе ДКА. Смеху было... Но командир дивизии полковник Благовещенский своей властью «выдал» выдумщику десять суток гауптвахты. Сочувствующие отделались внушением, но Алексею «досталось» и от Ольги.

Посыльный постучал в дверь. Алексей вскочил, стряхивая остатки схлынувшего сна. Посмотрел на будильник – 2 часа 50 минут. Поцеловал жену в горячую щеку. Нащупал под кроватью «тревожный» чемоданчик и вышел. В 3 часа 30 минут на прикрытие Ленинграда вылетели тремя звеньями. Ведущий группы – начальник Курсов напитан Неуструев. Вылетели, как и положено на ученьях, с опломбированным оружием. За время патрулирования никого в воздухе не встретили и вернулись на свой аэродром.

После посадки капитан Неуструев доложил командиру дивизии о выполнении задания. Полковник Благовещенский в потертой кожаной летной куртке, с которой не любил расставаться, издали был похож на сугубо штатского человека. Он махнул рукой, застывшим в строю летчикам, приглашая подойти всем поближе. Задумчиво почесал, приподняв пилотку, свой лоб и коротко объявил: «Война, братцы! Немцы напали. Вот так…» Потом пошарил в карманах, вытащил потухшую трубку, сунул ее в зубы и стал посасывать.

Летчики еще не знали, что их комдив уже имел на руках предписание явиться в управление кадров ВВС. Ему предстоял путь в Москву. Они привыкли к нему так же, как и комдив к своим пилотам. Полковник Благовещенский лично лидировал полки во время освободительного похода в Западную Украину, он прошел с ними «зимнюю войну» с Финляндией. Но в связи с организацией 7-го истребительного корпуса ПВО полковник Благовещенский должен был сдать свои полномочия полковнику Данилову, который был назначен командиром корпуса.

История «гореловской» бригады, на базе которой была сформирована 3-я истребительная авиадивизия, закончилась. Начиналась история 7-го истребительного авиационного корпуса ПВО (7-й иак). Так, взлетом по тревоге «на учение» встретили войну в Горелово мои будущие однополчане.

Мне же пришлось встречать известие о войне в отдаленном авиагарнизоне. Всего несколько дней прошло с тех пор, как мы окончили Тбилисскую школу пилотов и покинули Рустави, разъехались по авиаполкам Закавказского военного округа.

Авиагарнизон Пирсогат, расположенный вблизи города Баку, входил в Закавказскую зону ПВО. Здесь все было внове. На голой, как тарелка, горько-соленой и сухой степи с редкими кустиками чахлой растительности было разбросано несколько барачных построек, в которых расположились столовые и склады, служебные помещения и штабы истребительного авиационного полка и батальона аэродромного обслуживания.

Личный состав авиаполка и батальона разместился в больших солдатских палатках, фанерных «финских» домиках и камышовых хижинах. Страна готовилась к будущей войне. 268-й иап, в который я был назначен после окончания летной школы, и батальон аэродромного обеспечения были сформированы совсем недавно в соответствии с Постановлением ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР от 25 февраля 1941 года «О реорганизации авиационных сил СССР». В те считанные месяцы были созданы десятки новых авиаполков и других подразделений ВВС. Однако война нагрянула неожиданно в самый разгар реорганизации.

Утром 22 июня 1941 года на аэродроме Пирсегат для летного состава не было обычной команды «подъем!». В воскресенье разрешалось поспать и подольше. Этим воспользовались многие летчики. Даже к 9 часам утра еще не все пилоты позавтракали.

Накануне вечером засиделись мы с одной милой официанткой из нашей летной столовой. Для нас, летной молодежи и вчерашних мальчишек, тогда это были единственные «дамы» с которыми мы имели возможность общаться. Южная ночь наступает быстро. Сразу становится прохладнее. Но мы только крепче прижимались друг к другу. Казалось, небо еще никогда не было так черно. Только в зените, задрав голову, можно было рассмотреть две или три звездочки. Вот мы и пересчитывали их... почти до утра.

Разбудил какой-то тревожный звук. Сирена! В комнату вбежал посыльный: «Товарищи командиры! Тревога!» Запомнилось, что нас, вчерашних курсантов, в то утро впервые назвали так командирами.

Серенький комбинезон прямо на трусы и майку. Пистолет с ремнем, шлем, перчатки, планшет с картой... впрочем, это только для проформы. Ведь мы и в строй тогда не были введены. Взлететь по тревоге могла едва половина эскадрильи: комэск, его заместитель, командиры звеньев... До аэродрома всего минут десять езды. На «дежурке», на бензовозах, на автостартерах... «Ястребки» – от стопоров! Чехлы долой! Разрулили, рассредоточились. А потом наступила пауза часа на три. Истомились, словно забыли о нас. Снова проголодались.

Наконец, на аэродроме показалась «эмка». Она подъехала к 1-й эскадрилье. Там быстренько построились. Из машины выскочил командир полка. Единственный боевой летчик в полку, в Испании воевал. Он что-то говорил, а потом кто-то в строю крикнул «ура!» и все не очень дружно подхватили.

Наш комэск, лейтенант Довгаль, был «зверь». Он сказал: «Если командир полка приветствовать будет, так тройное «ура!», как по уставу. Чтобы и в поселке слышно было!» А сам засомневался. Почесал ухо под шлемом. «Если благодарить за службу будет, то ведь надо отвечать «Служу Советскому Союзу!». А «ура!» только на приветствие, на поздравление... К чему бы это?»

Командир полка говорил тихо, видно волновался: «Только что с чрезвычайным правительственным сообщением по радио выступил товарищ Молотов. Сегодня на рассвете фашистская Германия без объявления войны, вероломно напала на нашу Родину. Немецкая авиация бомбила Киев, Минск, Одессу, Севастополь... По всей западной границе наши войска сражаются с противником». В строю кто-то вздохнул. Комполка продолжал: «Товарищ Молотов от имени партии и правительства призвал Красную Армию и весь советский народ к Отечественной войне против фашистских агрессоров!» Пример заразителен. Нашлись и у нас в эскадрильи чудаки, которые, как и в первой прокричали «ура!». Все, конечно, и у нас подхватили, посыпали, как горохом: «Ура-а-а!» Так же и в 3-й, и в 4-й эскадрильях получилось. Словом, весь полк «на ура!» войну и встретил...

Лавина войны катилась на Восток, приближаясь к Ленинграду и Москве. Северо-Западный фронт сыграл роль своеобразного буфера для Ленинградского военного округа, который вскоре был преобразован в Северный фронт. Ленинградские летчики получили несколько дней относительной передышки.

На базе курсов командиров звеньев в Горелово была сформирована 5-я эскадрилья 19-го киап, которая впоследствии была передана 195-му иап – четвертому, самому молодому, полку 3-й иад. А старший лейтенант Кукин был направлен обратно в свою вторую эскадрилий, где его давно ожидали. В тот же день он получил новенький МиГ-3, вооруженный одним крупнокалиберным пулеметом БС и двумя скорострельными ШКАС.

В самый канун войны для вновь формируемого 7-го иак были получены новые МиГи. На железнодорожной ветке подходившей к аэродрому Горелово и железнодорожной станции скопилось более сотни истребителей, упакованных в ящики. Сборка происходила в гореловcrих ангарах силами технического состава тех авиаполков, которым предназначались эти машины. С началом войны все изменилось.

Днем 22 июня в Горелово прибыл командующий ВВС округа генерал А.А. Новиков. Вместе с ним прибыл авиационный инженер А.Л. Шепелев, ответственный за сборку самолетов. Командующий торопил: «Сотня новых истребителей – огромная сила!» На сборку были брошены все: работники авиамастерских, спец. службы, курсанты авиатехничесной школы им. Ворошилова, школы техников по вооружению. В тире, словно на фронте, круглые сутки раздавалась стрельба. Все новые самолеты были собраны, отстреляны и облетаны.

Личный состав был переведен на казарменное положение. На аэродроме Горелово были насыпаны капониры для всех самолетов. Сверху над ними качались маскировочные сети. На Красносельской горке был развернут командный пункт. С привлечением художников-декораторов ленинградских театров и студентов художественных ВУЗов аэродром был преображен до неузнаваемости. Над ангарами, подвешенная на маскировочных сетях, «проходила» дорога. В работу включились художники Яр-Кравченко и Пильщиков, на многие годы связавшие себя с судьбами ленинградской авиации. Именно благодаря им, сохранились многие подробности воздушных боев тех лет, сохранилась целая галерея портретов героев...

С начала войны прошло чуть больше суток. После двух полетов по кругу Алексей Кукин вылетел в паре с лейтенантом Насоновым. Боевое задание – барражирование над Ленинградом, высота 7000 метров. В соответствии с довоенным порядком, установленным для высотных полетов, оба пилота перед вылетом получили по плитке шоколада. Приготовили и одели кислородные маски. После взлета машины сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, словно сбрасывая вес, набирали высоту. Включили кислород. В легкие ударила холодная, сухая живительная струя.

Внизу раскинулся огромный город. В подстилающей легкой дымке блестела Маркизова лужа. Словно в поклоне изгибалась к заливу Нева. Среди аккуратных кварталов, расчерченных улицами и проспектами, проблескивали каналы. Садами и парками зеленели острова. Горели золотом купол Исакия и Адмиралтейская игла.

Спустя годы Алексей Алексеевич Кукин так рассказывал о своем первом воздушном бое. «Минут через тридцать я заметил бомбардировщик «Юнкерс»-88, идущий от Кронштадта к Ленинграду на высоте тысяч четырех метров. Так как у меня высота была значительно больше, то я отвесным пикированием пошел на перехват бомбардировщика, который после первой моей атаки, не дойдя до окраины Ленинграда развернулся в направлении Стрельны и пошел вдоль берега Финского залива. Преследуя фашистский самолет, я расстреливал его пулеметным огнем, но сбить не мог. Ввиду того, что стрелял с близкого расстояния, мне и самому крепко попало. Перестав верить прицелу, я решил открыть огонь по трассе и нажал на все гашетки. При этом я отклонил голову в сторону от прицела. Именно в этот момент стрелок «юнкерса», которого я считал убитым и прострочил длинной очередью мой самолет. Одна из пуль пробила обшивку и повредила приборную доску, другая стукнулась в заголовник бронеспинки. Осколки стекла и металла ударили в правое плечо. Но и мой огонь на этот раз оказался удачным, вражеский стрелок замолчал. Боеприпасы были израсходованы до конца, и я решил пойти на таран. Отстегнул привязные ремни, кислородный шланг, и пошел на сближение. Подойдя к «юнкерсу» почти вплотную, я решил с отворотом отрубить ему стабилизатор. Но не тут-то было, как только создал крен – немецкий самолет неожиданно взмыл вверх. По всему было видно, что этот одиночный самолет – разведчик, вел очень опытный летчик, и он разгадал мой маневр.

Сделав под фашистским разведчиком глубокий вираж, я заметил густой дым, валивший из правого мотора «юнкерса», который пошел на резкое снижение между поселком Мартышкино и Ораниенбаумом. Но так как у меня был поврежден мотор, были пробоины в плоскостях, то пришлось уйти на аэродром и мне. При выпуске шасси обнаружилось, что левая «нога» не выпускается. Я принял решение посадить самолет на одно колесо, что благополучно и сделал». Через день порядком потрепанный самолет Кукина с помятой консолью, был введен в строй. Для него вновь начались боевые полеты.

25 июня на Северном фронте в 4 часа утра началась многодневная авиационная операция против финских ВВС и 5-го воздушного флота немцев, насчитывавших в общей сложности более 900 боевых самолетов. Операция, спланированная под руководством командующего ВВС фронта генерала Новикова, была задумана как упредительная, с тем, чтобы ослабить угрозу Ленинграду с воздуха, сорвать налеты вражеской авиации на наши войска, на базы и корабли флотов. Удары нацеливались по аэродромам противника, расположенные в Финляндии и Северной Норвегии на фронте от Выборга до Мурманска. Для проведения операции привлекалось более 500 боевых самолетов ВВС Северного фронта, ВВС Балтийского и Северного флотов и 7-го иак ПВО, который совместно с 39-й иад должны были на время операции надежно прикрыть Ленинград с воздуха и обеспечить ударные силы нашей авиации от ответных ударов противника.

Операция продолжалась с 25 по 30 июня и увенчалась успехом. В книге «Советские Военно-воздушные силы в Великой Отечественной войне» так описывается ход этой операции: «Бомбардировочному удару нашей авиации предшествовала тщательная воздушная разведка, которая вскрыла состав базировавшейся авиации врага и расположение стоянок самолетов на аэродромах. Рано утром 236 бомбардировщиков и 224 истребителя вышли точно на заданные цели. Противник, застигнутый врасплох, не сумел оказать организованного противодействия. Наши летчики беспрепятственно произвели бомбометание по стоянкам самолетов, складам горючего и боеприпасов. В результате первого же налета был уничтожен и поврежден 41 вражеский самолет. Наша авиация боевых потерь не имела. В последующие шесть дней по этим же аэродромам было нанесено еще несколько эффективных ударов. По данным воздушного фотоконтроля наши летчики вывели из строя в общей сложности более 130 самолетов» (Советские Военно-воздушные силы в Великой Отечественной войне 1942-1945 гг. – М.: Воениздат, 1968. – С. 37).

Операции закончилась, когда противник оттянул оставшиеся силы в свои тыловые зоны за пределы радиуса действий наших истребителей. Это была первая большая победа советских ВВС в Великой Отечественной войне, но в те первые трагические дни войны – она осталась незаметной. Однако воздушная угроза Ленинграду была временно снята.

А.А. Новиков впоследствии писал: «Мысль от упреждающих ударах по вражеским аэродромам возникла у меня в первый же день войны. Но возникла она, конечно, не на пустом месте, а явилась лишь частным проявлением общей теории оперативного искусства Советских ВВС и вытекала из ее сути. ...Эта первая в истории советской авиации многодневная операция убедила нас, что массированные удары по глубинным аэродромам – надежное средство борьбы с вражеской авиацией. С тех пор такие налеты стали проводиться регулярно. Даже в самые трудные месяцы блокады и при острейшей нехватке бомбардировщиков мы систематически громили гитлеровскую авиацию на земле, используя для этой цели истребителей и штурмовиков» (А.А. Новиков. В небе Ленинграда (Записки командующего авиацией). – М.: 1970, С. 71).

В первый же день операции в 19-м авиаполку для разведки была выделена пара истребителей из 1-й эскадрильи. Выбор оказался удачным. Командир звена Сергей Тютюников был хорошим штурманом, отлично знал окрестности Ленинграда, а его ведомый Валентин Савкин обладал метким глазом, был хорошим стрелком. Высылаемые на разведку устаревшие, когда-то «скоростные» бомбардировщики СБ несли потери, а летчики-истребители ежедневно вылетали на своих «мигах» на доразведку немецко-финских аэродромов по 2-3 раза и привозили достоверные сведения, несмотря на встречи с «мессерами». «Если бы не строгий приказ, померились бы силой. – Говорил Валентин Савкин. – А то только огрызаться приходится».

На третий день операции, 27 июня, патрулируя севернее Ленинграда в секторе Белоостров – Сестрорецк, командир 2-й эскадрильи капитан Максимов заметил ниже себя на фоне водной глади озера девятку наших бомбардировщиков СБ, которые преследовала четверка «мессершмиттов». Он качнул крыльями своему ведомому Павлу Пономареву и полупереворотом устремился в атаку. Уже на пикировании пересчитал наших: их было уже восемь... Узкий, хищный силуэт «мессера» на какое-то мгновенье завис в прицеле и, перечеркнутый пулеметными трассами «ястребка», выбросил шлейф светлого дыма. Но «мессершмиттов» оказалось больше, чем вначале насчитал Максимов. В этом пришлось убедиться, когда комэск вышел из атаки вверх – сразу голубоватый пунктир немецкой трассы коснулся его «мига». В завязавшейся карусели не сразу удалось оторваться от наседавшего «мессера», но подоспевший лейтенант Пономарев срезал того своей очередью.

Вечером в полк пришло подтверждение: в этом бою было сбито два «мессершмитта». На наших самолетах тоже были пробоины. «Не пойму, куда девались истребители сопровождения наших бомберов? – Сокрушался Федор Максимов. – И если бы этом бою нас была не пара, а больше... »

На следующий день на своем пушечном «ишаке» вогнал в волны Финского залива «юнкерс» Иван Неуструев.

Воздушная обстановка осложнялась с каждым днем. 5 июля после падения города Острова 1-й воздушный флот люфтваффе, кроме непосредственной поддержки рвавшихся к Ленинграду моторизованных корпусов, начал наносить удары по глубоким советским тылам. Бомбовым ударам подверглись железнодорожные узлы Гатчина, Кириши, Мга, Чудово, Бологое... Силы противостоящего противника были значительны, поэтому часть сил 7-го иак была перенацелена на борьбу с немецкими бомбардировщиками.

Теперь летчикам ПВО приходилось вести бои и над Ленинградом, и над линией фронта, и над десятками тыловых объектов, разбросанных по всей территории Ленинградской области. Нагрузка на летчиков значительно увеличилась, теперь им приходилось совершать по 4, по 5 и даже по 6 вылетов за длинный световой день. Когда становилось совсем трудно, на старт выносилось Знамя, и полеты производились при развернутом Знамени полка.

19-й киап увеличивал счет сбитых самолетов противника, но каждая победа доставалась нелегкой ценой. В полку появились первые потери. Одни воздушные бои сменялись другими. Некоторые из них были довольно поучительны. Об одном из таких боев напомнила старая, короткая запись в летной книжке ветерана полка Алексея Кукина.

Для отражения налета на станцию Волосово с аэродрома Горелово вылетело звено-тройка: старший лейтенант Кукин с летчиками Насоновым и Пономаревым. До Волосово было 15 минут лету и помешать бомбардировке станции они, конечно, не смогли. Когда звено выскочило из облаков, то увидели горящую станцию, постройки, вагоны… И ни одного фашистского самолета.

Заметили пару точек в небе в направлении Нарвы. Это оказались «мессертмитты». Ведомый немецкой пары отвалил, и за ним погнался Пономарев. Кукин и Насонов завязали воздушный бой с ведущим немецкой пары. Бой проходил на встречных курсах. В какой-то момент Кукину удалось развернуться раньше «мессера» и зайти ему в хвост. Тот с переворотом пошел в отвесное пике, и как только начал выводить самолет в горизонтальный полет – наш летчик его расстрелял. «Мессершмитт» врезался в лес в районе поселка Клопицы.

Возвращаясь, наша пара заметила в районе Ропши «фокке-вульф-189» – «раму». Фашистский разведчик спешил к кучевому облаку, спасаясь от наших истребителей. По номерным знакам на фюзеляжах «мигов» стало понятно, что это Пикуленко и Аухтин – пара из 2-й эскадрильи, вылетевшая позже. Кукин развернулся, чтобы атаковать «раму» при выходе ее из облака. В результате последующих перестроений атакующими оказались Кукин с Пикуленко, а ведомые, пристроившись друг к другу, прикрывали их в стороне. Вывалившись из облака, фашистский летчик перешел на бреющий полет и повел свою «раму», снижаясь до земли на каждой опушке леса, чтобы заставить советские самолеты врезаться в деревья. Но и наши соколы, обладая неплохой техникой пилотирования, проносились по самым макушкам и успевали вести огонь.

Однако оплошность, допущенная Пикуленко, едва не стоила ему жизни. Советский пилот, увлекшись атакой, выскочил впереди «рамы», и вражеский летчик сразу же развернулся на него, открыв огонь из всего бортового оружия. Сноп огня показался уничтожающим. В тот же момент старший лейтенант Кукин нажал на гашетки: в результате «фокке-вульф» зацепился за макушки деревьев и пропорол в лесу своими плоскостями целую просеку.

В это время ведомые Аухтин и Насонов вели бой с «мессершмиттами». При появлении своих «мигов» они начали выходить из боя. В момент атаки «мессера» один из «мигов» на высоте всего 600 метров сделал переворот. Если бы летчик даже и попытался вывести самолет, то для этого не хватило бы высоты. «МиГ» упал в лес в 50 километрах от озера Самро в районе деревни Хотнеж. На аэродром не возвратился лейтенант Аухтин…

8 мая 1985 года «Ленинградская правда» опубликовала заметку «Принял бой... Он воевал ровно месяц». «... Лесники поговаривали о том, что неподалеку от деревни Извоз Волосовского района на заболоченном участке леса чуть виднеется из-подо мха фюзеляж самолета. Летом 1941 года именно по этим местам, по перелескам и высоткам, вдоль берегов Луги в районе Большого Сабека, по полям несжатой ржи проходила одна из оборонительных линий легендарного Лужского рубежа. И наверняка, предполагали местные жители, выходившие лесом к этому месту, прерванный полет самолета был связан с теми жаркими днями сорок первого...

В апрельские дни (1985 года – прим. редактора) пересеклась траектория последнего полета МиГ-3 с другой – земной траекторией, по которой двигались мелиораторы, отец и сын – Сергей Яковлевич и Владимир Сергеевич Дудичи. Они, специалисты Кингисеппской лесной машинно-мелиоративной станции, выполняли здесь лесоосушительные работы.

– Мы решили свернуть в сторону от того места, где погребен самолет, – рассказывает С.Я. Дудич, увидели примету – сломанную сосну, видно, падая, зацепил ее истребитель. Принялись раскапывать...
– Самолет ушел на глубину примерно четыре метра. Это предельная глубина, на которой может работать наш экскаватор. Груз был тяжелый, машина буквально вставала на дыбы. Мы достали покореженные, разбитые детали самолетами и увидели останки летчика. Судя по всему, он хотел прыгнуть с парашютом, но не успел...

В карманах кожаного комбинезона – семь патронов от пистолета «ТТ», портсигар с папиросами и документы. Карта района, пропуск на аэродром, удостоверение личности, орденская книжка. И партбилет в левом нагрудном кармане, у сердца… «Аухтин Георгий Иванович, 1918 года рождения. Время вступления в партию – декабрь 1940 года.» Полустершиеся, словно царапины, штрихи букв свидетельствуют, что последний раз членские взносы были уплачены в июне 1941 года. Значит, в июле – уже не успел? На гимнастерке погибшего летчика – орден Красного Знамени, на обратной стороне которого вычеканен номер... »

На газетную публикацию первым откликнулся однополчанин Константин Александрович Петров, председатель комиссии «Поиск» при ВВС Ленинградского военного округа. Он сообщил: «Георгий Аухтин воевал во 2-й эскадрилье 19-го истребительного авиаполка. А я был в 4-й эскадрилье и хорошо его знал. В 1937 году к нам пришло молодое пополнение, девятнадцатилетние ребята. Среди них и Георгий. Парень был заметный: крепкий, статный. Потом он стал одним из лучших командиров звена...

К.А. Петров сообщил корреспонденту «Ленинградской правды» несколько адресов и номеров телефонов ветеранов-летчиков. Удалось выяснить, что в Москве живет Ирина Сергеевна Аухтина, вдова летчика. Можно себе представить те чувства, которые охватили старую женщину, когда ей поведали подробности гибели мужа 44 года тому назад. Вся жизнь позади, а в той предвоенной был всего один только год счастья. И война. Друзья не сразу сказали ей правду. В 1943 году умер их сын. Остались только старые письма, фотографии и память!

«Мы поженились совсем молодыми: ему был 21 год, мне – 19. – Рассказала Ирина Сергеевна Аухтина. – Я оставила в Москве маму, институт и все, чем жила до встречи с Георгием. Он был красив и талантлив. Прекрасно рисовал, пел, занимался интересными поделками из дерева, увлекался мотоциклом. Став женой летчика-истребителя, я почувствовала в душе страх, бесконечный страх за его жизнь. Я боялась, что однажды он не вернется из полета. Я жила его полетами, его интересами, его делами. Но моя тревога, видимо сказывалась на его службе, огорчала Георгия. Потому что однажды к нам пришел командир эскадрильи, участник боев в Испании, Федор Егорович Максимов и долго говорил со мной. Максимов мне сказал, что муж мой очень хороший летчик с редкими способностями, и что я должна была знать, когда выходила за него замуж, насколько трудно придется. «Не только ты одна, – говорил комэск, – но и другие жены летчиков не спят, тревожатся во время ночных полетов, но держать себя в руках. К этому надо привыкнуть». И я старалась...»

В результате первых воздушных боев на повестку дня остро встал вопрос – учиться воевать! И учились все, от рядового летчика до командующего авиацией. Учились везде: в бою и на аэродроме, в штабе и на летной конференции изучалась тактика врага, обобщался боевой опыт передовых подразделений и лучших летчиков-истребителей.

В 19-м киап на летной конференции выступили летчики, уже открывшие свой боевой счет: командир полка Герой Советского Союза майор Ткаченко и военком батальонный комиссар Наумов, капитаны Максимов и Неуструев, старшие лейтенанты Пахомов и Кукин, лейтенанты Титаренко и Старков. Выводы летчиков были просты: летать следует парами (в бою третий – явно лишний), ведомый не должен отрываться от ведущего, так и нападать и обороняться сподручнее («ножницы»); огонь открывать с короткой дистанции, подходить к противнику поближе; обязательно выделять ударную и прикрывающую группу, но для этого необходимо летать возможно большими группами; для встречи с противником использовать знаки, которые выкладывали на земле посты ВНОС.

В те дни, когда нависла непосредственная угроза над городом Ленина, неизмеримо выросла роль коммунистов. Они задавали тон и в воздушных боях и на самолетных стоянках. В 19-м Краснознаменном авиаполку под руководством военкома батальонного комиссара Наумова и секретаря партийного бюро старшего политрука Баталина, вся партийная работа была перестроена под лозунгом: «Верность Родине, верность партии проверяется в бою!». Сам военком полка Наумов был отличным летчиком-истребителем, награжденным за бои с белофинами орденом Красного Знамени. И он первый показал пример выполнения своего партийного долга. Он ежедневно водил группы истребителей своего полка, отражая налеты фашистов на Ленинград, и одним из первых в полку сбил в воздушном бою вражеский самолет. Прием в партию происходил обычно прямо на аэродроме, на стоянке, под крылом самолета. 6 июля в полк приехал военном 7-го истребительного авиакорпуса ПВО бригадный комиссар Веров. Он лично хотел побеседовать с молодыми коммунистами, вручить им партийные билеты.

В члены ВКП(б) принимали лейтенанта Дмитрия Титаренко. Он был известен среди ленинградских летчиков своей храбростью и веселым неунывающим характером. За финскую войну был награжден орденом Красного Знамени. В тот день Титаренко находился в дежурном звене. Так и предстал перед партийной комиссией в кожаном реглане, шлемофоне, с пристегнутым парашютом. Его приняли единогласно в члены партии. Дмитрий сверкнул своими карими глазами, коротко сказал: «Доверие оправдаю!» Не успел он дойти до своего ястребка, как была объявлена боевая тревога. К Ленинграду прорвалось несколько фашистских бомбардировщиков. Титаренко вылетел на перехват в паре с ведомым младшим лейтенантом Ковалевым. Они преградили дорогу шестерке «юнкерсов», а Дмитрий Титаренко сбил ведущего, который упал возле окружной дороги.

9 июля 1941 года был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении летчикам 7-го истребительного корпуса ПВО С.И. Здоровцеву, М.П. Жукову и П.Т. Харитонову, таранившим фашистские самолеты в небе Ленинграда, звания Героев Советского Союза. Эта весть вдохновила крылатых воинов на новые подвиги. Только в июле 1941 года при защите Ленинграда было совершено десять воздушных таранов, из них летчиками 19-го киап – два.

На протяжении всей войны совершенствовалась тактика таранных ударов. Но писаная тактика в виде памятки или инструкции для этого приема воздушного боя так и не появилась. Никто не мог приказать: «Таранить!», так же, как никто не мог приказать: «Закрыть своей грудью амбразуру!» Таран был рожден самими летчиками-бойцами в самом пекле воздушных боев. Это была боевая самодеятельность. И подробности таранных ударов черпались летчиками из газетных заметок, передавались из уст в уста.

10 июля командир звена 1-й эскадрильи 19-го авиаполка коммунист Михаил Антонов в паре с летчиком Леонидом Суховым патрулировал в районе Гатчины. В разрывах облаков по инверсионному следу они обнаружили «юнкерс», идущий на высоте свыше 6000 метров курсом на Ленинград. «Миги» легко набрали необходимое превышение. Лейтенант Антонов поочередно с младшим лейтенантом Суховым атаковали «Юнкерс-88», стреляя длинными очередями. Бомбардировщик задымил. Но фашистский летчик, видимо, решил уйти в облака и начал пикировать. Допустить, чтобы пират ушел от возмездия лейтенант Антонов не мог и мгновенно он решил – таранить! После выхода из пикирования он быстро настиг «юнкерс» и снес ему хвостовое оперение плоскостью своего «мига». Два белых парашюта взметнулись вслед за падающим вражеским самолетом. Потом стало известно, что два члена экипажа сбитого «юнкерса» были взяты в плен нашими воинами. Самолет Антонова получил незначительные повреждения и благополучно приземлился на аэродроме Горелово. Так был совершен первый воздушный таран в 19-ом авиаполку в Великой Отечественной войне.

Михаил Григорьевич Антонов не раз слышал рассказы о ночном таране своего однополчанина Евгения Степанова в испанском небе, да и самого Степанова хорошо знал по совместной службе в полку во время советско-финской войны. Знал о таране, совершенном Виттом Скобарихиным на Халхин-Голе, летчиком братского 22-го Краснознаменного авиаполка. Поэтому Антонов сказал, анализируя удавшийся таран: «Решение таранить пришло сразу, как само собой разумеющееся».

17 июля таранил фашистский самолет коммунист капитан Павел Григорьевич Лебединский бывший командир эскадрильи 19-го киап. В начале войны он был откомандирован для усиления 159-го иап, но в своем родном полку он оставил хорошую память и однополчане радовались его успеху.

20 июля, когда воздушные бои на подступах к Ленинграду достигли особого накала, в бою отличился секретарь комсомольской организации полка лейтенант Виктор Клыков. ...Утром, с юга курсом на Ленинград прорвалась девятка «юнкерсов» в сопровождении двенадцати «Мессершмиттов-110». Такой сильный эскорт был несколько необычен для применяемой люфтваффе тактики, видимо группа имела задание разбомбить особо важный объект. Первым путь противнику преградило звено 44-го иап из трех самолетов И-16, вылетевшее с аэродрома Ропша. Советские соколы не думали о семикратном превосходстве фашистов, ими владело одно стремление – не пропустить гитлеровцев к Ленинграду. Дружной атакой, сомкнувшись (так огонь плотнее), им удалось разбить строй фашистских бомбардировщиков и в последующих схватках сбить два самолета. Но силы были слишком не равными. Получили повреждения и наши ястребки. В этот момент на помощь подоспели два звена из 19-го авиаполка, и бой разгорелся с новой силой. Из разрывов в облаках начали вываливаться горящие «юнкерсы» и «мессершмитты».

Лейтенант Клыков вел бой с истребителями. Серые с желто-коричневым камуфляжем двухмоторные немецкие истребители Ме-110 обладали исключительно сильным вооружением (2 пушки и 4 пулемета закрепленные в носу фюзеляжа), но несколько уступали нашим новым истребителям в скорости и маневренности. Клыков на своем «миге» сумел зайти «мессершмитту» в хвост и двумя-тремя очередями сбил его, но и сам попал под огонь. Другой «мессер» выскочивший из облака прошил его самолет пушечно-пулеметной очередью. У нашего «мига» вспыхнул бензобак.

О продолжении этого воздушного боя Виктор Клыков рассказывал так: «Мне было крайне досадно, что имея достаточный запас патронов, я не успел сбить врага. Моя машина была в огне. Ее уже ничто не могло спасти. Тогда у меня созрело решение – догнать противника и на горящем самолете врезаться ему в хвост. Быстро отстегнул ремни. Пробив облачность, я нагнал вражеский истребитель, подстроился сзади и винтом рубанул по хвостовому оперению. «Мессершмитт» камнем полетел вниз. От сильного удара меня выбросило из горящего самолета, но, теряя сознание, я успел выдернуть кольцо парашюта. Меня нашли колхозники, привели в чувство и отправили в железнодорожную больницу...»

Этот рассказ Виктора Павловича Клыкова был напечатан в газете «Ленинградская правда» 27 июля 1941 года, когда комсомольский вожак полка снова был в строю и вновь вылетал на боевые задания, несмотря на зажившие не полностью ожоги.

Бой был жестокий и упорный. Фашисты повернули назад только после того, как потеряли 10 самолетов (почти половину). Были потери и с нашей стороны. Наш летчик говорил о своем таране просто, как о само собой разумеющемся. Для него это был последний шанс нанести урон ненавистному врагу.

Массовое применение таранных ударов в воздушных боях (мы можем так сказать, ибо за 40 первых дней войны защитники ленинградского неба совершили 20 воздушных таранов вражеских самолетов) повлияло и на некоторое изменение воздушное обстановки. Среди фашистских летчиков распространилась своеобразная «таранобоязнь», они стали избегать сближения с нашими истребителями на короткие дистанции. В условиях, когда советские соколы в первый год войны постоянно сражались в меньшинстве, это позволяло им быть более инициативными и напористыми, а в этом первая предпосылка успеха в воздушном бою. Была еще одна положительная сторона массовой готовности летчиков применить воздушный таран – психологического порядка. Тот, кто морально подготовил себя к тарану, не станет бояться подойти к противнику совсем близко (дистанционный барьер было труднее всего преодолеть молодым летчикам с небольшим налетом), а огонь с близкой дистанции можно назвать второй предпосылкой успешного воздушного боя.

Анализ борьбы в ленинградском небе в первые месяцы войны, конечно, был сделан позже. В то время все казалось проще, но на самом деле было намного сложнее и строже. Ленинградские летчики старались применить на практике все полезное, что можно было извлечь из опыта воздушных боев. Они поклялись отстоять город Ленина, они приняли на вооружение и воздушный таран, удалой прием своих предшественников. Да и к самим воздушным таранам отношение было не однозначное, таран в воздушном бою считался подвигом, хотя многие тараны первых месяцев войны оставались тогда неизвестными. Однако массовое применение таранов в воздушном бою настораживало. В тот момент, когда большинство авиационных заводов было на колесах, перебазируясь на Восток, когда самолетов катастрофически не хватало и приходилось прикладывать нечеловеческие усилия по их восстановлению и введению в строй, среди некоторой части авиационных командиров, особенно среди инженерно-технического состава, возникали вопросы: «Чем же будем воевать, если в бою все таранить будут?» Задавались такие вопросы и в 19-м Краснознаменном авиаполку.

Так же непросто в первые месяцы войны было и с боевым применением новой авиационной техники. Новая военная техника, успешно применяемая в бою, влияет и на тактику, и на стратегию, и, в конечном итоге, на победу в войне. Быстрое развитие военной техники является одним из решающих факторов, определяющих уровень боеспособности родов войск – это объективный закон развития военного искусства. Однако из песни слова не выкинешь. Так уж получилось, что наибольший успех в полку в июле 1941 года выпал на долю 5-й истребительной эскадрильи, которой командовал Иван Неуструев. Она действовала на дальних подступах к Ленинграду, базируясь на полевом аэродроме Горское. Сформированная на базе гореловских курсов командиров звеньев, эскадрилья имела на вооружении самолеты И-16 последних серий с пушками и эрэсами. Летчики эскадрильи действовали в воздушных боях дерзко и раскованно, много успешных штурмовок числилось на их счету.

В начале июля семерка истребителей И-16, ведомая Иваном Неуструевым, сорвала налет большой группы бомбардировщиков противника, которые пытались нанести удар по боевым порядкам наших войск. Сопровождало группу 12 «мессершмиттов», но отважный комэск сумел обойти их стороной и всей семеркой внезапно атаковал бомбардировщики, строй которых был нарушен. Но вражеские истребители опомнились и вступили в бой. Горело уже несколько «лаптежников» (так наши летчики называли немецкие пикирующие бомбардировщики Ю-87 за их неубирающиеся шасси в обтекателях). В этом бою Иван Неуструев сбил «Юнкерс-87» и «Мессершмитт-109», два Ю-87 сбил лейтенант Иван Пидтыкан.

Сам Иван Неуструев летал на многих типах самолетов, но новые истребители «миги» и «лагги» не очень нравились ему. Он предпочитал И-16, вооруженные пушками и эрэсами, говоря при этом: «По фактической скорости «миги» и «лагги» не очень-то превосходят И-16, зато маневренностью сильно уступают ему. Словом, пока «ишак» жив и я буду жить!»

И это были не пустые слова. За первые три с половиной месяца войны эскадрилья Неуструева сбила 46 фашистских самолетов, сам он сбил за этот период 9 самолетов, летчики лейтенанты Пидтыкан и Харитонов – по 7. И, что почти невероятно, в те месяцы, они не потерями ни одного своего летчика!

Позже рассказывали, что Иван Неуструев и в 1942 году собирал во всему фронту потрепанные И-16, в то время как другие полки получали новую матчасть. Он дрался на «ишаках» с фашистами и сбивал их.

В дальнейшем, воюя в составе 195-го иап, и Иван Неуструев, и Иван Пидтнкан, и Василий Харитонов стали Героями Советского Союза. Воюя на самолетах И-16 в других частях Ленинградского фронта, по выражению А.А. Новикова «героями среди героев» проявили себя и другие питомцы 19-го киап Василий Мациевич, Николай Аполлонин, Павел Лебединский...

Окидывая взглядом историю «старых» полков ВВС, можно подметить общую характерную особенность. Все они являлись как бы большими «орлиными гнездами», из которых вылетали десятки героев-орлов, продолжали они воевать в своем родном полку или военная судьба перебрасывала их в другие части. Таким «орлиным гнездом» с первых дней войны зарекомендовал себя и 19-й Краснознаменный истребительный авиаполк, ставший впоследствии 176-м гвардейским.

...Тогда трудно было давать какие-либо оценки, но более поздние выводы приводят к единодушному мнению: в июльских воздушных боях летчики Северного фронта (так в период с 24 июня по 28 августа 1941 года назывался Ленинградский фронт. – Прим. редактора) выдержали серьезный экзамен в единоборстве с двумя воздушными флотами Германии и ВВС Финляндии.

За первый месяц боев из 904 фашистских самолетов, пытавшихся прорваться к Ленинграду, до города долетели только 9. Летчики фронта сбили 452 самолета противника, свои потери составили 375 самолетов. В этом успехе была большая заслуга и 19-го Краснознаменного истребительного авиаполка. Но впереди были новые, более тяжелые воздушные бои. Не все одинаково сохраняется в памяти, однако некоторые дни, благодаря необычайному стечению обстоятельств, остаются в памяти участников событий навсегда. Таким днем в 19-м авиаполку было 23 июля 1941 года. Рассказы об этом дне передавались из уст в уста не одним поколением летчиков полка.

Ровно месяц грохотала война, разрубившая все судьбы человеческие на две неравные половинки – на то, что было до войны и на то, что было сейчас.

Группа фашистских армий «Север», преодолевая сопротивление Красной Армии, по кратчайшей прямой пробилась и вышла на дальние подступы к Ленинграду. Но под Лугой и Нарвой в тяжелых, кровопролитных боях враг завяз. План Гитлера – взять Ленинград сходу, дал первую осечку. Однако, задержанный временно на земле, враг продолжал рваться к Ленинграду с воздуха. Для этого фашисты бросили всю мощь своего 1-го воздушного флота, в составе которого находилась и знаменитая 54-я истребительная эскадра «Зеленое сердце».

В тот день, когда видавшая виды полуторка подъехала к аэродрому Горелово, с Красносельской горки, где находился командный пункт, в небо взвились две красные ракеты. Вслед за тем в клубах пыли, тяжело подскакивая, в воздух ушла четверка остроносых истребителей.

В полуторке сидело четверо пассажиров. Клавдия Ивановна Шульженко в повязанном «по-бабьи» платке сидела в кабине рядом с шофером. Ее аккомпаниатор, одетый в пальто из-под которого выглядывали брюки, заправленные в кирзовые сапоги, располагался со своим аккордеоном в кузове, на патронных ящиках. На этих ящиках сидели пожилой красноармеец, сопровождавший груз, и инструктор политотдела корпуса ПВО, который организовал поездку к летчикам.

Когда клубы пыли, подхваченные порывистым ветром, рассеялись, артисты увидели накатанную взлетно-посадочную дорожку, а за ней вдалеке зеленые холмики, оказавшиеся капонирами с самолетами, замаскированными свежесрубленными еловыми ветками.

В землянке, где расположился штаб полка, артистов встретил майор с орлиным профилем. На его гимнастерке поблескивала золотая звездочка. Это был командир 19-го Краснознаменного истребительного полка Андрей Григорьевич Ткаченко. Гостей усадили на табуретки, и начальник штаба аккуратный и подтянутый капитан Мизевич напоил их горячим чаем. Вскоре в землянку набились все летчики, свободные в этот час от вылетов и дежурств.

Впрочем, для большинства собравшихся летчиков слова «свободные от вылетов» вернее было бы заменить всего одним, недавно родившимся в летной среде словом, – «безлошадники». Так стали называть летчиков временно оказавшихся без самолетов. В полку первые «безлошадники» появились после жестокой шестисуточной рубки над плацдармами противника в районе Ивановского и Большого Сабека на правом берегу Луги, которые удалось занять моторизованному корпусу фон Манштейна. Именно тогда, 14 июля, летчики полка впервые встретились с «мессершмиттами», на фюзеляжах которых были нарисованы деревянные башмаки сабо с крылышками, трубочисты и щиты с крестами. В то время наших летчиков редко информировали о противостоящем противнике, и в полку значительно позже узнали, что это были отличительные знаки групп 54-й истребительной эскадры люфтваффе, среди летчиков которой было много асов.

Набившиеся в штабную землянку летчики в кожаных регланах и комбинезонах, с планшетами и шлемофонами расположились небольшими группами. Они перебрасывались между собой шутками и с интересом посматривали на гостей.

Ближе всех к молодой певице придвинулась молодежь. Двое молоденьких лейтенантов – худощавый, несмотря на свою громкую тяжелоатлетическую фамилию, Николай Поддубный и Иван Новокрещенов с большими залысинами на лбу, несмотря на свою молодость, держались парой, как и подобает единственным здесь представителям 3-й эскадрилий. Так же парой держались старший лейтенант Сергей Тютюников и кареглазый, улыбчивый лейтенант Валентин Савкин – признанные лучшими разведчиками полка. Рядом с ними прямо на полу разместились лейтенант Антонов и старшина Васильев, пара, выделенная для корректировки артиллерийской стрельбы. Поодаль стояли командиры эскадрилий капитаны Чудиновский и Максимов, рядом с ними заместитель командира 2-й эскадрильи старший лейтенант Алексей Пахомов. Два однофамильца Наумовы, один заместитель командира полка, а другой с красными звездочками на рукавах синей гимнастерки – комиссар полка, слушали врача полка капитана медицинской службы Столпера.

Пучок света, пробиваясь через небольшое оконце, освещал, приколотые кнопками к стенам большие листы бумаги с наклеенными рисунками, фотографиями и полосками текста, отпечатанными на машинке. Клавдия Ивановна поняла, что перед ней своеобразная, иллюстрированная летопись боевых действий полка за первый месяц войны. В центре монтажа акварелью был нарисован горящий истребитель МиГ-3, врезавшийся в хвостовое оперение фашистского «Мессершмитта-110». Рисунок сопровождался лозунгом: «Бей, сатану! Ударишь на Неве – отдается на Днепре!»

Общительный лейтенант Новокрещенов рассказывал, поглядывая на друзей:
– Немцы жмут на Ленинград почем зря. Третьего дня, с утра звено из братского 44-го полка перехватило девятку «юнкерсов», сбили двоих, но и сами попали в переплет... Завязалась карусель с «мессерами» прикрытия. На каждого по четверке... Вот тогда наш Клыков и подоспел в паре с Кузнецовым. С ходу сбил одного Ме-110, но и его подожгли, а он на горящем таранил второго и только после того выпрыгнул с парашютом. Витя Кукин все здесь точно нарисовал, – и рассказчик указал на середину монтажа.
– А вот и автор нашей галереи, – вставил Валентин Савкин – наш художник, – и он кивнул в сторону вошедшего воентехника 1-го ранга Виктора Кукина. Но тот, на мгновение повернувшись к говорившему, нетерпеливо дернул плечом. Некогда мол. Он что-то тихо, но быстро говорил капитану Мизевичу.
– А всего ребята в том бою девять фашистов уложили. И напарник Клыкова хорошо поработал... Самого Клыкова здесь нет. В госпитале он, пообгорел малость, – продолжил вслед за товарищами Николай Поддубный. – Но вот Кузнецов здесь. Покажись! Чего стесняешься?
– А я что? Я, ничего... – зашевелился высокий Кузнецов, стараясь спрятаться за спинами других летчиков, что ему не очень-то удавалось.

Однако лейтенанту Новокрещенову роль гида вполне пришлась по душе, и ему не хотелось ее уступать. Поэтому он сразу же перебил друзей.
– Первый таранил в нашем полку Антонов. Еще 12-го он «юнкерсу» хвост обрубил. И вот он у ваших ног! – Новокрещенов шутливо указал на сидящего на полу Антонова.

В верхнем правом углу Клавдия Ивановна увидела большую фотографию молодого улыбающегося лейтенанта с орденом Красного Знамени на груди.
– А это кто? – спросила она.
Новокрещенов пояснил:
– Митя Титаренко после того, как он первый немецкий самолет сбил. Размочил, так сказать, ленинградский счет. Уложил «юнкерс» возле самой окружной дороги.

Клавдия Ивановна обвела взглядом летчиков, стараясь увидеть его среди других.
– Да нет его сейчас, – сказал Новокрещенов, угадав её желание. – В воздухе он. Вместе с Кукиным взлетел по тревоге, когда вы приехали.

Где-то за стенами землянки послышался далекий гул моторов и выстрелы. Словно ветерок пронесся по комнате. Летчики, теснясь через открытую дверь, выскакивали наружу. Клавдия Ивановна, запахнув платок, торопливо вышла вслед за всеми. За ней последовал ее аккомпаниатор.

В вышине надрывно выли моторы и раздавались пулеметные очереди, но ветер и солнце вышибали слезы из глаз, и Клавдия Ивановна в первые минуты ничего не могла разобрать в белесой голубизне неба. А потом она увидела, как, покачиваясь, снижался на посадку одинокий истребитель. Несколько раз он подпрыгнул и после пробега запылил, направляясь в сторону одного из капониров. Она долго еще ждала, но больше на аэродром никто не приземлился. Ей сказали, что из четверки возвратился один лейтенант Толстиков. Таким увидела этот бой с аэродрома Горелово гостья полка Клавдия Ивановна Шульженко. Иначе его восприняли сами участники.

Дмитрий Титаренко остался один… Бой подходил к концу. Воздушная карусель, перечеркнутая дымовыми полосами горящих самолетов, осталась где-то в стороне. Титаренко видел только покачивающийся впереди силуэт того самого фашистского бомбардировщика, который второпях сбросил бомбы на окраине города, возле краснокирпичных зданий завода «Пишмаш» и теперь пытался уйти налегке. От фашистского самолета протянулись тонкие шнуры пулеметных трасс. Вдруг белый шнурок коснулся ястребка, и с левого крыла сначала сорвалась струйка дыма, а затем отделился яркий язычок и лизнул кабину. Затрещал шарф на шее, ожгло щеки, в нос ударил запах паленого. Превозмогая жгучую боль, прикрывая лицо от огня свободной рукой, Титоренко видел, как уже совсем близко качался темный самолет. Титаренко нажал на гашетку, удерживая свой горящий ястребок в мощных струях воздуха, взбаламученных винтами фашистского самолета...

Вечером в большой землянке, которая служила столовой техникам и механикам полка, было трудно повернуться. Летчики в кожаных регланах и техники в замасленных куртках сидели на лавках, а кому не хватало места – прямо на полу. Землянка была ярко освещена электричеством, но на свободной части пола, который должен был изображать сцену, было поставлено несколько коптилок, сделанных из сплющенных на конце снарядных гильз.

За занавеской в дальнем углу готовилась к выходу Клавдия Ивановна. Все, что произошло на ее глазах днем, было так неожиданно. Истребитель летчика Титоренко догонял фашистский бомбардировщик, а потом он задымил и вспыхнул, но и горящий продолжал лететь вперед. Когда же оба самолета почти поравнялись, то загорелся и большой немецкий бомбардировщик. Почти одновременно они круто пошли вниз. И уже совсем близко от земли, в стороне от ястребка, над лесом, мелькнул белый всплеск парашюта. Что потом стало с летчиком, Клавдия Ивановна не знала.

И сейчас в этой землянке ей показалось неуместным ее эстрадное платье без рукавов, в котором она собиралась выступать сегодня. Пора! Клавдия Ивановна откинула занавеску, вышла и откланялась. Гул голосов смешался с аплодисментами. Клавдия Ивановна стояла строгая и блестящая, как будто пришедшая из другого мира. Ее немного знобило, она незаметно кашлянула и запела:

Нет. Не глаза твои я вспомню в час разлуки,
Не голос твой услышу в тишине.
Я вспомню ласковые, трепетные руки
И о тебе они напомнят мне.

Задушевный голос певицы коснулся сердец всех собравшихся в землянке. И вскоре глаза этих людей видели уже не руки Клавдии Ивановны, а руки своих матерей и жен, которые остались одни, многие так далеко...

Неожиданно сзади зашумели. В землянку в сопровождении полкового врача Столпера вошел невысокого роста человек в кожаном реглане, с бинтами на голове! Люди повскакали со своих мест, загородив вошедшего. На несколько минут все смешалось, и в гуле голосов ничего нельзя было разобрать.

Клавдия Ивановна стояла, прижав руки к груди, стараясь увидеть лицо этого человека. Но когда голоса, наконец, стихли и друзья пропустили Титаренко вперед (ей сказали, что возвратился именно он), она все равно так и не смогла рассмотреть его лица. Сквозь щели бинтов, облепивших его голову, хорошо были видны только карие, прищуренные глаза. Зато она увидела его руки – обожженные и покрытые мазью, которые он держал перед собой, не зная, куда их спрятать.

И певица снова запела песню про горячие руки любимых, похожих на больших птиц. Она пела для Дмитрия Титаренко, она пела для всех собравшихся в этой землянке. А Дмитрий был бесконечно рад, что смог уговорить врача Столпера забрать его из Травматологического института, куда привезли его вслед за Алексеем Кукиным. Он был рад, что все они остались живы – и Толя Толстиков, и Алеша Кукин, и Дима Пикуленко, и он сам, чёрт возьми! Он был рад, что они сорвали налет на Ленинград десятков фашистских самолетов (на следующий день стало известно, что их было 69), он был рад, что снова в своем родном полку!

Клавдия Ивановна Шульженко еще не раз пела для авиаторов полка. Один раз во время выступления завязался воздушный бой над самым аэродромом, и на ее глазах погиб лейтенант Оспищев... Но в тот далекий июльский вечер 1941 года она пела одну песню за другой без перерыва. Пела до тех пор, пока боевая тревога не оборвала этот необычный концерт.

Над Ленинградом в ту ночь было ясное небо и на город обрушивались все новые и новые воздушные налеты. Ведущий четверки 19-го полка Алексей Кукин лежал на койке. Вся правая сторона тела сильно болела. Рука и нога в гипсовом лубке. Больно двигаться. На соседней койке в забытьи стонал обожженный лейтенант Прищепа из братского 44-го полка, которого вместе с ним привезли сюда в Ленинградский травматологический институт.

Прошедший воздушный бой стоял у Алексея перед глазами… Тогда сразу после взлета четверкой они устремились к Гатчине. Набрали 4000 метров, и в глазах зарябило: «юнкерсы» шли девятками. Выше, ниже и в стороне – «мессершмитты». Он покачал крыльями, ребята подтянулись, и, не обращая внимания на «мессеров», четверкой врезались в головную девятку Ю-88. Полетели вниз бомбы, предназначенные для Ленинграда. Это уже хорошо! Но вот ведущий правого звена девятки ослепительно вспыхнул и стал распадаться в воздухе. Шарахнулись в стороны остальные бомбардировщики. После совместной атаки каждый выбирал цель, которая была ближе и доступнее. Так завязалось несколько клубков воздушных схваток.

Колонна вражеских бомбардировщиков отклонялась на юго-запад. Ниже ее оказалась группа двухмоторных истребителей Ме-110. Словно лента они сворачивались в общий круг. И пока круг не замкнулся, Алексей успел дать очередь по замыкающему, который стал падать на крыло. Это было в районе Лигово. Однако он сам оказался внутри круга, а ведущий уже поворачивался для атаки. У него в носу две пушки и четыре пулемета! Быстрее вон... Хорошо, когда в запасе скорость, и он полез вверх. Снизу сходу атаковал звено Ме-109 – вышел прямо на них... Но пулеметы молчат. Перезарядка... Еще раз перезарядка. Никакого впечатления. Не мог же он израсходовать все боеприпасы?

Кукин увидел ниже себя, что пара «мессеров» атакует наш ястребок, и в тот же момент его возню с оружием прервал удар справа. Взгляд зафиксировал развороченную приборную доску. На секунду у него в руке повисла, перебитая под корень, ручка управления. Мотор ревел в полную силу, машина, задрав нос, лезла вверх, а сектор газа не действовал. Похоже, перебита тяга. Левой рукой дернул замок привязных ремней. Вовремя! Это и спасло от гибели: через несколько секунд взорвался бензобак, и Алексея взрывом выбросило из кабины...

Лежа на больничной койке, он удивлялся четкости мысли, которая не покидала его тогда ни на одну секунду, – даже во время свободного падения. Высота была около 4 000 метров, и он не спешил раскрывать парашют. Потом нашел глазами кольцо и ухватился за него правой рукой, но ощутил страшную, режущую боль. Сразу бросил. Нащупал, взялся левой рукой и потянул за кольцо. Парашют раскрылся, однако свернулся спиралью и стал вращаться. Потом вращение прекратилось и понесло его в сторону Ропши. Эх, все-таки рано раскрыл парашют... «Мессер» не ушел. Он заходит и поливает его трассирующими пулями. Подскользнутъ!? Но правой рукой нельзя, а левой не получается. Но мир не без добрых людей! Пара наших И-16 уже заходят в хвост «мессеру». Спасибо родные! Выручили. Приземлился недалеко от аэродрома Ропша, где располагался братский 44-й иап. Там заметили парашют, прислали с аэродрома машину. В санчасти гарнизона встретился с обгоревшим лейтенантом Прищепой, который тоже участвовал в этом бою.

Опять застонал Прищепа: «Утку», сестрица...» На зов с «уткой» в руке в палату быстро вошла киноактриса Тамара Федоровна Макарова – сандружинница Травматологического института. Она пришла прямо с киносъемок картины «Маскарад», которая снималась в павильонах Ленфильма. Всего несколько десятков минут назад Тамара Макарова была лермонтовской Ниной с ее беззащитной любовью. Теперь она была снова с ними – защитниками великого города и ее зрителями. Там для них она была актрисой, здесь – сестрой! Ее добрые руки не гнушались никакой работой.

С начала августа налеты на Ленинград повторялись каждый день и почти каждую ночь. Удары сыпались со всех направлений. Самый сильный налет на Ленинград немцы произвели утром 8 августа (позже служба ПВО подсчитала, что в налете участвовало около 300 вражеских самолетов).

Бомбардировщики Ю-88 и Ю-87 под сильным эскортом истребителей шли к городу с юго-запада на высоте от 3000 до 4000 метров несколькими эшелонами. Воздушные бои, завязавшиеся на пространстве от Колосова до Красного Села, переросли в грандиозное воздушное сражение. Советские истребители поднимались со всех аэродромов, в воздухе был весь 7-й авиакорпус ПВО, фронтовая авиация, летчики-моряки Балтийского флота. Более полутысячи самолетов столкнулись в воздухе в непримиримой схватке. В резерве командующего генерала Новикова остались только истребители-ночники из 26-го иап на Комендантском аэродроме. Да и для них позднее нашлась работа: с темнотой начались ночные налеты. С аэродрома Горелово истребители взлетали четверками и даже парами, а последняя дежурная пара взлетела «по зрячему», когда воздушное сражение достигло аэродрома.

В 19-м Краснознаменном истребительном авиаполку в тот день отличился батальонный комиссар Василий Алексеевич Наумов. Биография военкома 19-го киап была сходна с биографией многих командиров и политработников того времени. Был рабочим-слесарем. Учился на рабфаке в Ленинграде. Потом, когда партия позвала «Молодежь на самолеты!» пошел добровольно в летное училище. Сначала был военкомом эскадрильи. В воздушных боях и штурмовках зимой 1939-1940 года проявил мужество и героизм. Был награжден орденом Красного Знамени.

За время налета комиссар успел сделать два вылета и в каждом сбил по фашистскому самолету. Взлетев первый раз в паре с лейтенантом Оспишевым и набрав высоту над аэродромом, Наумов огляделся и не поверил своим глазам. Никогда раньше он не видел такой массы вражеских самолетов. Ниже и выше облачности, в разрывах облаков, маячили чужие силуэты. Их путь сопровождали черные шапки разрывов зенитных снарядов. Пространство серо-голубого неба перекрещивалось дымными полосами.

Наумов со смешанным чувством сожаления и досады посмотрел на свою одинокую пару. Но нет... его догоняла еще одна пара «мигов», а со стороны Ропши спешило звено И-16 соседнего 44-го иап. Оно заходило в плотном строю в атаку на одну из девяток «Юнкерсов-88». Наумов последовал вслед за ними. Батальонный комиссар атаковал Ю-88, который шарахнулись в сторону после атаки звена И-16. Он обстрелял фашиста несколькими очередями, подворачивая и подходя все ближе и ближе. Вражеский стрелок смолк. Тяжелый «юнкерс» загорелся, всплеснул один парашют, и самолет резко клюнул носом, заваливаясь на крыло.

Вблизи мелькнула голубоватая прерывистая трасса и Наумов немедленно положил машину в глубокий вираж. Ведомый лейтенант Оспищев приотстал и, воспользовавшись этим, на самолет комиссара сверху свалился «мессер». Образовался круг из трех истребителей, вслед за «мессершмиттом» устремился подоспевший Оспищев, который успел раньше и выбил очередью из пулеметов «мессера», который зашел в хвост «мига» Наумова. Теперь лейтенант изо всех сил старался держаться как можно ближе. Так вдвоем они выдержали еще несколько атак «мессершмиттов», атаковали сами, связав боем шестерку фашистских истребителей сопровождения. Так парой и приземлились на своем аэродроме.

Потный и усталый Василий Наумов зарулил на стоянку. Воздушное сражение было в разгаре. Он попросил старшего техника звена управления Кривошеева как можно скорее заправить самолет бензином, перезарядить пулеметы. Не успел он еще вылезти из кабины, как механики и оружейники облепили самолет словно муравьи. Руки их действовали быстро, но четко и безошибочно.

Василий Алексеевич закурил, жадно затянулся. Подошел лейтенант Оспищев. Его гимнастерка на груди была залита запекшийся кровью. Наумов встрепенулся: «Ранен?» – «Да нет...» – Вид у Оспищева был понурый, отвечал он как-то нехотя. – «Носом кровь шла... То ли от перегрузок, то ли от жары в кабине. Мотор перегрелся.» – Оспищев посмотрел комиссару в глаза и отвел свой взгляд. – «И как я мог отстать… Не простил бы себе. Несколько секунд и вас бы...»

Наумов покрутил головой: «Нет, брат, держался ты отменно! Если бы все пары так держались... Самолет в исправности?» – Оспищев кивнул. – «Ну, вот что... На нем полетит Кононов, а ты отдохни. – «Нет! Нет!» – Оспищев даже кулаками замахал. «Я не устал. И даю слово: это больше со мной не повторится, поверьте!» – «Вот чудак!» – Василий Алексеевич положил ему руку на плечо. – «Сегодня ты славно поработал. И за то, что подоспел вовремя – спасибо. И «мессера» ты хорошо обработал. Сам видел, как он в парк возле Горбунков врезался. Отдохни, а то Кононов весь извелся в «безлошадниках».

Во втором вылете батальонный комиссар Наумов бомбардировщиков не встретил. Часть их повернула обратно, часть рассеялась, не прицельно бросая бомбы. Парой связались с четверкой Ме-109. Наумов потянул на высоту. Он очутился выше немцев и несколько раз удачно атаковал, выходя из атаки боевым разворотом. Кононов держался «как зверь». Еще одного «мессершмитта» не досчитался враг. Горящий «мессер» взорвался на земле возле дачного поселка Володарка. «Мессершмитты» уходили в сторону Петергофа. Наумов погнался за ними, но постепенно стал отставать. Скорости у «мига» явно не хватало.

И на этот раз ленинградские летчики выиграли воздушное сражение. К Ленинграду прорвались считанные единицы. Существенного урона эти фашистские бомбардировщики нанести не смогли. В полках говорили: «Жестокая была рубка». В 19-м полку в этих боях сбили фашистские самолеты: батальонный комиссар Наумов – два и по одному – капитан Максимов, старшие лейтенанты Пахомов и Старков, лейтенанты Оспищев и Клыков, младший лейтенант Бадрак.

Но и полк не досчитался в тот день четырех своих соколов. Алексей Пахомов и еще два летчика попали в госпиталь. Однополчане тяжело переживали гибель любимца полка, комсомольского вожака Виктора Клыкова. Еще несколько дней тому назад они радовались его возвращению в полк из госпиталя, а сегодня его не стало. В тот день он взлетел по тревоге в паре с младшим лейтенантом Бадраком вопреки запрещению врача – у него еще не полностью зажили ожоги после тарана на горящем ястребке.


10 августа немцы рванулись к Луге и Новгороду. Зашевелились финны на Карельском перешейке. Летчики полка замечали, что на аэродромах у немцев появляются все новые и новые самолеты – Ю-87, Ме-109, Ме-110. Боевая нагрузка (казавшаяся и так наряженной до предела) еще более возросла. На Ленинград было нацелено мощнейшие ударное соединение люфтваффе – VIII авиакорпус. Корпусом командовал генерал барон Вольфрам фон Рихтгофен, который приходился племянником известному асу первой мировой войны. На вооружении авиакорпуса находились пикирующие бомбардировщики Ю-87, тяжелые и легкие истребители Ме-110 и Ме-109.

… Алексей Кукин больше не мог лежать на койке. Он вскакивал, хромал на костыле по палате, по забитым больничным койками коридорам. Простаивал на лестничных площадках, где потихоньку курили и куда «солдатский телеграф» доносил самые достоверные новости. Он стал усиленно разрабатывать правую руку, сжимая и разжимая пальцы. При каждом обходе главврача профессора Моршанского просил, требовал ускорить выписку. Он говорил: «Теперь и на выздоровление должны быть другие нормы. Нормы военного времени».

16 августа старший лейтенант Алексей Кукин покинул институт и через пару часов снова был в своем полку на аэродроме Горелово. Проезжая по улицам и площадям города, он удивлялся, как изменился, посуровел Ленинград. В небе серебрились аэростаты заграждения. На обычно людных улицах было совсем пустынно. Бумажные кресты были наклеены на всех окнах. В садах и скверах открыты щели, установлены зенитные батареи. Витрины и памятники были обложены штабелями мешков с песком. Словно растаяли золотые купола соборов. Не блестел больше Исакий, его купол был покрашен, а на Адмиралтейскую иглу и стрельчатый свод Петропавловского собора в Крепости были надеты брезентовые чехлы. Многочисленные стрелки и надписи указывали путь в бомбоубежища.

Это был очень трудный день. Бои велись на подступах к Гатчине, немцы захватили Волосово, ворвались в Нарву. На штурмовку наступавших немцев в воздух поднялся весь полк. Запомнилось, их тоже было 16 самолетов – все, что удалось наскрести в четырех эскадрильях. Находился в воздухе и 44-й иап, который накануне перелетел в Горелово из Ропши. В опустевших капонирах находилось только несколько истребителей требующих ремонт.

Кукин, опираясь на палку и прихрамывая, направился в свою вторую эскадрилью. Летчиков он не встретил. На стоянке, возле землянок, его окружили техники и механики: Голубев, Кузнецов, Мальцев, оба Кукина, Кривошеев, Пырлик, Вячеславов, Миронов... Поздравляли с выздоровлением, спрашивали: «Как в Питере?» Перечисляли тех, кто не вернулся – Виктор Клыков, Паша Пономарев, Володя Ковалев, Федя Носаченко... Тяжело ранен комэск 1-й капитан Чудиновский, ранен штурман 1-й эскадрильи Алексей Пахомов. Сетовали, что летчиков на отражение налетов посылают малыми группами: парами, звеньями.

Вой сирены долго разносился по притихшему и пустынному аэродрому. Но ракеты на вылет с Красносельской горки не последовало – взлетать некому было. Только зенитки открыли беглый огонь, да застрекотали самодельные установки ШКАСы на треногах, сработанные руками оружейников. Три Кукина оказались в одной щели. Фашистские пикирующие бомбардировщики начали методически обрабатывать пустой аэродром. Для пущего эффекта во время пикирования включали сирены. Это было действительно страшно. Потом «мессершмитты» несколько раз «прошлись» по стоянкам пушечно-пулеметным огнем. И даже на почти пустом аэродроме нашлось чему гореть. Горели бензозаправщики, штабеля ящиков с боеприпасами, которые начали взрываться. Горел в капонире ремонтируемый самолет. Но у очагов пожаров с огнетушителями, с ведрами воды и песка, с баграми и лопатами деловито трудились техники и механики. Они растаскивали и тушили, стараясь спасти все, что можно было спасти. Алексей Кукин отправился через летное поле, перепаханное воронками, на КП полка. Навстречу ему бежали «финишеры» с оперативным дежурным во главе. Перетаскивали посадочное «Т». Вот-вот должны были вернуться с задания свои ястребки.

Немецкие истребители все чаще стали «навещать» Горелово. Они с ходу обстреливали аэродром и исчезали. В один из дней с боевого задания возвращался лейтенант Почивалин. Наша группа в воздушном бою раскололась, и он остался в воздухе один. На подходе к аэродрому заметил на фоне стоянок снующие силуэты «мессершмиттов». Ни мгновения не раздумывая, он использовал запас высоты и, настигнув ведущего, атаковал и сбил его прямо над ангарами. Однако один из ведомых немцев зажег и его «миг». Этот скоротечный бой произошел на глазах всех, бывших на аэродроме. По всем законам логики спастись Почивалину было невозможно. Высота для прыжка слишком мала, садиться прямо перед собой было невозможно – впереди самолетные стоянки.

О подвиге и гибели лейтенанта Почивалина сообщалось в сводке Совинформбюро на следующий день. Но сообщение о гибели летчика попало в сводку ошибочно. Почивалин не погиб: летчик отвернул от стоянок и все-таки воспользовался парашютом. Он приподнялся над сиденьем и дернул за кольцо. Парашют взметнулся гигантской колбасой и выдернул его из кабины, пронеся всего в нескольких сантиметрах от хвостового оперения. Удар о мгновенно набежавшую землю смягчил кустарник. Метод «срыва» сработал, а самолет без летчика взорвался неподалеку. Потом в полку шутили над спасшимся летчиком: «После того, как тебя Совинформбюро официально похоронило – сто лет должен прожить!» Но приметы сбываются не всегда. В сентябрьских боях над Ленинградом лейтенант Почивалин погиб.

Вскоре и Алексей Кукин снова был в воздухе. Но под ним на этот раз был не Ленинград. Под крыльями мелькала болотистая равнина, кусты и перелески. Летели штурмовать рвавшиеся через копорское плато моторизованные дивизии фашистов. Группа была смешанная из разных полков авиации фронта и ПВО. В ударной группе: И-153 «Чайки» с бомбами, И-16 с пушками и эрэсами, МиГ-3 с эрэсами и ЛаГГ-3 без эрэсов в прикрывающей группе. Перед вылетом было объявлено, что в том же районе будут действовать и морские летчики КБФ.

В те дни, когда с авиацией стало совсем туго, командующему ВВС фронта генералу Новикову удалось добиться ее централизации и сосредоточить в своих руках управление ВВС армий фронта, 2-го корпуса ПВО, куда входил и 7-й ИАК, и ВВС КБФ. Это позволило целенаправленно и гибко руководить авиацией, направляя ее действия на самые угрожаемые участки. Когда решался этот вопрос, генерал Новиков опирался на мнение и командующего ВВС КБФ генерала Самохина, и командира 7-го иак полковника Данилова.

Позднее А.А. Новиков писал: «Впервые идея централизованного управления военно-воздушными силами пробила себе дорогу в жизнь у нас в Ленинграде. Правда то была частная реформа, проведенная в рамках одного фронта, но значение ее было очень велико, централизованное управление авиацией, прошедшее основательную проверку под Ленинградом, впоследствии было перенесено в практику всех ВВС. Весной 1942 г. мы начали упразднять ВВС фронтов и на их базе создавать воздушные армии – формирования более мобильные и организационно четкие, соответствующие требованиям войны» ( А.А. Новиков. В небе Ленинграда. – М: 1970. – С. 145).

21 августа последовал сильный налет немецкой авиации на Горелово и ряд других аэродромов ленинградского аэроузла. В Горелово на этот раз фашисты не промахнулись. Воздушный налет начался в тот момент, когда оба полка – 19-й и 44-й – после очередной штурмовки заправляли самолеты горючим и снаряжали новыми боекомплектами. На аэродром обрушились «Мессершмитты»-110 из VIII авиакорпуса. Они образовали огромный растянутый круг и ударили бомбами и шквальным пушечно-пулеметным огнем по стоянкам самолетов, зенитным орудиям и пулеметам, охранявшим аэродром, по бензозаправщикам и автомашинам с боекомплектами. Наших самолетов в воздухе не оказалось. Врагу в тот день удалось уйти безнаказанным, а на аэродроме горели десятки костров. Всего было уничтожено 18 наших самолетов. Таких потерь на аэродромах ленинградская авиация еще не имела.

Когда пожары потушили и инженер полка Ермаков с обожженными бровями и ресницами, в черной от копоти гимнастерке пришел докладывать на КП полка, начальник штаба капитан Мизевич схватился за голову. Подсчитали – в полку осталось всего 6 исправных самолетов. Правда, инженер Ермаков обещал восстановить еще несколько из числа поврежденных.

При постоянной нехватке самолетов технический состав полка под руководством военинженера второго ранга Ермакова давно уже изменил профиль своей работы. Полевые авиаремонтные мастерские (ПАРМ) и стационарные авиаремонтные мастерские (САМ) не могли справиться с таким объемом ремонтных работ, нахлынувших вслед за жестокими воздушными боями. То, что всегда считалось основой военной профессии технического состава авиационных частей – обслуживание самолетов, теперь занимало едва ли больше 25% их рабочего времени. В остальное время они были слесарями, медниками, жестянщиками, столярами и малярами. А рабочее время их определялось коротким словом: «Надо!». Если на сон оставалось 2 или 3 часа – хорошо. Когда глаза слипались, а из рук выпадал инструмент, они забывались в коротком сне здесь же, не отходя от капониров. Весь ремонт проводился в капонирах. Только необходимые станки размещались в пустующих старых ангарах, закопченные стены которых зияли многочисленными дырами от разрывов авиабомб, кое-где прикрытых фанерой и досками. Там работали специалисты авиамастерских. Только благодаря такой самоотверженной работе технического состава полка и возможно было поддерживать его боевой состав на уровне примерно двух эскадрилий. Теперь, после этого налета, всех мучил вопрос: «Что же будет дальше?»

На следующий день поэскадрильно проводились короткие митинги. Выступающих почти не было – время было дорого. Комиссар полка Наумов и комиссар эскадрильи Тележко зачитали воззвание Военного совета Северо-Западного направления, Ленинградского городского комитета партии и Ленинградского исполкома городского Совета депутатов трудящихся. Голоса читавших воззвание иной прерывались: «Над нашим родным и любимым городом нависла непосредственная угроза нападения фашистских войск. Враг пытается проникнуть к Ленинграду. Ленинград в опасности! Враг у ворот! Встанем, как один, на защиту своего города, своих очагов, своих семей, своей чести и свободы! Выполним наш священный долг советских патриотов! Будем неустрашимы в борьбе... Будем беспощадны к трусам! Смерть кровавым немецким фашистским разбойникам! Победа будет за нами!»

Решения на митингах тоже были краткие: «Полк должен летать и сражаться в полную силу!» Основная задача – в кратчайший срок ввести в строй неисправные самолеты. Поэтому все в полку взялись за ремонт матчасти. На стоянках взяли в свои руки инструменты и летчики, свободные от полетов. Когда через три дня на КП полка прибыл командир 7-го иак Герой Советского Союза полковник Данилов, то исправных самолетов было уже 12.

Данилов говорил: «Фашистам этот налет не должен пройти безнаказанным. Командующий приказал нанести удары всеми возможными силами по тем немецким аэродромам, где наша воздушная разведка отметила в последние дни скопление самолетов. Немцы – педанты. Они не любят слишком рано начинать полеты так же, как и поздно их заканчивать... Этот момент и необходимо использовать».

Когда полковник Данилов заговорил о разведке, Сергей Тютюнников и Валентин Савкин переглянулись: только сегодня утром они были над Спасской Полистью (юго-западнее Чудова) и своими глазами видели забитый самолетами аэродром, который стал в те дни одной из основных баз VIII авиакорпуса генерала фон Рихтгофена. С тех пор, как в полку выделили пару Тютюнников – Савкин на разведку, они ежедневно вылетали в тыл врага.

Разведка на истребителях возникла на Ленинградском фронте не случайно. Устаревшие самолеты СБ понесли с первых дней войны большие потери, а специального самолета-разведчика тогда не было. Пришлось возложив эту задачу на истребители, как, впрочем, и задачу корректировки артстрельбы, и штурмовки и многое другое... К истребителям в то время очень подходила старая поговорка: «И швец, и жнец, и в дуду игрец». Сергей Тютюнников и Валентин Савкин были такой разведывательной парой в 19-м Краснознаменном иап и вскоре зарекомендовали себя одними из лучших воздушных разведчиков фронта.

«Юнкерсы» и «мессершмитты» VIII корпуса разбойничали на южных подступах к Ленинграду. Они непрерывно наносили бомбовые удары по нашим оборонительным позициям, прочесывали воздушное пространство и штурмовали наши аэродромы.

Ослабить этот натиск с воздуха было необходимо во чтобы то ни стало, считал командующий ВВС Ленинградского фронта генерал Новиков. Против каждого нашего самолета тогда действовало три немецких. И выделить эти самолеты для ударов по вражеским базам можно было только путем чрезвычайного напряжения усилий летного состава, сняв на время часть сил из воздушного заслона Ленинграда – 7-го авиакорпуса ПВО. И генерал Новиков пошел на обоснованный риск и дал такую команду полковнику Данилову.

На исходе ночи в предрассветных сумерках в воздух поднялись 11 «мигов», вооруженных эрэсами. На аэродроме Спасская Полисть они подожгли шесть самолетов противника. А в вечерних сумерках с разных направлений к этому аэродрому вновь устремились истребители – сразу 40 истребителей из разных частей 7-го ИАК – «миги», «чайки», И-16. Прикрытие ударной группы было возложено на 19-й киап. Эту группу возглавил командир полка Герой Советского Союза капитан Ткаченко. Советские ястребки подходили к вражескому аэродрому с небольшими интервалами. Несколько «мессершмиттов» все же успели взлететь. Но группа прикрытия во главе с Андреем Ткаченко одного из них сбила на границе аэродрома, а остальных отогнала. Результаты превзошли все ожидания. Утром и вечером того дня летчики 7-го иак уничтожили 55 фашистских бомбардировщиков и истребителей.

На свои аэродромы летчики садились в темноте. На аэродроме Горелово, который считался базовым, был выложен ночной старт. На других аэродромах летчикам, среди которых было и много летной молодежи, не обученной ночным полетам, приходилось садиться с фарами с подсветкой посадочной полосы ракетами. И все же, никто не подломал машину на посадке. Все самолеты корпуса благополучно возвратились на свои базы.

В тот вечер произошло знакомство однополчан с летчиком 153-го иап Евгением Азаровым. Забегая вперед, скажем: это имя прочно войдет в историю 19-го Краснознаменного (позднее 176-го гвардейского) авиаполка.

В конце августа - начале сентября 1941 года однополчане уже немало слышали о нем. Только за две недели июля он сбил 3 самолета противника. Его называли везучим. Характерно, что Евгений сбивал вражеские самолеты обычно на глазах наших войск, а то и над своим аэродромом. У других летчиков-истребителей такое случалось не часто и служило, обычно, предметом особой гордости. А у Азарова так было над аэродромами Сиворица и Шум, так было и над Молукинским озером. Так, увидим в дальнейшем, будет еще не раз.

Еще по одной причине Евгений Азаров был уже тогда известен. Он любил рисовать и рисовал мастерски. В первые тяжелые месяцы войны настроение и весь смысл боевой работы наших летчиков можно было определить одним коротким словом: «Выстоять!» Изо дня в день им приходилось встречаться в тяжелых воздушных боях с разрисованными самыми различными символами самолетами фашистских асов из прославленных истребительных эскадр люфтваффе – 54-й «Зеленое сердце», 51-й «Мельдерс»...

Азаров первым на Ленинградском фронте начал разрисовывать свой ястребок. Он участвовал в войне с белофиннами и в Великую Отечественную войну вступил в составе 158-го иап на Карельском перешейке на старых истребителях-бипланах И-153«Чайка». На этом ястребке он открыл свой боевой счет в войне с фашистами. И именно на кабине «Чайки» он нарисовал чайку, заглатывающую на лету рыбу. Позже, когда Азаров стал летать на МиГ-3, он красками изобразил сбоку кабины голову разъяренного тигра с хищно оскалившейся пастью. Этот «миг» с головой тигра на борту и пришел в тот день во время штурмовки над Спасской Полистью на помощь летчику 19-го киап Николаю Старкову, выбив у него из-под хвоста «мессер». Так уж получилось, что домой после штурмовки в вечерних сумерках Евгений Азаров летел в группе 19-го полка и в темноте приземлился на аэродроме Горелово.

В летной столовой невысокого и худенького лейтенанта Азарова с орденом Красной Звезды на груди (еще за «финскую»!) пригласили за свой столик два летчика 19-го авиаполка с одинаковой фамилией – Старков. Стоит сказать, что в этом полку кроме трех Кукиных, двух Наумовых было еще и два Старкова. Два старших лейтенанта, два друга Михаил Павлович и Николай Михайлович. Оба отважно воевали, имели на своем счету сбитые фашистские самолеты. Николай Старков зарекомендовал себя непревзойденным мастером штурмовок на истребителях. На его боевом счету были и артиллерийские орудия, и автомашины с солдатами, и самолеты на фашистских аэродромах.

Сначала знакомились. Потом стали выяснять: кого же из двух Старковых сегодня спас Азаров в воздушном бою. Только после этого выпили фронтовые 100 граммов за фронтовую дружбу и за здоровье Евгения. Затем, слегка заикаясь, Азаров рассказал, отвечая на вопросы «картинах» на своих самолетах:
– Сначала я на своей «чайке» просто нарисовал чайку. Правда, смысла в этом никакого. Потом вспомнил, что иногда на некоторых старых картинах бога символически изображали в виде рыбы. А ведь «ас» по-французски – это «туз». Самая старшая в колоде карта. Оказывается «ас» и есть «бог» – немного искаженное латинское слово. Вот такую символику я и придумал: сколько, немецкий ас, не богуй, а чайке нашей все равно достанешься.
– Ну и как? – вскинув веселые глаза, спросил сидевший неподалеку Валентин Савкин – Думаешь, они поняли твой намек?
– Не знаю. – Азаров улыбнулся. – Они большие охотники до всякой рыцарской геральдики... Только, думаю, у них времени не хватило. Скоро я новый «миг» получил.
– А почему на нем тигра нарисовал? – спросил кто-то из пилотов. Азаров тихо засмеялся.
– Так ведь на нем жарко показалось летать, а после «чайки» поначалу и самому было страшновато. Так пусть уж лучше они тигра боятся.
Шутливые ответы нового фронтового друга сопровождались одобрительным смехом и запомнились однополчанам.

Три дня по утрам и вечерам штурмовали истребители 19-го, 44-го, 153-го и других авиаполков немецкие авиабазы и трое суток там горели немецкие самолеты. Всего за эти дни было уничтожено 94 вражеские машины. Воздушная обстановка на южных подступах к Ленинграду разрядилась.

30 августа 1941 года командующий ВВС Ленинградского фронта генерал Новиков объехал аэродромы истребителей, чтобы подвести итоги и обсудить результаты успешных штурмовок, сделать выводы на будущее. Вот, как он вспоминал об этом: «Через день я встретился с героями этих штурмовок. Беседа протекала живо и непринужденно. Каждый рассказывал, как он маневрировал, заходил на цель, открывал огонь, что видел и переживал. Летчики, особенно молодые, еще раз на собственном опыте убедились, что даже в столь трудные для нас дни и на устаревшей технике и в значительном численном меньшинстве можно крепко бить врага. Налеты на Лисино и Спасскую Полисть еще больше укрепили в ленинградских летчиках веру в свои силы и возможности» (А.А. Новиков. В небе Ленинграда. – С. 145). Всем участникам штурмовок командующий объявил благодарность.

Затем последовали новые налеты на вражеские аэродромы: Лисино, Спасскую Полисть и на сиверское «гнездо» 1-го воздушного флота люфтваффе... Вылет был назначен перед рассветом. Взлетело тринадцать «мигов» из 19-го и 44-го авиаполков, но один вернулся. Перегрелся и задымил старенький с отработанным ресурсом мотор.

На Сиверскую решили зайти с тыла, со стороны Луги. Две шестерки «мигов» с эрэсами выскочили севернее станции Мшинской. Развернулись. Справа варшавская железная дорога, слева шоссе. Кукин считал железнодорожные станции: Низавская, Дивенская… Знакомые места. Стали набирать высоту. Показалась речка Оредеж с ее кирпично-красными обрывистыми берегами. Аэродром... Черт возьми, почти такой же, как и до войны! Даже указатель ветра, полосатая «колбаса» на высоком шесте, сохранилась и так же клонилась по ветру. Только множество самолетов, расположившихся на аэродроме, были чужими с черными зловещими крестами.

Навстречу «мигам» ударили пулеметные трассы и красные «шарики» малокалиберных зенитных орудий «эрликон». И в тоже мгновенье к расставленным по аэродрому двухмоторным бомбардировщикам устремились огненные стрелы эрэсов. Второй заход сквозь встречный огневой шквал и снова еще десяток костров. Домой Алексей Кукин долетел на «честном слове». В его самолете насчитали более 30 пробоин, а в моторе обнаружили стружку.

Генерал Новиков оказался удивительно настойчивым в достижении намеченной цели. Днем он направил к аэродрому Сиверский группу «чаек», но их отогнали «мессера». Зато вечером туда полетели опять «миги» с эрэсами и еще несколько фашистских самолетов было уничтожено. Всего за неделю штурмовок авиацией фронта было уничтожено, в основном на аэродромах, более ста самолетов противника!