Павел Богданов. Полк назывался "Маршальским"

12. Хорошие парни


До сих пор все события мы старались излагать строго хронологически. Однако чтобы полнее рассказать о судьбах некоторых летчиков составивших славу нашего полка, временно необходимо отступить от этого принципа.

В полку иногда говорили: «Вот хорошие парни!» А так как летчики летали парами, то обычно это относилась к какой-то слетанной паре. Если мне не изменяет память, то определяющей, самой привлекательной человеческой черточкой при этом подразумевалось, что эти парни ко всем передрягам жизни, да и к самой смерти, если на то пошло, относятся как к должному, просто без лишних проблем и еще лучше – «со смешинкой».

В полку была такая неразлучная пара. Если и можно было найти в характере этих двух летчиков что-нибудь общее, то, пожалуй, только вот такое «со смешинкой» отношение к окружающей действительности. Ведущим пары был стремительный и острый на язык старший лейтенант Александрюк родом из Курска, а ведомым – неторопливый лейтенант Васько из Полтавы. Александрюка за его артистические замашки все в полку звали «Шмагой», а его ведомого, за склонность к доброму украинскому юмору – «Галушкой». Впрочем, Васько на это нисколько не обижался. Его вообще невозможно было «завести» – он просто не «заводился».

Оба они прибыли в полк поздней осенью 1942 года из 15-й воздушной армии Брянского фронта, где воевали в 171-м Тульском истребительном авиаполку на потрепанных и устаревших к тому времени истребителях МиГ-3, и успели узнать «почем фунт лиха...» Обоих не раз трепали «мессера». В одном из боев Васько был сбит, горел и долго после этого на его обожженном лице рот открывался только в виде буквы «О», придавая всему его облику выражение комической наивности. Но Александрюк и Васько не остались в долгу и были награждены на Брянском фронте, не очень щедром на награды, солдатскими медалями «За отвагу». Они оба были из того поколения летчиков, которое встретило войну сержантами. Много отважных соколов вышло из того поколения, которому и доучиваться, и мужать пришлось в огне боев.
В новом полку Виктор Александрюк и Александр Васько с самого начала начали летать вместе... Однажды, в сентябрьский день 1944 года вылетела неразлучная пара по тревоге («по зрячему») с аэродрома Уленж и погналась за немецким разведчиком. Разведчика удалось нагнать только далеко за рекой Вислой, по которой проходила тогда линия фронта... Друзья сбили этого разведчика, но, отстреливаясь, фашистский стрелок в последний момент сумел влепить пулеметную очередь в самолет Александрюка, и его ястребок нехотя закурился, как разгорается костер в сырую погоду. Вот тогда Васько и услышал в наушниках шлемофона насмешливый голос Александрюка: «Эй, Галушка, прыгаю! И, смотри, береги мой «сидорок», а я еще вернусь!» Встрепенулся Васько, закричал в ответ: «Витя, держись прикрываю!» И бросил свой самолет в крутой вираж. В первый раз, наверное, он назвал друга не по прозвищу, а по имени, впрочем, тот уже не мог слышать этого: взмахнул над ним белым платочком раскрывшийся парашют.

Последнее шутливое слово Александрюка долго вспоминали в полку, но смеяться при этом как-то никому не хотелось. Васько нельзя было узнать, так он изменился – потемнел, похудел. Все дни он проводил на КП, в надежде кого-нибудь подменить в полете. Почти все время молчал и открывал свой рот только тогда, когда появлялась возможность вырвать для себя лишний боевой вылет. Теперь он сам часто летал ведущим. Дрался яростно и в бою шел напролом. «Осатанел», – говорили про него в полку. Но случилось так, что «Шмага» в своем последнем слове не обманул. Когда наши войска в январском наступлении 1945 года взломали оборону немцев и выбросили их из Польши, он вернулся в свой полк.

Виктор Александрюк приземлился с парашютом в глухой лесистой местности. В ближайшем местечке немцев не было. Из всех властей в этом единственном на многие километры местечке остались только: ксендз, лесничий и староста, назначенный немцами. Когда же прямо с неба в местечко спустился советский «пан поручик», все эти власти сразу признали главным его – «Шмагу».

Немцы не показывались в местечке больше двух месяцев. Полсотни оставшихся жителей жили скудно, хлеба почти не было, но не голодали, вдоволь было картошки и молока. Правда, не хватало соли и поэтому картошку в одной воде три раза варили. За то время, что пришлось Александрюку осуществлять «верховную власть» в Богом забытой польской глуши, с ним приключилось много разных историй. Пришлось ему распределять лес, заготовленный для немцев, между крестьянами-бедняками и батраками, устраивать завалы на дорогах, по которым могли отходить немцы. И ему даже удалось уговорить ксендза обвенчать дочку местного богатея с одним из батраков, на что никак не хотел согласиться ее отец.
И, конечно, громче всех смеялся, слушая о похождениях своего друга, по-настоящему счастливый Васько, который совсем было разучился смеяться с тех пор, как остался без своего ведущего.

Теперь они снова летали вместе. Друзья воевали «крыло в крыло» до самого последнего дня войны. И как воевали! Они отличились в последней битве за Берлин. И не случайно их имена назвал в числе лучших летчиков-истребителей маршал авиации С.И. Руденко, командующий 16-й воздушной армией, в составе которой полку пришлось вести боевую работу на заключительном этапе Великой Отечественной войны.

Был один «ключ», при помощи которого можно было приоткрыть секрет успешных боев, проведенных парой Александрюк – Васько. С самого начала у них была полная согласованность между собой в том, что в бою атакует тот, кому это удобнее в сложившейся обстановке. Другой в любом случае прикрывает атаку. Они свободно менялись ролями ведущего и ведомого, иногда по несколько раз за один вылет. Это был неизменный принцип, который они отработали до автоматизма за два с половиной года совместной боевой работы. Это обстоятельство поможет лучше понять тот факт, что, летая в паре ведомым, Александр Васько лично сбил 19 фашистских самолетов, и Виктор Александрюк тоже сбил 19 самолетов противника. 38 побед – на двоих!

Вот выписки из журнала боевых действий полка только за два последних месяца войны, характеризующих это своеобразное боевое содружество.
«…8.3.45 вылетев парой на свободную охоту в район Альтдам, встретили две пары Ме-109 с бомбами. Л-нт Васько атаковал крайнего ведомого, который встал в вираж и проскочил тонкий слой облачности вверх. Преследуя на боевом развороте, Васько вторично атаковал сзади снизу и зажег его. Ведущий ст. л-нт Александрюк прикрывал атаку и в повторных атаках также сбил один Ме-109.
23.3.45 вылетев в составе 6 экипажей на свободную охоту в р-н Зеелов, пара Александрюк – Васько вела бой с 14 ФВ-190 и парой Ме-109. Александрюк сбил один Ме-109, Васько сбил ФВ-190, который упал на Зееловские высоты.
16.4.45 вылетев парой на свободную охоту в р-н Зеелов вели бой с группой ФВ-190 с бомбами до 20 истребителей противника. В завязавшемся групповом бою Александрюк и Васько сбили по одному ФВ – 190.
18.4.45 пара Александрюк – Васько в двух вылетах на свободную охоту в р-н Штраусборг в групповых воздушных боях сбила 3 самолета противника, пытавшихся бомбить наши наступающие войска. Один ФВ-190 сбил л-т Александрюк и два (1 ФВ-190 и 1 Ме-109) сбил л-т Васько.
24.4.45 вылетев на разведку в р-н Ной-Руппин на высоте 4000 и ниже себя обнаружили пару Ме-109, следовавшую в р-н Берлина. Атакуя одновременно ведущего и ведомого Александрюк и Васько с первой атаки уничтожили оба Ме-109. Немецкий летчик ведомого самолета покинул самолет с парашютом.
29.4.45 пара Александрюк – Васько в р-не Науэн (западнее Берлина) вела бой с 6 ФВ-190. Отбивая атаку от ведущего л-т Васько сбил один ФВ-190».
На исходе войны обоим друзьям было присвоено высокое звание Героя Советского Союза.

Николай Руденко... Яркий, темпераментный летчик, характер огромной взрывной силы. Свою боевую школу он прошел еще в дымном небе Сталинграда, но только в гвардейском Проскуровском истребительном авиаполку по-настоящему проявился его прирожденный талант летчика-охотника.

Его излюбленный прием – выскочить на бреющем полете на вражеский аэродром, взмыть свечой над самой взлетной полосой, первой же очередью сразить заходящий на посадку или взлетающий фашистский самолет, а второй очередью пройтись стальной метлой по самолетным стоянкам. Все это происходило в считанные секунды, и пока фашисты успевали опомниться и небо над аэродромом не покрывалось густой сетью, сплетенной из трассирующих снарядов зениток, Руденко со своим неизменным напарником, высоким и худощавым Мишей Стрельниковым, по прозвищу «Копченый», уже уходил на бреющем полете, оставляя за собой два или три костра.

Бреющий полет… Когда летчик, сжимая ручку управления и прибавляя обороты мотору, опускал нос самолета, все его чувства словно уплотнялись. Вот когда по- настоящему ощущалась скорость полета! Словно ряд отдельных фотографий молниеносно проносился перед ним. Каждый снимок возникал вне видимости впереди за близким горизонтом и всего за несколько мгновений приближался, разрастаясь до угрожающих размеров, и так же внезапно исчезал из поля зрения, запечатлевая в сознании все новые не связанные между собой детали. Все мелькало и звенело кругом…

Это чувство опьяняло и недаром именно оно рождало иногда то самое «воздушное хулиганство», которое толкало летчика на то, чтобы напугать стадо коров, после чего у них частенько пропадало молоко... Чаще всего «отрезвление» у такого летчика наступало, когда самолет все дальше уходил от земли, и на большой высоте наступало чувство обманчивой неподвижности и даже отрешенности. Самолет словно зависал в безбрежном пространстве, и летчик оставался с ним наедине вдалеке от всего земного.

Николай Руденко самозабвенно любил бреющий полет, а полеты на больших высотах воспринимал довольно равнодушно. Даже высший пилотаж его привлекал тогда, когда была возможность «покрутить» фигуры на малой высоте. И недаром он первый в полку повторил, вслед за стажером летчиком-испытателем Логиновым, восходящие фигуры с бреющего полета. Не сразу в полку поверили в подлинность его лихих налетов на вражеские аэродромы. Уж больно ладно все у него выходило… Однако каждый раз еще не успевшие просохнуть отпечатки снимков фотокинопулемета фиксировали точность и неотразимость его пушечных очередей.

Ко всему прочему Николай Руденко был упрям, любил все делать «вопреки» и питал бесконечное презрение ко всем предрассудкам, бытовавшим в летной среде с давних времен. Так, например, когда на КП 2-й эскадрильи я рассказал о «роковом стечении обстоятельств», которые постоянно преследовали меня 13 числа или на самолете № 13, Николай резонно заметил: «Но ведь ты же живой!» А сам с тех пор и до самого конца войны принципиально летал на «лавочкине» № 13.

Среди всего, что летчики полка говорили о воздушных боях, самой больной темой была одна – о боях над аэродромом. И на это была своя причина. «Старички» помнили, как над своим аэродромом возле города Волчанска на Воронежском фронте в марте 1943 года немецкими истребителями-охотниками был сбит старший лейтенант Иван Гуров, летчик опытный и человек прекрасной души.

Все слишком хорошо помнили февральский день 1944 года на аэродроме Журбинцы под Бердичевым, когда летчики Кушников и Вялов, возвращаясь с боевого задания, «притащили на хвосте» пару асов-охотников. Гибель Кушникова была суровым упреком всему летному составу полка. Когда подполковник Шестаков производил скупой разбор того недоброй памяти летного дня, Николай Руденко сидел за столом, подперев подбородок руками, и на лице его была написана полная отрешенность. Но он понял этот урок по-своему...

Ведомый Руденко – Миша Стрельников рассказывал потом, что именно после гибели Кушникова Николай начал усиленно изучать и прорабатывать маршруты вылетов на свободную охоту по крупномасштабным полетным картам (километровкам и пятисоткам), вычерчивая на память отдельные участки маршрутов. Так следовало готовиться, если большую часть пути лететь на бреющем полете, когда заглядывать в планшет с полетной картой было то же самое, что гонщику пытаться прикурить сигарету во время мотоциклетных гонок... Затем последовали, как своеобразные тренировки, штурмовки с бреющего полета вражеских паровозов и железнодорожных эшелонов, и, наконец, лихие налеты на немецкие аэродромы.

Не имеет существенного значения, когда запало в душу Николая Руденко это непреодолимое желание, но за смерть Алексея Кушникова он отплатил сполна, сбивая вражеские самолеты над их собственными аэродромами. И делал он это по-своему, никого не копируя, во многом предвосхищая будущую тактику истребителей-бомбардировщиков, появившихся после войны.

В самом конце войны Николаю Руденко доверили «особую миссию». В полк прибыли два фронтовых кинооператора Епифанов и Мазрухо, в задачу которых входила киносъемка с воздуха панорамы последних боев в горящем Берлине. И вот Руденко на безоружной «спарке» возил в дымном небе Берлина кинооператоров по самым интересным для них местам боев. А кругом еще рыскали фашистские истребители, атаки которых отбивал приданный эскорт. Эти кадры, отснятые с самолета, который пилотировал Герой Советского Союза Николай Руденко, сохранились и были включены в последнюю часть киноэпопеи «Освобождение».

В минуты отдыха между боевыми вылетами, когда полковые острословы обычно «травили» легенды и байки, Николай Руденко любил подремать, сидя на полу в дальнем углу землянки, там, где меньше шумели. Шутники же говорили про него нарочито высокопарно, что он в эти минуты не спит и даже не «добирает», как принято было среди летчиков, а что он «аккумулирует» энергию для своих предстоящих налетов. И, видимо, они были совсем недалеки от истины. После полной отдачи, которой требовали налеты на вражеские аэродромы, энергию приходилось «аккумулировать» вновь и вновь. 17 фашистских самолетов сбил Николай Руденко в воздушных боях, из них 5 над аэродромами противника. Таков был боевой счет летчика, которому на заключительном этапе Великой Отечественной войны было присвоено звание Героя Советского Союза.

Мне уже приходилось рассказывать о заместителе командира нашей 2-й эскадрильи Александре Караеве, которого в полку звали пламенным осетином. Но о том, что летчик капитан Караев происходил из древнего рода Караевых, его однополчане узнали случайно на одной из ветеранских встреч. Однажды мне попала в руки небольшая книжка в зеленом переплете с хорошо знакомым силуэтом Шипкинской башни, памятника русским и болгарским воинам, павшим в боях против турок. На переплете значилось М. Цаллагов «На войне дунайской». Посвящалась книга осетинскому конному дивизиону, проявившему отменную отвагу и храбрость.

Во время встречи с однополчанами я открыл эту книжку и показал друзьям фотографию чернобородого воина в черкеске с гозырями при шашке, с Георгиевским крестом. Прикрыл бороду и надпись под снимком и спросил присутствовавших: «На кого похож?» – Посыпались восклицания. – «Да ведь это же наш Саша Караев! Смотрите и прищур глаз и залысина...» Я открыл страницу, и все прочитали подпись под снимком – Караев Дудар. Александр Караев был на этой встрече. Он смеялся и своего причастия к этому роду не отрицал. Он говорил: «У меня даже фамильная шашка дома есть, причем клинок у нее дамасской стали... Только вот не могу ручаться, что это именно та шашка, что на снимке. Дело в том, что он не мой прямой предок. Наша семья из боковой ветви и Дудар может мне приходиться кем-то вроде троюродного прадедушки…»

Однополчане впервые познакомились со старшим лейтенантом Караевым осенью 1943 года во время переформировки, когда полк находился в одном из авиационных центров подготовки на берегу Волги. У него на груди было два ордена Красного Знамени и гвардейский знак. В то время гвардейских полков было немного.

Веселый и общительный он сразу пришелся всем по душе. Ему было, что рассказать… Про себя, знакомясь, он говорил: «Прошел огонь, воду, штрафные батальоны и чертовы зубы». А старший техник его звена техник-лейтенант Кухарев, поближе познакомившись со своим командиром, охарактеризовал его так: «Горячий товарищ, кавказских кровей!»

Лев Львович Шестаков, когда ознакомился с его личным делом, сравнил его с Султаном Амет-ханом. Сравнение Александра Караева с Амет-ханом и впоследствии не раз напрашивалось у однополчан. Их поведение и в воздухе, и на земле было очень схоже. Оба любили «говорить руками», что вообще-то принято у летчиков, когда они рассказывают о воздушном бое. Все в полку слышали, как Амет-хан оповещал врагов, вступая в воздушный бой: «Над Сталинградом Амет-хан Султан! Смерть немецким оккупантам!» И все слышали по радио характерный с картавинкой боевой клич Александра Караева, когда он шел в атаку: «Тех! Орелики, за мной!»

Одному из лучших воздушных охотников полка Александру Караеву повезло в его боевой молодости на умных и заботливых воспитателей так же, как и его далекому предку конному охотнику Дудару Караеву повезло на отцов-командиров: Столетова, Скобелева, Гурко...

Многое он почерпнул у своего первого воспитателя выдающегося летчика-методиста командира 5 гиап дважды Героя Советского Союза Василия Зайцева, создавшего свою школу и воспитавшего многих летчиков-героев. На фронте, на земле – на тренажерах и в воздушном бою под руководством Василия Зайцева он отрабатывал технику воздушного боя.

В новом полку Караев сразу поверил Льву Шестакову и стал одним из лучших его учеников. Он словно губка впитал шестаковскую «Науку побеждать», а природные бойцовские качества, восточная удаль, помноженные на тактическое и летное мастерство, творили на фронте чудеса.

Во всех боевых вылетах, во всех воздушных боях рядом с Караевым был его неизменный ведомый москвич Виктор Алексеев. Более 100 боевых вылетов провели они вместе за неполных полтора года пребывания на фронте. И в характере, и во внешнем облике этих двух летчиков не было, казалось, ничего общего. Плотный, коренастый Караев был стремителен и говорлив. Высокий по-юношески стройный Алексеев был сдержан и даже застенчив. Но были оба они, что называется, летчики на всю жизнь.

После окончания Великой Отечественной войны Виктор Алексеев много лет был участником всех пилотажных групп 176-го гвардейского полка, которые водили Чупиков и Шульженко. Он неизменно демонстрировал во время всенародных праздников высшее пилотажное мастерство. И уйдя в запас, он не покинул небо. Еще много лет Алексеев летал пилотом пассажирского самолета в Гражданском воздушном флоте на международных линиях, сменив ручку управления реактивного истребителя на штурвал реактивного Ту-104. Более 35 лет отдал Виктор Алексеев небу, и он единственный из ветеранов полка «разменял» миллионный километр в воздухе, а это все равно, что 25 раз по экватору облететь вокруг «шарика», как любил говорить Валерий Павлович Чкалов.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 февраля 1945 года гвардии капитану Караеву Александру Акимовичу было присвоено звание Героя Советского Союза. В тот момент он находился в командировке в глубоком тылу в городе Бресте, куда прибыл, чтобы перегнать на фронт отремонтированные самолеты. Случайно ему попалась газета с этим Указом... В марте 1945 года над плацдармами своих войск на западном берегу Одера, в районе Кюстрина пара Караев – Алексеев, в составе восьмерки столкнулась с группой до 80 фашистских самолетов. И снова Караев сбил два «фокке-вульфа», а его ведомый – один «мессершмитт».

Свой последний в той войне, 22-й фашистский самолет, Александр Караев сбил перед самым Первомаем 1945 года, западнее Берлина, когда отдельные пары и четверки немецких истребителей летали к горящему Берлину из района Гамбурга.

Шли годы, все дальше в прошлое уходила война. И все сильнее болели старые раны. Караев ушел из рядов Военно-воздушных сил на заслуженный отдых. Но с подкравшейся старостью, не охладел мятежный дух старого лётчика.

На заключительном этапе войны в нашем полку служили два Ивана. Частенько им случалось летать и сражаться бок о бок. Так было в Прибалтике, в небе Берлина... И при этом Иван Кожедуб обычно поругивал Ивана Щербакова.

Иван Никитич Кожедуб – трижды Герой Советского Союза – один из самых прославленных летчиков нашей страны. За два года на фронтах он сбил 62 фашистских самолета, что являлось рекордом советского летчика-истребителя в Великой Отечественной войне. И он же, одним из первых летчиков в советских ВВС, 19 февраля 1945 года на своем Ла-7 сбил в воздушном бою немецкий реактивный истребитель Ме-262, открыв новую страницу в истории воздушной войны.

О своем боевом пути он рассказал в своих записках летчика-истребителя «Служу Родине» и «Верность Отчизне». Нам пришлось наблюдать, как рождались эти книги прямо на фронте, когда усталый после боев капитан Кожедуб рисовал в общей тетради с клеенчатой обложкой схемы боев, писал пояснения, излагал свои мысли.

У каждого выдающегося летчика есть свой стиль в летном искусстве. Поэтому хочется отметить одну черту стиля в боевой работе Ивана Кожедуба, о которой сам он в своих записках рассказал довольно скупо. В нем сочетались лед и пламя! С одной стороны это был летчик исключительного мужества и отваги, а с другой – исключительного хладнокровия и здравого смысла. Он всегда строил свой полет так, чтобы первым увидеть противника и первым атаковать. И недаром с ним было так трудно летать ведомым. В боевом вылете он редко летал по прямой. Весь его полет обычно состоял из различных разворотов, доворотов, змеек, горок, пикирований и скольжений... Словом, ведомому летать с ним приходилось действительно в поте лица своего. Впрочем, наверно, так же, как и самому Ивану Кожедубу. И бил он всегда с малой дистанции и наверняка, не подставляя свой самолет под огонь противника.

В этой связи еще раз хочется вспомнить заповедь нашего командира полка Павла Федоровича Чупикова: «Сбиваешь, обычно, не того, кто тебя видит, а того, кто не видит! И тебя сбивает не тот, кого видишь ты!» В нашем полку были летчики, которых сбивали по два и более раз, после чего они вновь возвращались в строй. Иван Кожедуб не был сбит ни разу. И суворовский афоризм «Сегодня счастье, завтра счастье – помилуй Бог, а ум-то где?» относился к нему более чем кстати.

Совсем другим был второй Иван. Худощавый невысокого роста лысоватый лейтенант Иван Иванович Щербаков прибыл для прохождения дальнейшей службы в 19-й Краснознаменный авиаполк в августе 1943 года, не имея наград. Летчики его сразу окрестили «Щербой», а командование полка назначило на должность старшего летчика. Но за плечами этого лейтенанта были тысячи часов налета и больше сотни учеников, которым он дал путевку в небо. Это был старый «шкраб», что расшифровывалось очень просто – школьный работник. Более десяти лет Иван Иванович был летчиком-инструктором сначала в центральном аэроклубе им. Чкалова, а с 1940 года в военно-авиационной школе. В полку он тщательно изучил курс «Шестаковской академии» и с первых же вылетов на фронте рвался вперед.

В характере Ивана Ивановича было что-то от игрока. Было в нем и честолюбие. Долгое время он был лишен многого… Отдавая всего себя ученикам, он часто завидовал им и досадовал, что не может вместе с ними встать в строй бойцов с фашистскими захватчиками.

Теперь все это было отброшено, но война клонилась к исходу. А ему было необходимо успеть доказать своим ученикам и, наверное, самому себе, что он может сделать на фронте больше, чем они. И он шел напролом, торопился, горячился, увлекался преследованием и часто попадал под вражеский огонь.

Говорят, когда поет соловей, он никого не слышит... И когда в очередной раз Иван Кожедуб напоминал об этом глуховатому Ивану Щербакову, тот только отшучивался: «Двум смертям не бывать, а одной не миновать». Про себя же часто думал несколько иначе: «Либо полковник – либо покойник».

Он продолжал привозить пробоины, но, обладая прекрасной техникой, молниеносной реакцией и мастерски владея оружием, неизменно добивался успеха почти в каждом бою. Из четырех проведенных воздушных боев в трех он заставлял гореть фашистские самолеты. Когда майор Баклан получил новое назначение, он принял 3-ю эскадрилью нашего полка.

Из наградного листа на командира эскадрильи 176-го гвардейского истребительного авиационного Проскуровского Краснознаменного ордена Александра Невского полка гвардии капитана Щербакова Ивана Ивановича: «В Отечественной войне участвует с 20 января 1944 г. в составе 176 гвардейского авиаполка на 1-м Украинском, 3-м Прибалтийском и 1-м Белорусском фронтах в должности старшего летчика и с октября 1944 г. в должности командира эскадрильи. За это время показал в боях образцы мужества и отваги, беспредельной преданности Родине. Обладая высокими летными качествами техники пилотирования, грамотно используя летно-тактические данные самолета Ла-5 и Ла-7 в воздушных боях всегда выходит победителем. В самых сложных условиях воздушного боя не теряется, принимает правильные решения. В момент наступательных боев на житомирском, а затем на варшавском и берлинском направлениях, тов. Щербаков отдает все силы и уменье для быстрейшего разгрома немецких захватчиков, не допуская воздушного противника осуществить свои замыслы.

Так, за период с 20 января 1944 года по 1 мая 1945 года тов. Щербаков произвел 123 успешных боевых вылета на свободную охоту. Участвовал в 20 воздушных боях, в которых сбил лично 15 самолетов противника: 3 Ме-109, 10 ФВ-190, 2 ФВ-189. Материалы, подтверждающие факт сбития самолетов противника в виде рапортов экипажей и фотоснимков, произведенных из фотокинопулемета, хранятся в штабе полка. За 7 лично сбитых самолетов противника, 82 успешных боевых вылета, грамотное и правильное руководство эскадрильей награжден двумя орденами Красное Знамя и орденом Александра Невского. …За проявленное мужество, геройство и отвагу в борьбе с немецкими оккупантами удостоен высшей правительственной награды – звания Герой Советского Союза».

Видно Иван Щербаков в рубашке родился. Что-то общее было у него со стажером летчиком-испытателем Логиновым и в характере, и в стиле полетов, но он не погиб, как Логинов. Иван Иванович Щербаков закончил Великую Отечественную войну Героем Советского Союза, а свою службу в ВВС – полковником.