Павел Богданов. Полк назывался "Маршальским"

13. На Берлинском направлении


В преддверии грядущей победы в войсках шла напряженная подготовка к большему наступлению. Однако было ясно, что легкой победы не будет. Враг на всех участках продолжал сопротивляться с отчаянностью обреченных. Это показали и отдельные воздушные бои проведенные летчиками полка.

В те дни мы все чаще видели нашего замполита полка Петра Семеновича Асеева на стоянке возле «спарки» – учебно-тренировочного истребителя и в кабине боевого самолета. Начал учить летать Асеева на истребителе наш Батя еще летом 1944 года на аэродроме Уленж. Имея к тому времени большой налет на легких самолетах, Асеев быстро освоил полеты на «лавочкине». По той радости, которая блестела в его глазах в те дни, без труда можно было догадаться, что осуществилась его заветная мечта. Асеев не пропускал ни одного летного дня, настойчиво тренируясь в полетах на истребителе.

Старый обжитый аэродром Уленж, где, казалось, был знаком каждый бугорок, однополчане оставляли со смешанным чувством. К естественной радости примешивалось и сожаление, и что-то похожее на грусть. Здесь полк стал гвардейским. Здесь было прожито почти полгода боевой жизни. Здесь был встречен новый 1945-й победный (в этом никто не сомневался) год. В празднично убранной добрыми руками официанток летной столовой в ту ночь присутствовали и корреспонденты, и кинооператоры. «Киношники» Епифанов и Мазрухо снимали нас всех молодых и сильных. И, конечно, в центре внимания была любимица Зорька. Она сидела за отдельным столиком, с подвязанной на груди белой салфеткой, и держала обеими лапами кружку со сладкой «сгущенкой», стараясь поглубже засунуть в нее нос.

В начале января 1945 года полк перелетел на аэродром Демянув, расположенный рядом с Магнушевским плацдармом. Как впоследствии стало известно, главный удар 1-й Белорусский фронт наносил оттуда. Погода в те дни не баловала: низкая облачность, мокрый снег.

12 января перешел в наступление 1-й Украинский фронт. Двинулись вперед войска на Сандомирском плацдарме. Началась Висло-Одерская наступательная операция. Мы же тогда считали, что началась последняя – Берлинская битва. Впрочем, для войск наступающих фронтов так и было – бои уже не прерывались до самого дня победы, как бы историки потом и не отделяли одну операцию от другой.

13 января утром на летное поле аэродрома Домянув было вынесено гвардейское Знамя. Митинги не собираются по второстепенным событиям. И все же этот митинг перед последним и решительным наступлением на Берлин отличался от других: и прошлых и будущих. Впервые так близко открылась великая цель, ради исполнения которой было принесено столько жертв… На митинге выступили полковник Чупиков и майор Кожедуб. Выступил замполит подполковник Асеев. Никогда еще он так не волновался. Для него лично это был особый день еще и потому, что в заключительной Берлинской операции он должен участвовать, как рядовой летчик. И он сражался в последних воздушных боях над фашистским логовом.

Погода не позволила начать боевую работу авиации 14 января, когда началось наступление 1-го Белорусского фронта с Магнушевского плацдарма. Рано утром в предрассветной мгле нас разбудила мощная артиллерийская канонада. Аэродром находился совсем близко от плацдарма и, казалось, что тяжелые орудия стреляли возле самого аэродрома. А потом пришлось провести на аэродроме возле самолетов два или три дня, не сделав ни одного вылета. Вынужденное безделье в такие горячие дни, когда войска на плацдармах вели тяжелые бои по прорыву оборонительных полос противника, вызывали досаду, однополчане становились раздражительными и вспыльчивыми…

Наконец, 16 января в сложной метеорологической обстановке полк начал свею боевую роботу парами: вылетали на свободную охоту в районы Радома, Томашува и Сохачева. За это время передовые части наших войск продвинулись уже на 40-50 километров, а танковые клинья, рассекая оборону противника, вонзились еще глубже. Прижимала к земле низкая облачность и встречи в воздухе были редки. Однако отдельные пары: Руденко – Стрельников, Беликов – Вялов, Тараканов – Плиткин, умудрялись с ходу атаковать Радомский и Сохачевский аэродомы, другие пары атаковали отступавшие колонны фашистов. 17 января, в день, когда была освобождена Варшава, осложнилась воздушная обстановка севернее столицы Польши.

176-й гвардейский полк перебазировался на аэродром Радзимин. Воздушные бои с немецкими охотниками завязались уже во время перелета. Одержали победы в воздушных боях старшие лейтенанты Масляков и Савин. В этот день группы, возглавляемые Героем Советского Союза Беликовым и Руденко, атаковали аэродром Лович и уничтожили 6 вражеских самолетов.

На следующий день я вылетел со своим напарником молодым летчиком Сергеем Родионовым. Задание – свободная охота в районе Ловичи. К тому времени мы с Родионовым произвели уже около трех десятков вылетов, и могли считаться слетанной парой. Об этом вылете не стоило бы упоминать, тем более что славы он нам не принес. Но было в нем нечто поучительное.

Погода в тот день выдалась отменная. Ярко слепило холодное январское солнце. Мы вели поиск. Шли развернутым фонтом. Высота примерно 2000 метров, скорость 450 км/час. Чтобы облегчить переход ведомому на другую сторону во время перестроения (поворот на 90 градусов), я немного уменьшил скорость. Его самолет с креном скрылся из поля зрения за хвостовым оперением моего ястребка. Но на своем месте он не показался, и я забеспокоился. Поиски напарника успехом не увенчались, он словно растворился в белесой голубизне неба. С тяжелым чувством я возвратился один на свой аэродром. Доложил Бате, что Родионов оторвался во время перестроения. Звучало это не убедительно, но что еще я мог сказать? Противника в воздухе или разрывов зенитных снарядов я не видел.

К счастью, Сергей Родионов возвратился в родной полк через несколько дней после того, как советские войска освободили район, над котором мы летали. Рассказ Сергея заставил призадуматься: «Только заложил крен, как на машину обрушился град ударов, мотор сразу захлебнулся, а машина вошла в крутую глубокую спираль. Все произошло моментально. Успел только заметить, как в стороне солнца промелькнул темный незнакомый силуэт... Узкий фюзеляж, два мотора. Как-то сумел вывести машину и «плюхнул» ее возле леса. Хотел сжечь самолет, но не получилось. Зато прибор разбил на мелкие осколки». Надо сказать, что в то время на наших самолетах уже устанавливались приборы «СЧ», позволявшие отличать на экранах радиолокаторов свои самолеты от чужих. «Днем прятался, – продолжал Сергей. – Шел ночью. В одном местечке приютили поляки. Хорошие люди, очень ждали нас. Спрятали на чердаке. Отсиделся. Потом наши танкисты загрохотали по деревенской улице».

Свой злополучный полет мы «проигрывали» с Родионовым несколько раз. Но, даже принимая во внимание, что мы чуть «проворонили», выходило, чтобы так молниеносно атаковать, кроме умения, необходима была и очень высокая скорость атакующего истребителя. О реактивных немецких самолетах мы уже были информированы, но с ними еще никто не встречался, в глаза их никто из нас не видел. Вот и выходило, что нам, так неудачно, первыми пришлось встретиться с этой немецкой новинкой.

Фронт уходил на запад. Аэродром Сохачев наши танкисты захватили, что называется, с ходу. Но все фашистские самолеты успели взлететь с него. 19 января полк с аэродрома Радзимин перебазировался на аэродром Сохачев, который был хорошо известен летчикам полка, т.к. на протяжении нескольких месяцев они штурмовали его стоянки во время вылетов на свободную охоту. Теперь в капонирах стояли наши красноносые ястребки, а за капонирами лежали обломки фашистских самолетов.

Летать приходилось над рекой Варта, притоком Одера, текущей в западном направлении, к которому катилась лавина наступающих советских войск. Противник ожесточенно сопротивлялся, стараясь закрепиться на промежуточных рубежах. Фашистская авиация проявляла возросшую активность. В эти дни на аэродром не вернулся Кирилл Бачило.

Приближение долгожданной победы Кирилл переживал по-своему. Его ведущий опытный летчик, имевший несколько наград, стал летать как-то уж очень осторожно. Кирилл нервничал, ругался с ним. Подходил к «старым друзьям с Брянского фронта», жаловался на своего ведущего, просил посодействовать... Он не мог спокойно утюжить воздух, когда до прихода Победы оставались считанные месяцы или даже недели, как он считал. Завидев немецкие самолеты, Кирилл бросался на них, очертя голову, опережая ведущего. В одном из вылетов его душа не выдержала. Завидев большую группу «фокке-вульф-190» с бомбами, идущих со стороны Познани, он снова обогнал своего ведущего и бросился в свой последний неравный бой.

Кто-то видел в том районе взрыв на земле. Но никакие запросы, поездки в тот район, ни к чему не привели. Что случилось с Кириллом так и не удалось точно выяснить. В полку он больше не появлялся. Только с берегов Волги, из далекого авиагородка, еще продолжали некоторое время приходить письма от его жены Наташи, которая с дочуркой ждала Кирилла.

Полк перелетел дальше на запад, ближе к передовым частям наступающих войск. А нам, нескольким летчикам, выпала командировка в глубокий тыл. В то время самый западный город советской Белоруссии – Брест, оказался уже далеко в тылу. И именно там, как это ни странно, произошла наша первая встреча с американскими летчиками.

Аэродром Тересполь находился на левом берегу Западного Буга, на польской территории. Там были размещены и стационарные авиамастерские нашей воздушной армии, где предстояло принять из ремонта истребители. Между тем весенняя распутица вывела аэродром из строя. Колеса самолетов по ступицу увязали в раскисшем грунте. Дни летели, и мы все чаще стали заглядывать в буфет на станции Тересполь, где торговал пан Адам.

Однажды над аэродромом показался одинокий четырехмоторный бомбардировщик с опознавательными знаками ВВС США «Боинг» В-17 «Летающая крепость». Бомбардировщик выпустил шасси и пошел на посадку, несмотря на то, что посадочные полотнища обозначили «крест» – знак, запрещающий посадку, известный всем летчикам мира. Мы представили себе, как эта махина через минуту, коснувшись земли, увязнет колесами и с грохотом скапотирует, перевернувшись на спину. Но «финишер», перезаряжая ракетницу, палил прямо в лоб «крепости» красными ракетами и угнал ее на второй круг. Прошло, наверное, с полчаса, в течение которых «боинг» утюжил воздух над аэродромом, пока его экипаж не сообразил приземлиться с убранными шасси (на «брюхо») на границе аэродрома. Огромная пустая коробка «крепости» загрохотала, зазвенела, заскрежетала, подбросив в воздух каскады грязи. Однако все обошлось благополучно.

Мы еще не успели добежать до распластанного на земле большого светлого самолета, как откинулся верхний люк, из которого был сброшен трап. По нему, не торопясь, сошли на землю десять членов экипажа. Они казались худенькими и стройными. Сзади комбинезонов, словно хвостики, болтались электрошнуры со штепсельными разъемами. В отличие от наших «полных» меховых комбинезонов на американцах были комбинезоны с электрообогревом. И первое, что союзники сделали, ступив на землю, – каждый достал из кармана плоскую коробку, обернутую целлофаном, и надорвали его. Из коробки они вытащили жевательную резинку и, отправив ее в рот, начали сосредоточенно жевать. Затем, посовещавшись, снова забрались на крыло, в руках у американцев появился фотоаппарат. Они попросили нас «щелкнуть» несколько раз и после этого сфотографировались с нами. Американцы были оживленны и веселы.

Интересным оказалось содержание коробок с бортпайком, откуда союзники первым делом выудили жевательную резинку. Были там также сигареты, две плитки шоколада, бисквиты. Но самым интересным оказался большой шелковый платок, имевшийся в каждой коробке. На одной стороне платка была нанесена прекрасная подробная цветная карта Европы, а на другая сторона платка была разбита на клетки, в которые был впечатан одинаковый текст почти на всех европейских языках. Смысл текста примерно такой: «Я, гражданин США, оказался в затруднительном положении. Прошу оказать мне помощь, а также сообщить обо мне в ближайшую американскую миссию...»

Штурман экипажа оказался украинцем, родившимся в США, куда его родители выехали еще до революции. Свой родной язык он еще не успел позабыть. Штурман рассказал, что они вылетели из Англии бомбить Берлин. Над целью их встретил сильный зенитный огонь. Осколки снарядов пробили в нескольких местах фюзеляж. Тогда именно он и подал мысль – не возвращаться назад, а двинуть на восток, до русских всего каких-нибудь 50 миль. Так и поступили, перемахнув по инерции всю Польшу (от Берлина до Бреста около 700 километров) пока не наткнулись на этот аэродром. Вот они здесь, на незнакомой родине его отцов и дедов, говорил штурман. Война для американского экипажа закончена. Лица американцев лучились счастьем. Вскоре за ними пришла машина, и они махали нам на прощанье руками.

Наконец и нам удалось вылететь в свой полк. Путь лежал в Познань, куда из Иноврацлава за время нашей командировки перебазировались однополчане. Аэродром Крейзинг, где мы приземлились на бетонную взлетно-посадочную полосу, находился немного южнее города. Вблизи протекала Варта, рассекавшая живописные кварталы Познани с юга на север на две половины. В Крейзинге нас ждала масса новостей и письма из дому. Но полк уже начал перебазироваться дальше на запад. Летчиков мы не застали, накануне они перелетели на аэродром Морин возле Одера. Часть наземного эшелона с нашими механиками, ремонтной группой во главе с В.П. Фисейским, часть штабных работников еще оставались здесь. Обстановка на новом месте базирования выдалась исключительно сложной. Нам был передан строгий приказ – ждать! Из полка должен был прилететь лидер.

Как часто бывает, новости узнаются не по степени важности событий, а по тому, как мы их воспринимаем. Первое, о чем рассказал механик моего самолета старшина Владислав Дмитриев, было известие о гибели общей нашей любимицы Зорьки. Она не знала иной жизни, чем жизнь среди людей. Люди были для нее как бы членами ее большой семьи, она и себя причисляла к ним. Когда шутники завели ее в лес, а сами спрятались за кусты и деревья, ожидая, что она обрадуется и убежит, то они глубоко заблуждались.

Сначала она с любопытством обследовала малознакомые ей заросли, но как только заметила, что возле нее нет людей – она заметалась и испуганно заскулила. И когда, продираясь через кусты, Зорька случайно наткнулась на одного из спрятавшихся шутников, радость ее была так неизмерима, что шутнику изрядно досталось от ее объятий. Доверчивость к людям Зорьку и погубила. Но никто из тех, кому пришлось быть другом этого симпатичного зверя, никогда не забудет его.

Перелетая на транспортном самолете вслед за полком, Зорька привыкла самостоятельно по несколько раз в день одна проделывать путь от аэродрома до кухни и обратно. Зорька совершала свои «челночные операции», продираясь напрямик. Преследуемая собачьим лаем, она очень часто вызывала переполох среди людей на дорогах и дорожках. Не знаю, как могли не заметить яркие ленты на груди медведя, на которых были подвешены и звенели многочисленные кресты и медали, но из кузова «студебеккера», в котором ехала группа советских солдат, раздалась роковая автоматная очередь...

К 3 февраля войска 1-го Белорусского фронта вышли к Одеру и захватили в районе города Кюстрина плацдармы на левом берегу реки. Враг создал по Одеру мощный оборонительный рубеж. На плацдармах, не затихая ни на минуту, велись тяжелые бои. Воздушная обстановка к началу февраля сложилась далеко не в нашу пользу. Наступившая распутица не позволяла развернуть сеть полевых аэродромов. На немногочисленных аэродромах, оставленных врагом, удалось посадить только ограниченное количество наших истребителей. А берлинский аэродромный узел с его прекрасными стационарными аэродромами находился за Одером в распоряжении противника. В районе кюстринских плацдармов враг временно захватил господство в воздухе. Большими группами, иногда до 50-60 самолетов одновременно, он бомбил плацдармы и те немногие аэродромы, на которых базировались наши истребители.

И как бы мы не переживали в те дни вынужденное безделье, зная что нашим боевым друзьям приходилось особенно тяжело, лидера не было, приходилось ждать.

Крейзинг, где мы провели несколько томительных суток, был не просто стационарный аэродром люфтваффе. Одновременно он являлся и заводским аэродромом фирмы «Фокке-Вульф». К аэродрому примыкали цеха со сборочными конвейерами, из ворот которых выкатывались готовые для облета истребители «фокке-вульф-190» прямо на аэродром. Неподалеку от аэродрома находился и второй завод этой фирмы – подземный. Строилось все капитально, с немецкой аккуратностью, и строилось руками узников концлагерей. Многие из них работали на этих заводах. Фашисты бежали так быстро, что взорвать заводы не успели. Сотни истребителей «фокке-вульфов» остались в цехах в разных стадиях готовности.

Нам, конечно, было интересно познакомиться, как немцы строили свои самолеты. Сравнить. Ведь нам не раз приходилось бывать на наших авиазаводах. Кроме отличия в конструкции: у немцев самолеты были цельнометаллические, бросалось в глаза совершенство клепальных работ при сборке истребителей с огромным количеством заклепок. На своих заводах мы видели, насколько трудоемка клепка с «поддержкой», особенно в труднодоступных местах. У нас в этом случае работали шустрые мальчишки – рабочие военных лет. А здесь мы увидели стопроцентное применение пирозаклепок. Вставил в отверстие пирозаклепку, прикоснулся к головке электронагревателем (вроде паяльника) и хлопок сигнализирует о том, что все в порядке. Стержень заклепки раздался, надежно скрепляя алюминиевые листы.

Однако знакомство с авиазаводом «Фокке-Вульф» произошло несколько позже. А по прилету в Познань нас сразу насторожили кружащиеся в воздухе Пе-2, столбы дыма, поднимавшиеся в центре города, доносящаяся оттуда артиллерийская канонада. Но Владислав Дмитриев успокоил: «Это что? В первые дни мы здесь с автоматами и гранатами вокруг аэродрома на брюхе ползали. Группировка, окруженная в городе, пыталась вырваться. Им нужен был этот аэродром. Они ждали транспортные Ю-52, которые должны были вывезти эсэсовцев и офицеров. Не вышло… И наши ястребки штурмовали фрицев».

Наконец из Морина прилетел командир нашей 2-й эскадрильи майор Азаров. Нашей радости не было границ. Летели семеркой низко над землей. Приближаясь к Одеру, заметили, что все чаще мелькали под крылом густые еловые леса. Позже мы рассмотрели эти леса: искусственные, посаженные по линеечке, с ровными просеками. И аэродром оказался в таком же лесу, только просека была большая, которую соорудили немцы, рассосредотачивая свою авиацию ПВО.

Полоса узкая, садились с ходу, но одному. Знакомые лица спешащих навстречу друзей, сутулая фигура подполковника Топтыгина возле КП в лесу, старший техник эскадрильи Павел Голубев флажком направляет самолеты в глубь леса на стоянки, и, наконец, дружные руки механиков, мотористов и оружейников подхватывающие наши ястребки. Наконец-то дома!

Вечером полковник Чупиков на разборе боевого дня поставил и нам боевую задачу на завтра. На какое-то время, как это было и на Висле, самым распространенным и главным словом в боевой работе полка стало слово «плацдарм». Туда фашисты направляли группы «фокке-вульфов» с подвешенными бомбам, сбросив которые, «фоккеры» становились истребителями. Туда же, взлетев с лесной просеки, направлялись и наши красноносые ястребки. Бои завязывались порой жаркие, но немцы, благо метеоусловия продолжали оставаться сложными, чаще старались нырнуть в облака. Они заботились только об одном – сбросить бомбы. За неделю воздушных боев над плацдармами (первая декада февраля 1945 года) полк сбил 11 фашистских самолетов. Увеличили свой боевой счет Николай Руденко и Александр Караев, Александр Куманичкнн и Виктор Александрюк, Александр Васько и Николай Савин… В этих боях полк потерял одного своего летчика: над плацдармом погиб лейтенант Соколов. Скромный парень носивший «летную» фамилию. Был он невысокого росточка, но голову всегда держал откинутой назад. Выглядело это немного комично, за что и подвергался частенько беззлобным шуткам своих друзей.

10 февраля однополчане поздравляли с пятидесятым сбитым фашистским самолетом Ивана Кожедуба и Виктора Александрюка – с продолжением победного счета. Возвращаясь с охоты над плацдармами, Кожедуб в паре с Титаренко застал над аэродромом Морин два вражеских истребителя – модернизированных «фокке-вульфов». Атакуя с ходу ведущего, он двумя очередями зажег его. Фашистский летчик выпрыгнул с парашютом вблизи аэродрома и был захвачен в плен техниками полка, которым уже приходилось проделывать такое и раньше. Юбилейный «фриц» майора Кожедуба оказался немецким бароном, переброшенным в числе других асов с Западного фронта. Во время допроса на КП полка вел он себя заискивающе. Евгений Азаров, который не раз присутствовал при допросах пленных немецких летчиков еще на Ленинградском фронте, по этому поводу заметил: «Не тот «фриц» пошел… Спесь-то сбилась…»

12 февраля шестерка красноносых Ла-7 стартовала с узкой просеки и взяла курс на расположенный западнее реки Одера наш плацдарм, нацеленный прямо на Берлин. Эти плацдармы не давали покоя фашистам, прекрасно понимавшим, что последнее наступление русских начнется именно отсюда. Пользуясь густой аэродромной сетью большого Берлина и тем, что большинство советских истребителей не успело перебазироваться вслед за стремительным броском наземных армий 1-го Белорусского фронта, гитлеровцы сумели на какое-то время добиться местного превосходства в воздухе. В те дни десятки, а иногда и сотни «фокке-вульфов» пытались наносить массированные удары по плацдармам.

Жизнь солдата на плацдарме отмерена от одного артналета до другого, от одной танковой атаки до другой и, наконец, от одного воздушного налета до другого, самого неприятного из всех налетов. Даже зарывшись в землю по самую макушку, все равно сверху не чувствуешь себя в безопасности. И эта беспомощность, и пронизывающий насквозь свист падающих бомб не раз понуждали наших солдат отпускать ядреные и заковыристые русские выражения по адресу своих истребителей, которые обладали «удивительным свойством» – отсутствовать именно тогда, когда в них больше всего нуждались.

Так было и в тот раз. Тысячи солдатских глаз почти одновременно увидели, как около тридцати фашистских истребителей ФВ-190 вынырнули из облаков и начали разворачиваться для атаки по плацдарму. Но что это? Пара красноносых и краснозвездных ястребков стремительно пронеслась над головами советских солдат, с ходу атаковала вражеские самолеты, и – один «фокке-вульф», оставляя за собой черный шлейф дыма, взорвался на земле. Строй фашистских самолетов заколыхался, и десятки бомб посыпались на головы немецких войск. Громкое «ура!» разнеслось над окопами. Но, освободившись от подвешенных бомб, фашисты приняли бой.

Через минуту на отважную пару уже пикировали темно-серые самолеты с черными крестами на крыльях и желтыми кольцами вокруг тонкого хвоста. Ведомый советской пары отбил атаку на ведущего и второй пушечной очередью зажег фашиста. Но слишком не равны были силы. Над плацдармом завязался упорный воздушный бой, за которым напряженно следили не только солдаты и офицеры. На командном пункте 5-й ударной армии, выдвинутом на плацдарм, за воздушным боем следил командарм генерал-полковник Берзарин.

Туго приходилось красноносой паре, но на помощь ей пришла вторая пара, вызванная по радио, и третий фашистский самолет взорвался на берегу Одера. Весь бой проходил на малой высоте, а на фоне светлых облаков каждый маневр самолетов был виден с земли удивительно отчетливо, и каждая победа советских соколов вызывала на плацдарме взрыв радости и энтузиазма. Подоспела третья пара, и ее ведущий с ходу атаковал «фокке-вульф», но, проскочив на большой скорости, сам попал под огонь подбитого немецкого самолета. Оба противника упали на землю вблизи друг от друга.

Еще яростнее атаковали врага советские ястребки. В расплату за гибель боевого друга упало на немецкую землю еще несколько фашистов. Вражеский строй рассыпался, последний «фокке-вульф» попытался скрыться в облаках, но и он нашел на плацдарме свою могилу, сбитый ведущим группы. После боя девять костров догорало на обоих берегах Одера: восемь темно-серых «фокке-вульфов» и один краснозвездный «лавочкин».

Когда усталые и потные летчики после посадки на своем аэродроме подошли к командному пункту, чтобы доложить о проведенном бое, их ждал сюрприз. Начальник штаба подполковник Топтыгин показал им только что полученную на имя командира полка радиограмму с благодарностью всем летчикам участникам боя над плацдармом. Ни одна бомба, говорилось в радиограмме, не упала на головы советских войск. Герои-летчики оказали своим наземный войскам неоценимую помощь и вызвали взрыв энтузиазма у всех наблюдавших за этим ярким боем. Радиограмму подписал генерал-полковник Берзарин. А какая награда могла тогда равняться с благодарностью, которая прислана была за спасенные солдатские жизни и за непролитые слезы их русских матерей?!

Вскоре о подвиге соколов нашего полка узнал весь фронт. Политуправление 1-го Белорусского фронта выпустило листовку с описанием памятного воздушного боя и с фотографией. На старой, бережно сохраненной листовке, этот снимок сохранился неплохо. Вот стоит возле крыла «лавочкина» пятерка летчиков, шестой навечно остался в немецкой земле. Так их запечатлел фронтовой корреспондент вскоре после этого вылета.

Ведущим шестерки, он в центре снимка, был заместитель командира нашего полка майор Иван Кожедуб. В том воздушном бою над Одером он в третий раз сбил три вражеских самолета за один вылет. На снимке рядом с Кожедубом стоит штурман полка Александр Куманичкин. Свою Золотую Звезду гвардии капитан Куманичкин заработал еще во время воздушных боев над Днепром в районе Киева.

Из наградного листа на Куманичкина Александра Сергеевича: «... Тов. Куманичкин обладает высоким летным мастерством. Осмотрительность, быстрая оценка обстановки и стремительный маневр, завершаемые коротким и метким ударом, приносят т. Куманичкину победу над противником. Вылетая на боевые задания т. Куманичкин всегда являлся ведущим групп своих истребителей. В воздушных боях он проявляет мужество, отвагу и геройство, умело командует своей группой по радио и в самых ожесточенных боях с численно превосходящими силами противника он из боя выходит победителем». И недаром в том воздушном бою над Одером он со своим ведомым первым подоспел на помощь паре Кожедуба и с первой же атаки вогнал в землю «фоккер», гибель которого внесла переполох в фашистскую стаю. Свою характеристику Александр Куманичкин полностью подтвердил в этом бою на глазах тысяч советских солдат и офицеров.

Ведомый Куманичкина – Сергей Крамаренко... На той фотографии и в жизни своей он не казался богатырем. Высокий тонкий с обожженным лицом, на котором навсегда остались отпечатки летных очков, Сергей обладал исключительной настойчивостью. «Настырный» – говорили про него в полку. Он не признавал легких дорог, выбирая пути, казалось, совсем недостижимые. Высокое звание Героя Советского Союза он получил уже после войны, в 1952 году за выполнение специального задания Советского правительства.

Ведомым у Ивана Кожедуба в том бою был Владимир Громаковский. Лучшего ведомого трудно было найти. Там, в бою над плацдармами и переправами, он лично сбил два ФВ-190, надежно прикрыв своего ведущего от вражеских атак. «Ведомый в паре – щит героя» – этот афоризм Льва Шестакова был для Громаковского не красивыми словами, а делом всей его боевой жизни. В итоге великой войны Владимиру было присвоено звание Героя Советского Союза.

Из наградного листа на Громаковского Владимира Александровича: «В воздушных боях показал образцы бесстрашия, выдержки и хладнокровия. Являясь одним из лучших охотников в полку, своими боевыми качествами и деловитостью воодушевляет летный состав на полный разгром противника… Численное превосходство противника препятствием для него не является, наоборот он смело навязывает противнику бой и всегда выходит из него победителем».

Владимир Громаковский летал не только смело, но и красиво. Он был ведомым и удачливым командиром боевых групп. Начал он воевать тяжелым летом 1942 года на Брянском фронте молодым необстрелянным пилотом. Зимой того же года он прибыл на пополнение в 19-й киап, ставший для него родным и в котором Владимир от А до Я прошел «шестаковскую академию». А февральским утром 1945 года он сдал с отличием еще один экзамен на боевую зрелость. Высокий и сильный парень с открытым лицом и чуть вьющимися темными волосами, которому ничего не стоило на стуле или на краю стола легко выжать стойку на руках и громко рассмеяться от избытка нерастраченных сил. Таким в лучшие годы нашей жизни Володя Громаковский запомнился друзьям.

Пятым на снимке, чуть выше кромки крыла, прислонившись к ней, стоял приземистый белокурый Андрей Стеценко. В этом бывшем автомеханике, сменившем автомобиль и трактор на самолет, весельчаке и балагуре было столько доброго и земного, что, глядя на его открытую улыбку, нельзя было удержаться, чтобы не улыбнуться ему в ответ. Но в воздухе Андрей дрался за двоих, и не один фашистский летчик нашел свою могилу после метких пушечных очередей бывшего автомеханика. Три ордена Красного Знамени и орден Отечественной войны украшали его грудь. И не его вина, что на аэродром он возвратился без своего ведущего. Андрей отомстил за него и сжег еще один фашистский самолет в том бою над переправами.

А вот его ведущий, отважный летчик Орлов, тогда погиб как герой Куликовской битвы богатырь Пересвет, который в поединке с татарским богатырем Челубеем сшибся с ним с такою силою, что, пронзив друг друга копьями, оба они пали мертвыми на землю.

На той старой фотографии нет его, шестого участника боя, человека с летной фамилией, которой трижды оправдал ее за свою короткую двадцатитрехлетнюю жизнь. Летчик Орлов прибыл в наш полк осенью 1943 года, и запомнился однополчанам своим самым высоким ростом среди летчиков и нежным, почти девичьим, румянцем на худощавых щеках. И невольно думается: сколько же нужно было провести жестоких воздушных боев, сколько боевых друзей пришлось потерять, сколько бесценных и неповторимых человеческих жизней должно было оборваться, чтобы вот так, как в том бою на глазах у целой армии, в немецком небе горели немецкие самолеты и падали бы на немецкую землю!

В наш полк прибыл новый летчик. В офицерском собрании Батя представил его, после чего летчик сам рассказал о себе. Герой Советского Союза капитан Шлепов воевал в 8-й гвардейский Краснознаменной Киевской истребительной авиадивизии, которой ранее командовал полковник Чупиков. В летних боях 1944 года Шлепов был тяжело ранен в ноги и еще не совсем выздоровел – хромал, ходил, раскачиваясь, но «отлеживаться в госпитале не собирался». Шлепов настоял, чтобы ему вновь разрешили летать и направили в боевой полк. Батя способствовал ему. Сначала Шлепов ходил с палочкой, но летал и тренировался много. Потом и палочку забросил.

А перед полком вновь встала задача охоты за охотниками. Лучшие асы Германии небольшими группами, парами совершали назойливые рейды по нашим тылам. В первую очередь они старались атаковать на подходах к аэродромам штурмовики Ил-2, которые наносили наибольший вред противнику и базировались рядом с линией фронта. В этих рейдах принимали участие и реактивные истребители Ме-262, ведомые лучшими пилотами люфтваффе. Пару реактивных истребителей встретил в воздухе наш Батя, полковник Чупиков, вылетевший в паре с капитаном Шлеповым.

Ведомый первым заметил реактивные «мессершмитты» и предупредил ведущего. А Батя в ответ: «Того, кто заметил первый – обычно не сбивают». Он очень круто развернулся в лоб атакующим истребителям и сразу открыл огонь. Но попасть на огромной скорости сближения очень трудно. Времени для точного прицеливания не хватает. Обе пары проскочили мимо друг от друга. Реактивные «мессеры» боя не приняли и, не разворачиваясь, на большой скорости ушли на свою территорию.

Вечером, производя разбор боевого дня, Батя поделился подробностями своей встречи с реактивными фашистскими истребителями и подытожил: «Залогом успеха в борьбе с немецкой новинкой является осмотрительность и еще раз осмотрительность! А так же хорошая связь со станциями наведения и аэродромными радиостанциями. Что же касается самого воздушного боя, то маневренные качества Ме-262 хуже, чем у наших ястребков. Представьте себе, что вы деретесь на «чайке» с «мессером». Можно ведь было и на ней Ме-109 сбивать? И сейчас соотношение скоростей примерно такое же!»

Охота за охотниками проходила небезуспешно, несколько летчиков полка одержали победы над фашистскими асами, в том числе ветеран полка Дмитрий Титаренко. Снова вырос боевой счет майора Кожедуба. А 19 февраля ему пришлось встретиться с немецко-фашистским реактивным истребителем. Вот как об этом он рассказывал: «Дело было так. Мы вели воздушную охоту невдалеке от линии фронта. Внимательно слежу за воздухом, с юга, со стороны Франкфурта, на высоте 3500 метров внезапно появился самолет. Он летит вдоль Одера на скорости предельной для наших «лавочкиных». Да это же реактивный самолет! Быстро разворачиваюсь. Даю мотору полный газ, преследую врага. Летчик, очевидно, и не смотрел назад, полагаясь на большую скорость. Выжимаю из машины максимальную скорость, стараюсь сократить дистанцию и подойти с небольшим снижением под «брюхо» вражеского самолета. Хочется подробно рассмотреть его и, если удастся – открыть огонь и сбить.

Титаренко не отстает, зная, что он может поспешить, предупреждаю: «Дима, не торопиться!» Подхожу со стороны хвоста на расстоянии пятисот метров. Удачный маневр, быстрота действий, скорость позволили мне приблизиться к реактивному самолету.
Но что такое? В него летят трассы: ясно – мой напарник все-таки поторопился! Про себя нещадно ругаю Старика. Я уверен, что план моих действий непоправимо нарушен. Но его трассы нежданно-негаданно мне помогли: немецкий самолет стал разворачиваться влево, в мою сторону. Дистанция резко сократилась, и я сблизился с врагом. С невольным волнением открываю огонь. И реактивный самолет, разваливаясь на части, падает». Никто не расценивал результат этого воздушного боя, как случайность. Таким был стиль майора Кожедуба – прекрасного летчика-истребителя. Продуманность действий, молниеносная реакция, железная воля к победе и меткий огонь!

Воздушная обстановка на центральном участке 1-го Белорусского фронта несколько разрядилась. Истребительные авиаполки воздушной армии подтянулись к Одеру, а завидев красноносые ястребки, противник уже старался в бой не вступать. Наземные войска готовились к решительному наступлению на Берлин.

В последних числах февраля осложнилась обстановка на правом фланге фронта. Над ним нависла восточно-померанская группировка противника. Фашистское командование возлагало на нее большие надежды, полагая наступлением с севера во фланг 1-го Белорусского фронта разрядить неблагоприятную для себя обстановку на центральном берлинском направлении. Наши охотники пригодились и здесь. Перед группой майора Кожедуба (Титаренко, Руденко, Стрельников, Стеценко и Масляков) была поставлена задача: атаковать паровозы, эшелоны, автомашины в районе западнее Штеттина, нарушая коммуникации противника, создавая пробки на шоссейных и железных дорогах. Обычно такие задачи охотники выполняли попутно, если не встречали воздушного противника. Теперь перед группой майора Кожедуба эта задача стала главной. Группа перелетела на аэродром подскока возле набольшего городка южнее Штеттина. Свое мастерство при штурмовке паровозов, эшелонов и автомашин вновь показал Николай Руденко. Майор Кожедуб так про него и сказал: «Он мастер таких атак».

Точные координаты аэродрома Морин были хорошо известно противнику, и, как только наступило некоторое затишье на плацдармах, немцы нацелили свою тяжелую артиллерию на аэродром. Методические артобстрелы нарушали жизнь на самолетных стоянках, оставляли воронки на взлетно-посадочной полосе. Работать с аэродрома стало затруднительно, и полк временно перебазировался на аэродром Варнитц, находящийся дальше от линии фронта.

На стыке 1-го и 2-го Белорусских фронтов советские воины вели наступательные бои в районе Щецина (Штеттина). Они отбрасывали и прижимали восточно-померанскую группировку немцев к северу, к Балтийскому морю. Авиация обоих фронтов обеспечивала господство в воздухе, однако в районе Альтдама, где фашисты старались удержать плацдарм на правом берегу Одера, вновь стали действовать асы 51-й эскадры «Мельдерс». Проявляя активность, им удалось выиграть несколько воздушных боев с нашими истребителями, «пощипать» наши штурмовики и бомбардировщики.

Десятка летчиков-охотников во главе с командиром полка Чупиковым (Куманичкин, Титоренко, Азаров, Громов, Крамаренко и другие) вылетели в соответствии с приказом командования с аэродрома Вартниц на аэродром «засады», который, был расположен вблизи озера Медве. 11 марта на новом месте первым открыл счет Батя – П.Ф. Чупиков.

Пара Азаров-Громов поднялась с длинной и очень узкой бетонной полоски, с которой ранее стартовали немецкие ракетные истребители Ме-163. По обеим сторонам дорожки распустилась весенняя грязь. На высоте около пяти тысяч метров Андрей Громов увидел чуть ниже себя на подстилающей дымке пару «мессершмиттов» и предупредил Азарова. Похоже, что это были немецкие охотники, прочесывающие на большой скорости район боев и ищущие очередную жертву. «Что ж! Поменяемся местами!» – мелькнуло в сознании Азарова, и он ввел машину в пикирование. Силуэты немецких самолетов быстро увеличивались, но противник заметил преследование и ведущий с набором высоты резко отвернул в сторону. Однако Азаров упредительной очередью «достал» ведомого, от самолета которого потянулась широкая светлая полоса, а вслед за тем отделилась фигура летчика...

В подобных случаях, когда немецкие летчики оказывались в меньшинстве, они обычно старались уйти крутым пикированием. Однако этого не произошло. Ведущий прекрасно видел окраску советских самолетов (красные носы и белые хвосты), что отличало Ла-7 особого маршальского полка от всех других ястребков, но принял бой. Образовался клубок из трех самолетов. Последовал ряд молниеносных маневров, которые Громов повторил за Азаровым. На этот раз немецкому летчику удалось прошить самолет Громова пушечной очередью. Снаряд разорвался в кабине. Брызнула гидросистема, кабина вмиг наполнилась маслянистым туманом. Громов ничего не видел. Он сбросил фонарь, осмотрелся: «Азарыч» и немец дрались выше... Красная пелена застилала его глаза, кровь сочилась из-под шлема на лицо. Что он мог сделать еще? Мотор работал неровно. Стараясь не потерять сознание, он потянул в сторону аэродрома.

Азаров остался с противником один на один – словно в классическом поединке. Немецкий летчик принимал одну лобовую атаку за другой, хотя преимущество в этом случае было за советским самолетом, имеющим мотор воздушного охлаждения против более уязвимого мотора с водяным охлаждением на «мессершмитте». Он только чуть отворачивал, чтобы самолеты не врезались друг в друга. Но попасть во время лобовой атаки, когда скорость сближения, складываясь, превышала скорость звука – было непросто. Наконец, летчик «мессершмитта» не выдержал и отвернул раньше, чем они поравнялись. Азаров увидел промелькнувшее серо-голубое «брюхо» и крылья с черными крестами.

На аэродроме полковник Чупиков прильнул к рации, стараясь сквозь треск эфира и далекие голоса разобраться в характере боя. В воздух были подняты еще две пары. Ни Азаров, ни Громов на вызовы не отвечали.

На посадку с ходу, не делая круга над аэродромом, пошел самолет с бортовым номером «17» – Громов. Посадочные щитки самолета вышли не полностью, фонарь сброшен... Коснувшись земли, ястребок подскочил несколько раз и в конце пробега развернулся, съехал с дорожки, завяз в грязи. Летчик из кабины не вылезал... К самолету подбежали. Андрей Громов сидел со сдернутым летным шлемом в руках. Его лицо было похоже на страшную блестящую маску из пота, крови и масла. Только лысина розовела, и сверкали белки залитых кровью очумелых глаз. Всепоглощающее чувство досады, обиды на себя охватило его: «Азарыч» там дерется один! А я, как слепой котенок, – еле сел».

Стали смотреть: как же Андрей остался жив? Снаряд вошел сзади возле бронеспинки и разорвался снизу приборной доски. Стали спрашивать, потом взяли длинный прут, воткнули его в пробоину и соединили с местом разрыва снаряда. Глазам своим не поверили и ахнули. По всем данным снаряд должен был пронзить летчика насквозь. Видно Громов как-то отклонился случайно в момент выстрела... «Опять чудеса в авиации!» – Сказал техник по спецоборудованию Виктор Кукин. – «Кто после этого скажет, что чудес не бывает?»

Томительно тянулись минуты. По всем расчетам у Азарова горючее уже было на исходе. В этот момент на малых оборотах почти неслышно над макушками леса показался его самолет. Он мягко коснулся земли, и мотор на пробеге остановился. Азаров быстро выскочил из кабины: «Где Андрюха? Что с ним?» «Сел, жив! Ранен легко, только много крови потерял». – Успокоили его. Азаров помолчал, собираясь с мыслями, и заговорил: «П... первый раз с таким «фрицем» встретился. С... си-лен черт! Но и у него нервишки сдали, когда на лобовых несколько раз чуть не «поцеловались». Не выдержал. Я его морально п... победил, когда он «брюхо» показал, а вслед за этим и сбил!»

Вечером на аэродром прилетел генерал Савицкий. Он рассказал, что тела обоих немецких летчиков, сбитых в воздушном бою Азаровым, нашли. Оба они были известными асами. Ведущий капитан Брендль оказался командиром группы 51-й эскадры «Мельдерс». На его счету числилось 176 сбитых самолетов. Он был награжден Дубовыми листьями к рыцарскому кресту – высшей наградой фашистской Германии. В кармане убитого аса оказалась целая пачка фотографий. Летчики рассматривали их, передавая друг другу. Вот фашистский капитан красуется со всеми своими регалиями; вот расплывшись в улыбке на одутловатом лице, в белом мундире его поздравляет шеф люфтваффе Герман Геринг; вот его похлопывает по плечу сам фюрер. Несколько фотографий передали «на память автору», коллекция «сувениров» которого таким образом пополнилась.

Воздушной бой над Штаргардом (Старгадом), проведенной в середине марта 1945 года, явился апофеозом боевой деятельности Евгения Азарова, начавшейся в первый день войны в Ленинграде и завершившейся в небе Берлина. Только прирожденный летчик-истребитель, великолепно чувствующий все перипетии воздушной схватки, мог с таким блеском провести этот бой.

На аэродроме Варнитц в те дни за командира полка оставался майор Кожедуба. Под его руководством пары и группы полка летали на поддержку наземных войск в район южнее Альтдамма по вызову полковника Чупикова и командира 3-го истребительного авиакорпуса генерал-лейтенанта Савицкого.

Вскоре началось и «освоение» берлинского направления. Охотники полка привыкали к ориентирам, разведывали аэродромную сеть противника, пробовали его силы, а они были немалые. Все лучшее, что еще осталось у люфтваффе, было стянуто сюда, где должен был решиться исход великой войны. Первые воздушные бои над Зееловскими высотами провели Кожедуб с Нечаевым, Щербаков с Петровым, Караев с Алексеевым, Тараканов с Плиткиным. Приняли в этих боях участие и совсем молодые летчики: Александр Щербаков и Александр Шипицин.

Группа полковника Чупикова полностью выполнила задание и без потерь вернулась на аэродром Варнитц. Радостное возбуждение царило в полку. По эскадрильям проходили партийные и комсомольские собрания. Чувствовалось, что весь фронт натягивается как тугая тетива лука, и все мы с нетерпением ждали начала решающей битвы. Слова, сказанные в те дни замполитом Асеевым: «В бой, как на праздник!» лучше всего отражали настроения однополчан.

22 марта две пары полка, возглавляемые дважды Героем Советского Союза Кожедубом и Героем Советского Союза Куманичкиным, вылетели на свободную охоту уже под вечер. Над Зееловскими высотами они встретили до 30 ФВ-190, летящих двумя эшелонами. Кожедуб зашел со стороны солнца в тыл верхней группы и с дистанции 100–50 метров сбил ведущего четверки. Его напарник Титаренко одновременно сбил его ведомого. Выйдя из атаки боевым разворотом, Кожедуб приблизился ко второй четверке «фокке-вульфов» и в молниеносной атаке зажег третий вражеский самолет. Штурман полка Куманичкин атаковал вторую группу самолетов противника (до 20 ФВ-190), сбил с дистанции 150–100 м ведущего замыкающей пары, который упал западнее Зеелова. А его напарник Громаковский сбил второй самолет той же пары. Вражеский летчик покинул самолет с парашютом.

23 марта одержали победы капитан И. Щербаков, лейтенанты Александрюк и Васько.

12 апреля полк снова перебазировался на аэродром Морин. Все однополчане восприняли это как счастливое предзнаменование. Значит, начало долгожданного наступления совсем близко.

15 апреля вечером состоялось общее построение полка. Подполковник Асеев зачитал воззвание Военного совета фронта – призыв к войскам победоносно завершить войну. Наутро в бой! И хотя Батя приказал хорошенько отдохнуть – не спалось. Из комнат летного состава долго еще доносились приглушенные разговоры. Казалось, не успели мы смежить глаза, как на ноги всех поднял грохот канонады. Еще затемно мы были на аэродроме. В темноте над головами разносился гул самолетов, это наносили удары ночные бомбардировщики 18-й воздушной армии.

Гул сотен пролетающих самолетов слился воедино с грохотом тысяч артиллерийских орудий. И вдруг на западе, за Одером, в берлинской стороне взметнулся ввысь прямой луч прожектера и по его команде яркий холодный свет разорвал темноту и осветил все вокруг. На какие-то мгновенья мы были ошеломлены. Ведь никто не знал, что это пошли в атаку танки, пехота и артиллерия армий, сосредоточенных на кюстринских плацдармах, и путь вперед им освещали 143 мощных зенитных прожектора, ослепляя противника и подавляя его волю к сопротивлению. Первая полоса вражеской обороны была преодолена без больших потерь, однако дальше развернулись ожесточенные и тяжелые бои.

Полк вылетал парами с небольшими временными интервалами. На протяжении всех первых дней наступления в воздухе постоянно находились истребители-охотнники нашего полка. Ни один вылет не обходился без воздушного боя. Бои велись над Одером, над Зееловскимн высотами, над Штраусбергом и Бернау, над Берлином. И трудно было выделить какие-то отдельные бои. В те дни все воздушное пространство западнее Одера было заполнено самолетами...
Весенняя погода была мглистая, а внизу горели леса. Дым от пожарищ покрывал землю плотной двухкилометровой шапкой. Только выше разливалась безбрежная синь. Незабываемая феерическая картина открывалась тому, кто оказывался выше этой шапки. В густой дымке внизу в разных направлениях сновали сотни самолетов: «илы», «петляковы», «туполевы», «яки», «лавочкины», «аэрокобры», «мессершштты», «фокке-вульфы» и даже американские «летающие крепости», совершавшие налеты на Берлин. Одновременно в разных частях огромного пространства восточнее фашистской столицы шли десятки воздушных боев, сливаясь в единое воздушное сражение.

В этих воздушных боях счет полка вырос на десятки сбитых вражеских самолетов. И, перебирая список летного состава полка, участвовавших в битве за Берлин, не находишь ни одного, который бы в те дни и недели не увеличил свой личный счет воздушных побед.

В этот день шестерка Героя Советского Союза майора Азарова вела бой с группой до 30 «фокке-вульфов». В ходе боя каждый из летчиков нашей группы сбили по одному самолету противника (Азаров, Громаковский, Громов, Мирнов, Стеценко и Геращенко).

16 апреля летчики полка вели свободный поиск над самым острием наступления наших армий – в районе Зеелов – Мюнхенберг – Бернау. В этот день только наш полк под руководством полковника Чупикова провел 10 воздушных боев и уничтожил 16 «фокке-вульфов», своих потерь не было. По две победы одержали Руденко и Алексеев.

Командующий 5-й ударной армией генерал Берзарин, наблюдая за действием наших истребителей, прислал командиру 3 иак генералу Савицкому такую телеграмму: «Прошу объявить благодарность летчикам вашего корпуса, отлично действовавшим в сложных метеорологических условиях при обеспечении войск и переправ через Одер 16. 4.1945 г.»

17 апреля во время свободной охоты пара Кожедуба встретила западнее Одера до 40 самолетов ФВ-190, следовавшими с бомбами на восток. Отойдя с набором высоты в сторону, Кожедуб развернулся и на предельной скорости догнал и атаковал сзади сверху замыкающий самолет, который сразу же развалился в воздухе. Фашисты пришли в замешательство, а подоспевшая группа истребителей нашего полка расстроила их боевой порядок. Кожедуб настиг еще один «фокке-вульф» и в упор расстрелял его.

В этот же день по одной победе в воздухе одержали майоры Титаренко и Куманичкин, капитан Савин и лейтенант Крамаренко.

Вот как протекал один из воздушных боев, который провела пара Александрюк – Васько 18 апреля. Они вылетели в середине дня в район Мюнхенберга. На высоте 4000 метров летчики встретили около 40 «фокке-вульфов» с бомбами, следующих под прикрытием четырех «мессеров». Наши истребители, имея преимущество в высоте, внезапно сверху-сзади атаковали группу прикрытия и сразу же сбили два вражеских самолета. Вторая прикрывающая пара противника поспешила уйти и оставила своих подопечных. Воспользовавшись этим, Александрюк атаковал ведущего группы «фокке-вульфов» и поджег его самолет. Боевой порядок немецких самолетов был нарушен, и они повернули обратно. Советские летчики парой против сорока сбили три самолета противника и не допустили остальных в район наших войск!

19 апреля под вечер, когда багряная заря окрасила дымное небо и сквозь тучи за горизонт падало большое солнце, майор Кожедуб вылетел в паре с майором Титаренко. Это был их пятый вылет в тот день. В районе Нейруппена северо-западнее Берлина на высоте 5500 метров они встретили до сорока «фокке-вульфов» с бомбами идущих курсом на восток. Кожедуб принял решение атаковать на предельной скорости. С первой же атаки ведомый замыкающей пары развалился в воздухе. Наша пара ушла вверх. Но большая часть группы противника продолжала полет. Снова атака – с пикирования. Сбросив бомбы, немецкие самолеты замкнули оборонительный круг. Они обнаружили только одну пару советских ястребков и вступили в бой. Один из «фокке-вульфов» зашел Кожедубу в хвост, но Титаренко был на месте: фашистский самолет загорелся, от него отлетели обломки. На помощь паре Кожедуб – Титаренко подошла группа красноносых истребителей нашего полка. Теперь можно идти домой, но впереди и ниже спешил на восток еще один «фокке-вульф» с бомбами. Не бывать этому! Атака – и еще один фашист нашел свою могилу на окраине Берлина. Это были 61-й и 62-й фашистский самолет, сбитые в воздушных боях Иваном Кожедубом.

А 20 апреля мне пришлось давать дополнительные объяснения начальнику штаба о подробностях одного из боевых вылетов. Казалось, обычный боевой вылет, но вот подполковник Топтыгин посчитал его не совсем обычным. Во второй половине дня мы в паре с младшим лейтенантом Родионовым вылетели на свободную охоту в район Берлина. Дымка. Несколько слоев рваной облачности делали берлинское небо похожим на слоеный пирог с начинкой из своих, вражеских и союзных самолетов. Условия полета были крайне сложными. Бой дробился на ряд прерывающихся атак, из-за наплывов облачности или опасности столкновения, с неизвестно откуда вынырнувшими самолетами.

Все знали, что противовоздушная оборона Берлина была насыщена тяжелыми 88-мм зенитными орудиями, огонь которых был очень эффективен. Об этом рассказывали воздушные разведчики, уже не раз бывавшие над Берлином и понесшие там потери, об этом сообщалось в информационных листках. Словом, без особой нужды в зоне ПВО летать не следовало. Выходя из одной атаки пикированием, наша пара пробила облачность, и вдруг внизу раскрылся огромный серый город. Мы выскочили из облачности над центром Берлина на высоте всего около тысячи метров. Словно стрела резала западную часть города магистраль Шарлотенштрассе – Унтер дер Линден. Срубленные деревья в излучине змеящейся Шпрее – парк Тиргартен. Очаги пожаров, большие здания в которых угадывались рейхстаг, имперская канцелярия...

Потом я рассказывал друзьям: «Все сжалось во мне... Словно голый очутился перед тысячами глаз. Другой такой мишени для зениток трудно и представить себе. Одинокая пара на высоте каких-то сотен метров. Ну, думаю, как жахнут... и каюк. Но никто... Ничего...» Раздумывать было некогда. С разворотом на восток прижали мы до бреющего, и по крышам домов, через Трептов-парк, через ожерелье озер, выскочили к своему аэродрому Морин на Одере. Наш отчет об этом полете, без «живописных» деталей был очень краток. Про себя же мы с Сергеем Родионовым очень сетовали, что не смогли увидеть результаты наших атак и не смогли об этом доложить определенно. Притулившись в домике КП эскадрильи мы ждали – авось, еще удастся «подлетнуть». Зуммер полевого телефона всколыхнул даже дремлющих – авось... Но адъютант эскадрильи младший лейтенант Гостев направил нас с Родионовым к начальнику штаба. Подполковник Топтыгин не стал спрашивать то, что беспокоило нас – результаты воздушного боя. Он уточнил: в какое время и как долго мы были над Берлином, на какой высоте и действительно ли не видели разрывов зенитных снарядов? В ответ на наши заверения он заметил, что сегодня это уже второй подобный сигнал... Мы не сразу поняли его, но он добавил: «Это благо для вас, а не для танкистов».

Вот тогда все стало ясно и досадно за свою непонятливость. Суть заключалась в том, что зенитная артиллерия ПВО Берлина была снята и переброшена на фронт для борьбы с советскими танками. При этом сработал метод «опроса летного состава после выполнения боевых заданий», благодаря которому не раз были получены важные сведения.

Однако спасти фашистов уже ничего не могло – никакие-то переброски зенитной артиллерии, о которых должны были разбиваться наши танковые атаки, ни что другое. Приближался неумолимо час возмездия. Лавина советских войск продолжала катиться к Берлину. 21 апреля войска 1-го Белорусского фронта ворвались на северные окраины Берлина, а войска 1-го Украинского – на южные.

22 апреля полк перелетел на аэродром Вернойхен, на полпути от Одера к Берлину. Мы приземлились на аэродроме берлинской ПВО, с которого только вчера летали наши противники.

23 апреля пополнили свой боевой счет полковник Чупиков и капитан И. Щербаков. Еще два самолета противника сбил Громаковский. Ивану Никитичу Щербакову было присвоено внеочередное воинское звание подполковник. Все однополчане тепло поздравили его. А 25 апреля, когда огненное кольцо вокруг Берлина сомкнулось, он по приказу командования на Ли-2 вылетел в Москву. Там его ждало уже мирное задание...

27 и 28 апреля стали переломными днями в ходе боев за Берлин. В конце дня 28 апреля 176-й гвардейский авиаполк перебазировался на аэродром Шеневальде уже западнее Берлина. Шеневальде – один из базовых берлинских аэродромов люфтваффе. Огромное летное поле с бетонной полосой. Ангары, громадные двери которых специальным механизмом распахивались одним нажатием кнопки. Устройства для кондиционирования воздуха внутри ангаров. Авиагородок со стадионом и комплексом подсобных предприятий. Все это почти не подверглось разрушениям. Лишь по окраинам летного поля стащили поврежденные фашистские самолеты. Там образовалось целое кладбище авиационной фашистской техники.

28 апреля по одному самолету противника сбили Масляков и Мирнов.

29 и 30 апреля в Берлине велись ожесточенные бои. В эти дни предпринимались последние попытки сопротивления, уже бывших люфтваффе, иначе их трудно было назвать. В районе Берлина появлялись группы ФВ-190 в шесть, восемь и даже больше самолетов. 30 апреля пара Куманичкин - Крамаренко вылетела на перехват большой группы «фокке-вульфов», которые бомбовым ударом стремились помочь выбраться из «котла» немецко-фашистской группировке, пытавшейся прорваться на запад недалеко от аэродрома Шеневальде.

В бою с шестнадцатью «фокке-вульфами» боевая пара Куманичкин - Крамаренко заставила фашистские истребители сбросить бомбы на головы прорывавшихся немецко-фашистских дивизий. В этом воздушном бою майор Куманичкин сбил свой 31-й фашистский самолет.

Последний фашистский самолет, сбитый в великой войне летчиком 176-го гвардейского истребительного авиаполка, нашел свою могилу в районе Науэна (северо-западнее Берлина) в конце дня 30 апреля 1945 года. Вот, как это произошло. Николай Руденко вылетел как всегда с Мишей Стрельниковым. Это был их третий вылет за этот день. Солнце уже низко скользило над дымной шапкой Берлина. Шестерка ФВ-190 без бомб направлялась с северо-запада к центру Берлина на высоте 3500 метров. Наша пара еще не успела набрать высоту и в стороне, маскируясь в лучах солнца, устремилась ввысь. Атака! Но обе пушки у ведущего лейтенанта Руденко не стреляли. Задержка! Перезарядку пришлось производить во время боевого разворота. Встреча на лобовых с другой фашистской парой. И опять задержка! Прекрасные летные данные Ла-7 позволяли каждый раз выходить из разворота чуть выше фашистских пар. Руденко принял единственно правильное решение и скомандовал Стрельникову: «Вперед! Атакуй, прикрою!» Стрельников атаковал и зажег «фокке-вульф». Район Берлина покидали последние самолеты когда-то мощных и спесивых люфтваффе. Крутым пикированием они ушли на северо-запад, к Эльбе. Война для них закончена. Они улетели сдаваться в плен нашим английским союзникам.

Так один из самых молодых летчиков полка младший лейтенант Стрельников поставил точку в боевом счете 176-го гвардейского истребительного авиаполка, это был 398-й фашистский самолет, сбитый в воздушных боях в Великой Отечественной войне нашим полком.

День этот остался в памяти навсегда. Многие вылетали в тот день, хотя и не всем пришлось повстречать врага. К вечеру изрядно проголодались. Неожиданно на аэродром Шеневальде приехал командующий Военно-воздушными силами главный маршал авиации А.А. Новиков. Вместе с главным маршалом приехал генерал-лейтенант авиации Е.Я. Савицкий. Они стали нашими гостями. Ужин был накрыт в большом зале. Присутствовал весь офицерский состав полка.

Александр Александрович Новиков в тот вечер был очень оживлен, много шутил. Завершалось то, ради чего были принесены советским народом такие огромные жертвы. И хотя бои еще продолжались, радость предстоящей победы торжествовала тогда над всеми другими чувствами людей, находящихся в зале. Новиков был доволен тем, что смог встретить один из последних дней войны, здесь западнее Берлина, в том же самом боевом коллективе, с которым он встретил первый день войны в далеком Ленинграде.

Главный маршал вручил ордена и медали, сердечно поздравляя летчиков, техников, механиков и мотористов, специалистов авиационных служб и штабных работников. А.А. Новиков сказал при этом, что никто не будет обойден и забыт, и тут же дал указание командованию полка подготовить наградные листы на тех, кто отличился в последних боях и на тех, чья прошлая боевая работа была недостаточна оценена.

Маршал А.А. Новиков отлучился из-за стола, все обратили внимание – не прощаясь. Чуть позже стало известно, что он был вызван к телефону. Радостная улыбка освещала его лицо, когда он возвратился в зал. Подняв руку, он потребовал внимания и объявил: «Тольке что с КП Руденко сообщили: «Над Рейхстагом алеют красные знамена Победы! Поздравляю всех!!!» Громкое «ура» разнеслось в ответ. Восклицание исходило от самых сердец. За столом произносились тосты. Однополчане поздравляли и обнимали друг друга. Вот тогда и прозвучал еще один тост в честь русских «Иванов».

«Занятые» переполнявшими чувствами, мы пропустили выступление Ивана Кожедуба. В тот вечер он выступал по московскому радио от имени воинов 1-го Белорусского фронта. Адъютант нашей эскадрильи младший лейтенант Гостев, бывший оперативным дежурным на НП полка, рассказывал: «Волновался наш боевой друг перед микрофоном!»

Но война еще не закончилась. Остатки берлинского гарнизона, расчлененные на части, делали попытки прорваться на запад навстречу к англо-американским союзникам. На какое-то время им удалось разорвать кольцо вокруг Берлина, и под ударами немцев оказался штаб 3-го истребительного авиакорпуса генерала Савицкого в Фалькензее и несколько аэродромов, в том числе и аэродром Шеневальде.

Для действия против наземных войск противника был срочно приведен в готовность зенитно-артиллерийский полк, охранявший район аэродромного базирования. В помощь ему в считанные минуты было собрано все, что можно было вооружить и собрать в кулак. Гвардейцы-проскуровцы сформировали сводный отряд технического состава под командой инженера полка Константина Зарицкого. На вооружении отряда были карабины, автоматы, гранаты и трофейные фаустпатроны. Летчики полка сидели в самолетах с полным боекомплектом готовые немедленно нанести удар по немецкой группировке и приземлиться после этого на других аэродромах. Комсомольцы авиаполка во главе со своим вожаком старшиной Ивановским выдвинули лозунг: «Ни один не пройдет!»

1 мая немцы подошли к аэродрому. Первым бросил гранату сержант Сальников. И начались взрывы. О том, что было дальше, рассказывается в книге «Советские Военно-воздушные силы в Великой Отечественной войне»: «В то же время в районе Штансдорф и Гютерфельде вел упорный бой с крупными силами противника личный состав штабов 3-го истребительного авиационного корпуса и 283-й истребительной авиационной дивизии, 471-го и 481-го батальонов аэродромного обслуживания, технический состав 56, 116, и 176-го истребительных авиационных полков. Летчики 3-го истребительного авиационного корпуса, помогая своим товарищам пулеметно-пушечным огнем и бомбовыми ударами, уничтожали врага. Авиаторы вместе с подошедшими стрелковыми частями до конца дня вели наземный бой, уничтожив 477 и взяв в плен 1288 солдат и офицеров. Отважными действиями личный состав 3-го истребительного авиакорпуса не позволил крупным силам противника вырваться из окруженного города» (Советские Военно-воздушные силы в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг. – М., 1968. – С. 411).

И не раз в ту войну авиационные техники и механики на фронте делали очень часто, казалось, не возможное. И не случайно, что многие техники стали впоследствии летчиками. Известно, что авиационным техником начинал свою службу в советской авиации трижды Герой Советского Союза маршал авиации Александр Иванович Покрышкин. Прежде чем стать летчиком, служил авиационным техником и наш Батя, с которым полк закончил войну в Берлине, Павел Федорович Чупиков, ныне Герой Советского Союза, генерал-полковник авиации. В тяжелом 1942 году ушел в военное училище летчиков механик 896-го истребительного авиаполка Гриша Краснолобов и успел принять участие в боях с фашистскими захватчиками. В конце войны из гвардейского Проскуровского истребительного авиаполка в летные училища ушла целая группа авиационных механиков и среди них механик, обслуживающий самолет Героя Советского Союза Владимира Громаковского – Алеша Зарников. А механик Евгения Азарова П. Романов закончил службу в ВВС полковником, командиром истребительного авиаполка.


Утром 9 мая 1945 года на аэродроме Шеневальде западнее Берлина в честь Дня Победы состоялось торжественное построение 176-го гвардейского Проскуровского Краснознаменного ордена Александра Невского истребительного авиаполка. Полк выстроился поэскадрильно. На летное поле было вынесено гвардейское Знамя. Правофланговым в парадном строю стоял начальник воздушно-стрелковой службы полка гвардии майор Титаренко, летчик, разделивший с полком все его «бои и войны» – «Старик», «Один процент» – так его часто звали однополчане. Последовательно Титаренко летал почти со всеми командирами, которые сменились в полку со дня его основания – с Героями Советского Союза Зайцевым, Ткаченко, Орловым, Шестаковым и Чупиковым. В конце войны, чаще, чем с кем-либо, с ним в паре летал заместитель командира полка Кожедуб.

В парадном строю полка стояли и ветераны войны – асы, сбившие каждый десятки фашистских самолетов, и их ведомые, обеспечившие эти воздушные победы, и совсем еще молодые летчики-истребители, влившиеся в полк на заключительном этапе войны, но внесшие свой вклад в дело разгрома немецкого фашизма.

Рядом с ними находились их верные боевые друзья: инженеры, техники, механики, оружейники, мотористы, золотые руки которых обеспечили бесперебойное функционирование сложной авиационной техники на протяжении всей долгой войны, в любое время суток, при любых условиях погоды, при любой температуре, под бомбежками и артиллерийскими обстрелами врага.

В строю стояли офицеры и старшины штаба полка, адъютанты эскадрилий, летчик связного самолета гвардии лейтенант Дашин, врач полка гвардии капитан медицинской службы Капанадзе, словом все те, без самоотверженной работы которых невозможна организация боевой работы боевого коллектива. И все вместе эти люди, вынесшие на своих плечах все тяготы войны, назывались одним емким словом – однополчане.

Знаменосцем полка в День Победы был Герой Советского Союза гвардии майор Куманичкин, незадолго до этого назначенный заместителем командира полка по летной подготовке. Ассистентами были Герои Советского Союза гвардии капитан Шлепов (новый штурман полка) и гвардии старший лейтенант Александрюк (командир звена 3-й эскадрильи).

На правом фланге 1-й эскадрильи стоял ее командир, ветеран 19-го, ставшим 176-м гвардейским, истребительного авиаполка гвардии капитан Тараканов. На эту должность он был назначен, когда Герой Советского Союза гвардии капитан Беликов был переведен в другую часть. На левой ноге Тараканова вместо сапога был надет унт. Это было напоминание о вынужденной посадке ранней весной 1944 года, когда он отморозил ногу. С тех пор он так и ходил, и летал – в одном унте и одном сапоге. В строю 1-й эскадрильи стояли гвардии капитан Масляков, заместитель командира эскадрильи, командиры звеньев – Герой Советского Союза гвардии лейтенант Руденко и гвардии старший лейтенант Стеценко, старшие летчики гвардии лейтенанты Вялов и Крамаренко, летчики младшие лейтенанты Плиткин, Стрельников и Шипицин.

2-ю эскадрилью возглавлял ветеран полка Герой Советского Союза гвардии майор Азаров. Рядом с ним в строю стояли Герой Советского Союза гвардии капитан Караев, заместитель командира эскадрильи, командиры звеньев – Герой Советского Союза гвардии старший лейтенант Громаковский и гвардии старший лейтенант Геращенко, старшие летчики – гвардии старший лейтенант Мирнов и гвардии лейтенант Богданов, летчики гвардии лейтенанты Алексеев и Громов, гвардии младшие лейтенанты Родионов и Хлопцев.

На правом фланге 3-й эскадрильи находился Герой Советского Союза гвардии подполковник Иван Щербаков. Он был назначен командиром эскадрильи после того, как Герой Советского Союза гвардии майор Баклан получил назначение в другую часть. В строю эскадрильи стояли гвардии капитан Савин, заместитель комэска, командир звена гвардии старший лейтенант Яхненко, старшие летчики – Герой Советского Союза гвардии лейтенант Васько и гвардии старший лейтенант Петров, летчики гвардии лейтенанты Нечаев и А. Щербаков.

Далеко от парадного строя полка в День Победы находился дважды Герой Советского Союза гвардии подполковник Кожедуб. Его командировка в Москву затянулась.

Выступления перед строем полка гвардии полковника Чупикова и гвардии подполковника Асеева были кратки. Схлынувшее напряжение боевой обстановки, безмерная радость от долгожданной Победы, гордость от сознания, что в прошедшей тяжелейшей войне разбит самый сильный враг за всю историю Родины, думы о близких и родных, надежды на встречу с ними – все это выразилось в утренней стихийной стрельбе из всех видов оружия. Сильные чувства, рвавшиеся наружу, не располагали гвардейцев к длинным, официальным речам, но зато «Ура!» кричали громко, самозабвенно.

Гвардии подполковник Топтыгин огласил итоги боевой работы 176-го гвардейского (19-го) Краснознаменного истребительного авиаполка за период Великой Отечественной войны с 22 июня 1941 года по 9 мая 1945 года. Личным составом полка произведено и обеспечено 8422 боевых вылета, из них 4016 на свободную воздушную охоту. Проведено 711 воздушных боев, в ходе которых сбито 398 самолетов противника и 56 уничтожено на земле. Всего уничтожено 454 самолета противника. При штурмовках наземных целей уничтожено до 100 паровозов и вагонов, много другой боевой техники врага, нанесены большие потери в живой силе.

Свои потери составили 48 летчиков, т.е. почти 100% первоначального состава полка, причем самые тяжелые потери пришлись на первые месяцы войны, когда погибло 23 летчика. Полк прошел боевой путь от Ленинграда до Берлина. Особенно большую боевую работу однополчане выполнили за последние полтора года войны на направлениях главных ударов советских войск. Полк участвовал в освобождении Украины и Белоруссии, Прибалтики, Польши, бил врага в его собственном логове, долетев до реки Эльбы. За отличные боевые действия при взятии войсками Красной Армии городов и столиц приказом Верховного Главнокомандующего однополчане были отмечены 27 благодарностями.

Только за период с 6 июня 1944 года по 9 мая 1945 года, когда полк работал исключительно методом свободной охоты, было произведено 2848 боевых вылетов и сбито в воздушных боях 226 самолетов противника и 48 уничтожено на его аэродромах. При этом в воздушных боях и от огня зенитной артиллерии противника было потеряно 6 своих летчиков, один из которых - лейтенант Шарапов, вернулся в полк после окончания войны.

За отличие в боевых действиях, проявленных при взятии Берлина, полк вскоре после Победы был награжден третьим орденом – орденом Кутузова 3-й степени. Таким образом полное наименование полка теперь звучало так: 176-й гвардейский Проскуровский орденов Красного Знамени, Александра Невского и Кутузова 3-й степени истребительный авиационный полк.


Началась мирная жизнь. Обобщение боевого опыта, учения, совершенствование летного мастерства. А через несколько дней летчикам полка удалось побывать и в самом Берлине. В те теплые майские дни 1945 года дороги и улицы Германии впервые за свою историю вместили огромные толпы людей. Словно началось новое великое переселение народов. Кого только не было в этих толпах!

Среди немецких «цивильных» беженцев, советских солдат и перемещенных лиц из всех стран Европы то здесь, то там мелькали «беженцы» иные. Они бросались в глаза. Тысячи голодных породистых собак, брошенных бежавшими своими хозяевами. Ни одна выставка не могла сравниться с таким разнообразием пород: овчарки, доберман-пинчеры, доги, сенбернары, бульдоги, боксеры, сеттеры, спаниели, таксы, борзые, гончии и даже сибирские лайки. Но жалкий вид был тогда у бездомных собак: голодные, тощие и грязные. Люди старались их подкормить, как могли. Одна из таких собак – прекрасный экземпляр пушистой лайки, которая отзывалась на кличку Берта, надолго задержалась на нашем аэродроме. Без всякого сомнения, в Германии издавна любили и берегли четвероногих друзей. Но не находился тогда ответ навязчивый для нас вопрос: как могла совмещаться эта любовь к «братьям меньшим», которая облагораживает человека, с тем культом жестокости и садизма, который процветал среди хозяев всех этих собак...

Тысячи советских солдат и офицеров, кто чем мог, писал, царапал на стенах Рейхстага и его колоннах свои автографы, а рядом – на ступеньках, в коридорах, в комнатах и огромных залах пели и плясали под баян, ели кашу из солдатских котелков, разливали по кружкам из заветных фляжек, спали, завернувшись в плащ-палатки, смертельно уставшие, но счастливые советские бойцы.

В Имперской канцелярии в бывшем кабинете бывшего «фюрера» шелестели под ногами страницы дарственных экземпляров «Майн кампф» – все, что осталось от его бредовых идей, так нам казалось тогда. От знаменитого глобуса, на котором он «проигрывал» эти идеи, кто-то уже успел вырезать несколько кусков... Видно, на память, как сувениры.

А неподалеку возле дымков русских полевых кухонь робко кучковались оставшиеся жители Берлина. Без шума и толкотни они выстраивались в аккуратные очереди. Жизнь продолжалась…