Интервью Владимира Анохина с Евгением Алексеевичем Радченко , 73 ГИАП

Набор текста: Борис Ярцев
Литобработка: Игорь Жидов, Олег Корытов


─ Вы летали практически на всех Яках – первом, седьмом, девятом, третьем. Сравните их. Какой лучше, какой хуже в качестве истребителя?

Як-1, 7 и 9 примерно одинаковы. Разница была в вооружении. На Як-1 были два пулемета 7.62 мм и пушка 20 мм. А на Як-7, пулеметы уже 12.7 мм и пушка 20 мм. Это вооружение уже гораздо лучше. К тому же были зажигательные пули, взрывающиеся, бронебойные. Поражаемость ими была гораздо лучше.
В ту войну сбить самолет пулеметом 7.62 мм было практически невозможно. А 12.7 мм уже реально…
На Як-3 я летал уже после войны…

─ А по маневренности? Какой легче, какой тяжелее? Ваша оценка?

Многое зависело от летчика. Как он умел пилотировать, как он мог выжать из самолета все, что он может дать. Ведь летчики разные. Один ручку перетянет, в штопор свалится. Другой боится перетянуть, и не использует все возможности. Летчик должен так освоить самолет, чтобы чувствовать его поведение. И определять границы возможностей не по приборам, а всем своим телом. От этого и маневренность зависит. Як-9 был более тяжелый. Немножко. Як-1 был более легкий самолет.

─ У Як-9 было много модификаций. Был Як-9Т с пушкой 37 мм.

Были, но я на этих не летал. Я уже забыл, на каких я летал, но с пушкой 37 мм я не летал.

─ А в конце войны не получали Як-9У? С двигателем М-107?

Нет, у нас таких не было.

─ А Як-3 как оцениваете?

Як-3 - это самый лучший самолет. Самый легкий, его вес был 2600 кг с «копейками». Разница между Як-3 и Як-9 ─ 300 кг. С Як-7 может и больше. И двигатель был мощнее. Поэтому скорость у Як-3 была до 700 км/ч, что по тем временам редкость. А Як-1 по инструкции было 500 с чем-то. И это у нового самолета. А поизносится двигатель… Практически 400 км/ч если давал - уже хорошо.

─ После войны Вы летали на Кингкобре P-63, а она в сравнении с Яком?

Мне кажется, что она, как бы сказать, более интеллигентна. Там у нее и удобство есть. И посадка проще, чем у Яка, потому что колесо переднее. И радиостанция хорошая, и в кабине удобно. Вооружение более сильное. Но мне воевать на ней не приходилось, поэтому оценку давать я не хочу.

─ А пилотирование удобнее, чем на Яке?

Нет, она имела тенденцию попадать в «перевернутый штопор», из которого тяжело выходила. А летчики этого побаивались. Як ─ проще.
У меня был случай, когда я в воздушном бою свалился в штопор на высоте ниже 1000 метров. Пришлось перетянуть руль, потому что пара «мессеров» сзади заходила, пришлось выходить из-под удара. И я в штопор свалился, и немцы после этого потеряли меня, потому что, когда я в «штопор» свалился, сразу ручками на вывод, и над землей вышел. А они кинулись, меня уже нет. Я ушел.
Ручку от себя, и Як сразу переставал вращаться. И спокойненько выводить его уже из пикирования.
Может, посчитали, что сбили, а может быть, просто потеряли. Я сам не знал, куда я из штопора вышел. Сюда, или туда…

─ Наши радиостанции и американские радиостанции на Кобрах…

Там хорошие были радиостанции. У наших многое зависело от того, как их обслуживать. Бывало, то волну неправильно настроят, то еще что-то такое… Ну всё таки уже хорошо было, что было радио. Ведь, в начале войны мы вообще не имели радиостанций…

─ Шум, треск был, стоял в наушниках? Помехи?

Бывало, что прислушиваться надо было. А на американских самолетах более чисто было. Их радио было лучше.

─ Я читал, что практически до конца 1943, что передатчики ставили не на всех машинах. Приемники стояли на всех, но передатчики не на всех.

Да, поначалу радиостанцию имел только ведущий, а ведомые только приемники. Не хватало видимо…

─ Вам приходилось и с «мессерами» встречаться, и с «фоккерами». Ваше сравнение «мессера» и «фоккера».

«Мессершмитт» более маневренный. Он и по весу легче, чем «Фокке-Вульф 190». Был, кроме всего прочего, более освоен.
«Фокке-Вульф» более тяжеловатый, не такой маневренный. Я бы сказал, он какой-то неуклюжий.
А «Мессершмитты», те хитрее. С ними тяжелее было.

─ То есть «мессер», на ваш взгляд, как истребитель был опаснее чем «фоккер»?

Да. «Мессершмитт» был более освоенный, уже доведенный. Когда впервые в Испании появились «Мессершмитты», наши И-16 на равных с ними дрались. Немцы его быстро модернизировали: поставили другой двигатель и он добавил скорости почти 100 км/ч, Поставили радиостанцию, более мощное вооружение.
Когда наши советники вернулись из Испании, они докладывали в Политбюро в присутствии Сталина. Вопрос о нашем отставании тогда поднял полковник Стефановский. Он потом стал летчиком-испытателем, книгу «300 неизвестных» написал… После выступления Стефановского собрали Политбюро с участием наших генеральных конструкторов, и была построена задача ─ создать самолеты со скоростями 600-550 км\ч, чтобы была радиостанция, чтобы пушечное вооружение и прочее, и прочее. И вот после этого, в 39 году, в декабре, были испытаны Як-1, МиГ и ЛаГГ-3. Но из них только Як пошел серией.
МиГ-3 оказался ненужным, потому, что был высотный, данные хорошие были от 5 до 7 тысяч, а почти все воздушные бои шли на высоте 2-4 тысячи метров.
А ЛаГГ-3 оказался перетяжеленным, тяжелый очень…

─ Кстати, выпуск ЛаГГ-3 прекратился только летом 44 года…

Вот этого не помню.

─ На ваш взгляд: как менялись со временем боевые качества немецких летчиков?

Эволюция очень хорошо видна. Вначале они были сильны тем, что имели свою тактику.
В предвоенный 40 год, мы курсанты любили ходить в секретную часть и брать там секретные бюллетени, ─ это листочки, которые нельзя было конспектировать, нельзя было выносить, знакомиться только на месте. Там описывались воздушные бои на озере Хасан и на реке Халхин-Гол. Встречалась группа с группой, затягивалась кутерьма, начинали гоняться друг за другом. А наземные наблюдательные пункты сообщают:
─ Воздушный бой.
И поднимаются с аэродромов и наши, и японцы. И получалось 20 на 20, или 10 на 10. Называли эти бои - «собачья свалка».
Немцы в такие воздушные бои не ввязывались. Они любили найти отколовшегося, одинокого или поставить какую-нибудь приманку. И вот тут его сверху и сшибают. Такая тактика была у немцев ─ более хитрая. Мы могли на рожон лезть, «ага, в атаку, пошел». А немцы этого не признавали. И так до конца войны, они любили подловить лопушка, одиночку или слабенького и сбить его.

─ Ну а летчики как? Сильный был противник немец?

Я хочу сказать, что я пережил, и к какому выводу я пришел. Сила противника во многом зависела от нас. А наше правительство в предвоенные 30-е годы допустило несколько серьезных упущений.
Первое, я считаю, что это боевой порядок. Ведь мы, не то, что до начала войны, но и в войну летали по старым правилам: звено - 3 самолета, там командир звена, правый и левый ведомые. Двойной порядок: интервал 10-15 метров, дистанция между самолетами тоже 10-15 метров. И чем плотнее идет это звено, тем, говорили, оно лучше.
И бомбардировщики, и штурмовики имели три в звене, но для них это совершенно оправданно. Почему? Потому что у них есть воздушные стрелки, которые охраняют заднюю полусферу, более опасную. Три самолета имеют по одному стрелку, и если они помогают друг другу, то защищают заднюю полусферу уже три пулемета. Это выгодно. А у истребителя? У него же нет ничего сзади.
А маневренность звена… Да нет никакой маневренности: ведущий плавные разворотики делает, чтобы не оторвались, чтобы не столкнулись в маневрировании. Летчики почти все время следят за ведущим и удерживают свое место в строю.
А немцы? Звено у них 4 самолета, две пары. Интервал между самолетами в паре 15-20 метров, дистанция – 150 метров. То есть, такая вот штука: он может маневрировать при развороте, и налево перейти, и направо перейти, ничем он не связан. Спокойно осматривает воздушное пространство, ищет противника, а у авиации так: противника увидел - уже 50% безопасности. А если ты его прозевал, не увидел вовремя, вот тут тебе и хана.
Со временем и у нас тоже звено стало 4 самолета, и боевой порядок как у немцев.
Второе. Когда я поступал в училище, то знал, что после окончания училища присваивают звание «лейтенант», и человек связывает свою жизнь с защитой родины. Так было. И когда мы сдавали при поступлении экзамены, то видели летчиков, которые закончили училище. Они одели новое обмундирование темно-синее, галстук, рубашка беленькая, по два кубика в петлице. Поехали в отпуск...
1 сентября 40 года я стал курсантом. А под новый год 31 декабря собрали всех курсантов в зал, и зачитали новое положение, оно называлось: «О прохождении службы в авиации». Там много был положений, и некоторые запомнились. Первое: после окончания училища присваивать воинское звание не лейтенанта, а сержанта. Второе: служба 4 года. После этого в запас. И ежегодно на сборы для тренировки, и опять на вольную, в запас. То есть человек уже где-то работает, находит себе пропитание, но в армии не служит. Оклад: у тех, кто кончил раньше - один, а эти сержанты - уже другой.
Этот приказ имел и обратное действие, и тем, которые лейтенантами в сентябре-октябре уехали в отпуск, при возвращении присвоили кому «сержант», кому «старший сержант», а нашему инструктору ─ старшина. То есть, сняли кубики, одели треугольнички, и поселили их в казарму. А некоторые приехали уже с женами - поженились за отпуск. Ну что, в казарму всех… Это что нормально?
Летчик должен летать 10 месяцев, а в отпуске быть два, тогда он свое качество будет поддерживать. А если он в году только два месяца летает, он полностью теряет свою квалификацию. Это как пианисты…
После отпуска, 2 месяца не летал летчик, его нужно провозить на спарке, чтобы он вспомнил посадку и взлет. А если год не летает? Это было? Было.
А морально? Некоторые курсанты чуть не забастовку устроили. И некоторых из-за этого отчислили. А это было? Было.
И еще, приблизительно в это же время, летному составу и в воинских частях, и при обучении курсантов запретили выполнять фигуры высшего пилотажа: бочки, переворот через крыло, мертвую петлю, ранверс, иммельман, ранверсман… А что разрешили выполнять? Это мелкий, 30 градусов, крен и глубокие, 60 градусов, виражи, спираль, чтобы снижаться, скольжение, для уточнения посадки, и боевые развороты на 180 градусов.
Для чего это было сделано? Для уменьшения аварийности. Запретить, вместо того чтобы научить. Это ж было? Было.
Это, конечно, отошло без приказа. Война началась, там уже не до этого было. А вот мой инструктор, когда были полёты в зону, где пилотаж делать, уходил подальше от аэродрома, чтобы не видно было с земли, и показывал все эти фигуры: как и перевороты, и бочки и прочее, и прочее. Так, чтобы не забыть. А кому не показывали, тот сам осваивал. А я, скажем, прочувствовал все эти фигуры с инструктором…

─ И все же Ваша оценка: немецкий летчик 43 года и немецкий летчик 45 года.

Я помню, что уже даже в конце 44, когда я летал командиром звена на прикрытие войск, вдруг появляются «Мессершмитты». Мы на них, а они уходят. Я знаю, конечно, что они радио наше не слышат, но я кричал все равно:
─ Куда пошли, сволочи! А ну назад! Давай!
Вот уже для смеху, потому что такое было. Я не выдумываю.

─ То есть в 45 году у основной массы немецких летчиков, как говорится, «кишка была тонка»?

Да, уже не то, что раньше.
Есть такой вид боевого задания ─ «свободная охота». В каждом полку несколько пар «охотников» было. У меня был ведомый, я с ним летал иногда и на «свободную охоту». Я немного вылетов сделал на «свободную охоту». Может быть 35-40 вылетов. Конечно, в 42-м году об этом и не думали, потому что было «не до жиру ─ быть бы живу». В 44 году мы стали иметь преимущество, а в 45 году парой вылетаешь свободно, куда хочешь, туда и идешь. То есть выбираешь сам высоту, район или до линии фронта, или в тылу... В общем, ходишь парой и ищешь противника. И вот, на Сандомирском плацдарме это было, в Польше, я полетел и ходил на высоте примерно 3 тысячи метров. Смотрю: на земле тень от самолета. А это может быть только тогда, когда самолет летит на высоте 15, ну 20 метров. Если выше, то тени не будет. Самолет сам я не вижу, потому что он камуфлирован под местность. А тень ─ черная, и я сразу увидел. А потом и самолеты увидел: ведомый далеко отстал от ведущего. А я на 2500 тысячи выше их. Если перейти сразу к пикированию, разовью скорость и выйду вперед, что очень невыгодно. Значит надо построить маневр какой-то. Что я и сделал: убрал обороты, и перешел как бы в планирование глубокое, и строил так свой маневр, чтобы выйти сзади самолета на дистанцию примерно 100 метров, можно и ближе. И так оно и получилось: они меня не видели, и спокойно шли на Запад, на свою территорию. А я вышел в хвост на метров 75, дал длинную очередь, и он тут же ткнулся в землю, и вот так вот огненные брызги от самолёта полетели. Так был сбит «Фокке-Вульф».

─ «27 августа 44 года, «Фокке-Вульф-190». Восточнее Опатув.» Опатув - населенный пункт в Польше.

Вот-вот. Правильный маневр был построен...

─ Менялись ли со временем требования к подтверждению победы?

В 42-м подтверждение? Прилетел и говорит:
─ Сбил!
Записали. А в 43 году уже надо два подтверждения, или наземных войск или…
В 42 году прилетел, говоришь, сбил и всё. А потому, я считаю, в начале войны было больше приписок.

─ А как Вы относитесь к числу побед у немцев в сотни самолетов?

Может это те, которые еще в Испании сбивали...

─ Хартманн начал воевать в декабре 42 года, чуть раньше, чем вы. И как пишут, за два с небольшим года нащелкал 352 сбитых. Насколько это вероятно?

Что я могу сказать? Приписки ─ это зависело от человека. А если нахал, то будет докладывать: сбил и все. Раз стрелял – значит, сбил.
И в книгах пишут, раз попал, то «Мессершмитт» горит и падает, «Юнкерс» горит и падает. А вот те, что я лично сбивал, чаще падали, не горя…
Самолет ведь имеет соответствующее оборудование, чтобы он не загорался. Инертный газ поступает в бензобак, пуля его пробивает, но бензин не загорается, пары не загораются…

─ Появились переводы воспоминаний немецких летчиков, в которых они утверждают, что совершали до 15 боевых вылетов в день.

Это что? Боевой вылет ─ 5 минут, взлетел и садись? А воевать когда?

─ Какое самое большое число вылетов в день вам приходилось совершать?

Да, по-моему, если три было, то хорошо. Многое зависело еще от того, какая задача стоит перед полком, дивизией. Вот скажем разведчик наш 31-го полка Фотий Морозов, Герой Советского Союза, у него, по-моему, 860 вылетов.

─ Сейчас точно скажу. Морозов Фотий Яковлевич ─ 857 боевых вылетов.

Ну, я и говорю 860, округленно.
А я, бывало, за целый месяц делал 7 или 8 вылетов. Зимой погоды нет, а погоды нет, значит задания нет, в облаках мы не летали, за облака тоже не летали, только визуально…

─ Ваша оценка, максимальная, сколько лётчик-истребитель…

5-6 вылетов в день - это очень хорошо.
Можно подсчитать. Значит светлое время, если летом, это часов 15-16, а если зимой это часов 8-9.
Я считаю, что вылет - это хотя бы минут 40-50, это минимум. А то бывает и час. Это только полет туда-обратно, да если с боем... А подготовка самолета? Пока его зарулили, заправили, осмотрели, сел, опять полетел. На все это уходило полчаса, минимум. Это если из боя повреждений никаких не привез. Вот и подсчитаем. Если полтора часа на вылет…

─ То есть вранье… А каков был обычный распорядок рабочего дня?

Постоянно было так: подъем - еще темно. И летом, и зимой. То есть, или в 4-5 часов летом, и часов в 7 – зимой. И сразу в машину на аэродром.
Были и те, кто вставал еще раньше, и, когда мы приезжаем, они уже расчехлили самолеты, уже попробовали моторы, заправили, и прочее, и прочее. То есть самолеты готовили.
Мы приехали на аэродром, и обычно куда? В землянку… Землянки были, ну были иногда и палатки, либо какое-то строение, как штаб.
Когда я в марте 43 года в полк приехал, то все лётчики были в одном месте. Была землянка, вправо вход в штаб полка: начальник штаба, командир полка, его помощники, влево дверь ─ летчики. Двухэтажные нары, деревянные, солома и брезент. Обычно это чехлы самолетные. И вот мы приезжали, сразу еще, полусонные, в эту землянку, и спать. Через час примерно привозят первый завтрак. Катюша была, помню, официантка. Она заходит с термосом, там чай или кофе наливает, бутербродик, за голову подергала и сунула, в одну руку бутерброд, в другую ─ стакан. Сквозь сон выпиваешь и опять спать, если, конечно, нет задания. Вот такое начало было.
Почему тогда всё вместе было? Когда мы приехали в полк, то летчиков в полку всего было, что-то около десяти. Так что делить некуда было. А когда мы, пять человек приехали, затем через некоторое время летом еще поступило пополнение, кто-то еще вернулся из госпиталя. В общем, стало уже человек двадцать, и тогда разбили. Три эскадрильи, каждой выделили место на аэродроме. Ставили обычно палатку и приезжали уже не в полк, а на свое место. И телефонная связь со всеми эскадрильями. Вот так до конца войны.
По штату в полку должно быть 40 летчиков, а практически, если половина была, то было хорошо.

─ Может только после Крыма вас на пару месяцев вывели в резерв, тогда пополнили…

Два месяца, ровно два месяца были под Киевом.

─ Вот тогда вас пополнили, а когда бои начались, постоянно уже был не комплект.

Потерь было мало, но были раненые. А потерь уже было мало.

─ А если есть боевая работа и погода соответствующая, то как день строился?

Ну как… Командир эскадрильи и командир полка, если надо было, вызывал командира эскадрильи и давал задание, или по телефону, бывает срочное задание.
Бывало так, что сидим все около палатки, самолеты нашей эскадрильи стоят тут же. Вдруг звонок:
─ Быстренько четверку поднять, подходят штурмовики, сопроводить.
Командир эскадрильи:
─ Ты, ты и ты, быстро садимся, запускаем, взлетаем.
Как правило, делаем круг вокруг аэродрома, на высоте около 1000 метров. Мы выстраиваемся и идем на задание. А вылеты заранее ─ по часам: «вот в такое время» ─ это обычно на прикрытие войск. Район такой-то. Высота такая-то. Всё, ведущий знает, там за полчаса дает команду:
─ Сели в самолеты, запуск, взлёт.
И выполняется задание.

─ Обед на аэродром привозился?

Обед, да. А ужин был у нас интересным. Когда я приехал, как было. Прибегаем в столовую кто как, кто пошел умыться, кто прям с аэродрома, кто куда, кричит:
─ Маша, дай быстрее пожрать!
Поел и ушел. Другой подходит через 10 минут, третий ─ через 15. Вот так было. А после гибели Баранова (майор Николай Иванович Баранов погиб 6.5.43 И.Ж.), когда командиром полка стал Голышев (полковник Иван Васильевич Голышев погиб 21.07.43 И.Ж.), ввели другой порядок:
─ На ужин летчикам быть в такое-то время.
В зависимости от времени года ─ летом часов в 9, когда стемнеет, а зимой пораньше. И в 6 часов уже темно. В столовой сделали три стола больших ─ на три эскадрильи, и маленький стол ─ начальству.
Каждый летчик свое место знает. Стоят стопочки с водочкой ─ каждому. Пришли в заданное время, сели, но не кушают. Стоит закуска: там винегретик, или помидорчики, водочка, все сидят - ждут. Заходит командир полка со своими помощниками. Все встают для приветствия. Проходит.
─ Прошу садиться.
Сели. Маленький разборчик: кого похвалили, кого пожурили, кого-то вспомнили. И:
─ Прошу поднять бокалы.
Выпили, и начинается ужин. Был у нас и аккордеонист свой, который присутствовал почти всегда. Ну, музыка играет. Кому надо выйти, спросит разрешение командира полка. Или сам командир полка, если видит, что все покушали, скажет:
─ Кому нужно ─ выйдите.
До конца войны вот такой был порядок.

─ Кормили как?

Очень хорошо. В авиации была 5-я норма, самая богатая. Техсостав - похуже.

─ Были среди ваших летчиков злоупотребляющие водкой?

Чтобы сильно, я бы не сказал. Но свои 100 грамм выпить ─ это же как закон. Видимо и чувство такое было у каждого, летчики соображали и меру знали.

─ А когда нелетная погода, затишье на фронте, как день строился?

Все равно на аэродроме. Погода такая штука, сейчас туман, а через час уже он может рассеяться.

─ В полку был особист? Какие отношения с ним складывались?

Был. Фамилия у него была Человеков. И я бы сказал: его фамилия ему соответствовала. Он был человеком. Что там за дела у него были, я не знаю. Но в полку на него обид не было.

─ А политработники?

В полку отношения с ними нормальные были. Может, что-то у кого и было, я же не могу за всех говорить. Но про окружающих меня людей, с кем я больше всего общался, я ничего не могу сказать плохого. Михайлин Александр Кириллович был политработник. И говорить умел, и ставить задачи. Летал, но не много. Обычно начальники летали мало. Но у него два или три сбитых (07.05.1944 ФВ-190 аэр. Отметка 80.0, 20.07.1944 Ме-109 Перемышляны)…

─ Приезжали ли на фронт артисты, концертные бригады?

Не часто, но были. Пели, плясали. Что-то рассказывали. Было.

─ Приходилось ли Вам за границей общаться с местным населением?

Я не помню, чтобы я где-то обращался…

─ То есть, особо контактов с местным населением не было?

Нет. Это в большей степени относится к наземному персоналу, может быть к женщинам, были оружейницы, штабистки. Они жили отдельно, и бывали случаи, когда их в частных домах размещали, как квартирантов.

─ А летчиков не размещали отдельно по квартирам?

Нет. Летчиков старались селить вместе, и охранять их.

─ Отношения с женским полом. Всё-таки, как говорится, ребята молодые.

Ну, это уже как кому повезет. Было, что и романы крутили и женились. Так что всякое было. Гаврилов Сашка, наш летчик, командир звена. Он женился на оружейнике нашей эскадрильи. Клава ее звали. У меня письма есть от нее. Его уже нет давно. А она в Астрахани живет.

─ В вашем полку самолеты были закреплены за конкретным летчиком, или на задание летали на исправном на данный момент самолете?

У меня был свой самолет, но бывало, если мой был неисправен, мог сесть и в другой самолет. Но такое было очень редко. У меня был свой хороший механик Костя, потом другой, тоже хороший специалист… От механика много зависит. Самолет, это же мотор. А от летчика зависит, конечно, эксплуатация.

─ На самолетах звездочки, обозначавшие количество сбитых самолетов противника, рисовали?

У меня были. По-моему, слева… Не помню, но было чуть сзади и ниже кабины. Двенадцать звездочек…

─ А какие-то рисунки, надписи были?

У нас стрела, спереди до почти хвоста. Это полковой знак был…

─ Коки винтов окрашивались во что-то?

Что-то было… У каждой эскадрилья был свой цвет. Помню, был голубой цвет, наша эскадрилья. По-моему, был желтый. Да, вот третья. Красный.


─ А надписи? Я смотрю у вас была ─ «Кубанец»…

Да. Летчик Харченко, украинец написал «Хиба», а его заставили закрасить. Хиба, это Гриша по-украински. Его так все и звали. Хиба.

─ Иволга, у него какая-то надпись на «м».

У него была «Маруся».

─ Это получается, что у каждого своя надпись была?

Не у всех, это не у всех.

─ А у Борисенко было что-то написано?

Не помню. У Головина ─ «Пастух». Потому что мы Илы сопровождали, как пастухи.

─ В воздухе при переговорах по рации, у каждого был позывной?

Свой позывной. У меня был «24». Полковой был «8» ─ «8-24».

─ С соседними полками было общение?

Не было. Сидели на разных аэродромах. Обычно один полк, один аэродром. Так что общения не было. В воздухе встречались иногда, совместные полеты были… А так общения нет.

─ А проводились совещания по обмену опытом: дивизионные сборы, командиров эскадрилий, звеньев…

Бывали, но редко. Но я не всегда в них участвовал. Так что много сказать не могу.

─ То есть практически, внутри своего полка «варились»…

В основном, в полку…

─ Вы помните все воздушные бои, как сбивали? Вот, допустим, 2 сентября 43-го, «Рама». Это Ваш первый сбитый самолет противника.

Про этот могу рассказать. Полетели шестёркой прикрывать войска. Ведущий был Иванов, уже опытный летчик, ну и я ведомый… У кого, даже не помню…
Ходили-ходили, и вдруг увидели «Раму». Она корректировала артогонь. Стали ее атаковать. Он же такая, зараза… Верткая. Очень маневренная. Как волчок крутится… Ну, и я пытаюсь попасть в нее. В конце концов получилось так, что я и сам не ожидал ─ сбили, упала.
Когда мы прилетели, и стали разбираться, то решили всем составом участников боя, что моя последняя очередь была более эффективная, и что победу нужно записать на меня. Могли написать как групповую, но в то время групповые уже не учитывали, отчетность по ним никуда не уходила. Групповые были в 41-м и в 42-м году.
Это был один из моих первых боевых вылетов, ну и воздушный бой, наверное, первый. Вот так я получил первый самолет.

─ Видели сами, как она упала, или пришло подтверждение?

Сами видели, и получилось так, что нам не нужно было подтверждение.

─ 2 ноября 43го. «Юнкерс-87» над Джанкоем. Помните, как его сбили?

Ну, как сказать. Столько времени прошло, что вспомнить все я просто не смогу. Этого сбил на свободной охоте…

─ А последнего своего сбитого вот не помните? 23 апреля 45–го.

Вот думаю, как это все произошло, и не могу ничего осознать. Ведь бывало как: прилетишь и говоришь:
─ Так и так, я сбил, вот там упал.
Записали, но не засчитывают. Иногда потом посылали нашего представителя, какого-нибудь офицера-штабника, который ехал по этим территориям, на которых шли воздушные бои и брал подтверждение у наземных войск. И они пишут, такого-то числа, в такое-то время упал Ю-87 в таком-то районе. Сверяют мое показание и это. И уже записывают. Тогда платят деньги. За Ю-87 платили 1500 рублей, за истребитель ─ 1000, за бомбардировщик ─ 2000.

─ Когда свой оклад вы получали, домой что-то посылали?

Да. Часть ─ на книжку, а часть ─ перевод. Обязательно. Деньги мало когда нужны были.

─ Премии за сбитых на руки получали, или в Фонд Обороны шло?

На книжку. На руки деньги практически не получали, всё писали на книжку, не сберегательную, а вкладную.
И я помню, после войны нашу эскадрилью отправили на Дальний Восток. Мы поехали к японцам воевать. В Свердловске сделали пересадку, потому что все деньги, которые были с собой, истратили. В Свердловске книжки использовали, получили деньги, и дальше поехали. Приехали в Читу, а там войны почти и не было. Она кончилась, и месяца через два приказ поступил: «По своим частям». И мы обратно. Туда ехали почти месяц, а обратно ─ 10 дней. Почему туда месяц? Мы тогда из Чехословакии выехали. Катушкин командир эскадрильи, я ─ его заместитель. Летчики как-то ко мне больше тянулись и со мной вопросы решали. И решили они сделать маленькую хитрость: в Киеве разъехаться по домам, а жили кто на Кубани, кто в Москве, на Украине, в Подмосковье. Побыть дома 2-3 дня и потом приехать к одному летчику в Мичуринск. Пришли к командиру, и говорим:
─ Или по-хорошему. Или все равно мы разбежимся. А по-хорошему сделаем так…
А Катушкин был с Кубани. И мы разъехались. А когда мы все вместе приехали в штаб воздушной армии в Чите, командир пошел доложить, его спрашивают:
─ А где твои летчики?
─ А вон ждут - сидят в коридоре.
─ О, единственная эскадрилья, приехала организованно, а то тянутся по одному.
Не удалось с японцами повоевать. Когда мы вернулись обратно, то указ вышел «О награждении медалью «За победу на Японией». В части оформили документы на нашу эскадрилью, на техников, мотористов, летчиков. И послали. Пришел ответ: «Ваша часть не числится».
А некоторые, оказывается, когда уезжали из Читы, взяли справки. Вот им медали дали.

─ Вы и после войны служили в 73 ГИАП?

Да, я с ним и провоевал, и здесь, в Тирасполе, 5 лет стояли, я был заместитель командира эскадрильи. Потом, когда в Германию в 51 году полк перевели, меня в 31 полк перевели командиром эскадрильи. Там я побыл командиром эскадрильи год с лишним, и опять вернулся в 73-й заместителем командира полка.

─ А на «Кобры» как скоро после войны вы пересели?

С «Яков» на «Кобры» здесь, в Тирасполе, мы переходили в 1946.
После войны мы получили «Як-3», вся дивизия получила «Як-3», но через некоторое время оказалось, что они бракованные. На заводе, по-моему, в Тбилиси эти «Як-3»делали… Мне кажется, клей по технологии положенный кончился, и они заменитель пустили на плоскости. И были катастрофы. В нашей дивизии разбился летчик… После этого у всех «Як-3» двигатели сняли, а планера сожгли. Вот здесь в Тирасполе. А нам дали «Кобры».

─ «Аэрокобры» или «Кингкобры»?

«Кингкобры». И на них летали до 51-го, пока в Германию не перебросили. Здесь получили реактивные «МиГи» в сундуках и ящиках. Но командование решило их оставить той дивизии, которая нас сменяла, а мы получим «МиГи» в Германии.

─ Что помните о Лилии Литвяк? Много пришлось с ней летать?

Мало очень. Она была в первой, а я в третьей эскадрилье. Летал с ней в то время, когда мало было летчиков, и были сборные группы. Что я запомнил ─ это один из первых боевых вылетов, когда она была моим ведущим. Она уже была командир звена, имела сбитые, награды, а я только-только прибыл. И вот, получаем интересное задание: штурмовать немецкий аэродром Таганрог. Дело было в апреле 43 года. На Кубани шли активные воздушные бои, и наше командование решило с центрального фронта перебросить на Кубань 3-й корпус истребителей под командованием генерала Савицкого...
Они перелетали, как правило, по эскадрилье. И вот одну из эскадрилий вел самолет Пе-2. Они должны были сесть в Ростове, заправиться, и дальше лететь на Кубань. Ведущий перепутал, как раз в это время были разливы рек, вода… Короче говоря, он привел группу истребителей аж в Таганрог, и дал команду роспуска. Прежде чем разобрались, Як сел к немцам. Ну, оставить самолет наш – это значит, немцы могут его использовать…
Было принято решение - уничтожить Як. Нашу группу в шесть самолетов на штурмовку Таганрогского аэродрома повёл командир эскадрильи капитан Филипченко..
Перед полетом, Лилия Владимировна как ведущая, как опытная, мне сказала, я не помню дословно, но главное я запомнил:
─ Держись меня. То, что делаю я, то и ты делай. Не отставай и не выскакивай вперед.
Это я запомнил. Прилетели, зашли со стороны моря, чтобы использовать фактор внезапности. Но всё равно нас встретили сильнейшим зенитным огнём. Чёрные шапки разрывов возникали со всех сторон. Я впервые попал в такой переплёт. Мы стали пикировать на аэродром. Я вижу аэродром внизу, самолеты стоят, наши стреляют, и я стрелял по этим самолетам. Яка не видели, немцы его спрятали где-то, стреляли по немецким. И все вернулись домой. Вот такой вылет. Больше я с ней и не летал. А 1 августа 43 года она не вернулась с боевого задания. Как и что было – были разные разговоры. А вот летчик Евдокимов, который летал в то время, вроде видел - мессер проскочил из облачности…

─ Он ведомым у нее был?

Да, кажется… Я уж не помню. Я в том вылете не участвовал. А вскорости и он погиб.

─ Часто на штурмовки наземных целей приходилось летать?

Нет, штурмовые – очень редко… Это дело не истребительское… Было, когда Илов сопровождали. Они штурмуют, и мы тоже. Машина идет легковая, вот на нее метишь, видно хорошо, если попал, и опять на свое место, опять смотришь. Это неофициальная штурмовка… Азарт, как говорится, брал, ну и штурманешь…

─ А в конце войны свободная охота, если вы не находили?...

По времени смотришь. Пора уходить, выбрал цель ─ или артиллерийскую установку, или пехота, или что там еще, стрельнул - и домой.

─ При сопровождении Илов что делали?

Летчики на Илах видят, как их сопровождают. Бывает по-разному: бывает как, ведь когда Илы работают, они сработают от бреющего, примерно за полторы-две тысячи метров. Сделали горб, развернулись, бывало по 5-6 заходов делали на одну цель, то есть, когда нет противодействия, особенно истребителей. Когда цель хорошая, они кругом встали и один за одним пикируют, опять вираж, заходит и опять штурмует, 5-6 заходов, бывало, делали. Но бывало и один заход… Это зависит от ведущего, и от противодействия зенитной артиллерии, и истребителей противника, все это ж связано, и решение зависит от ведущего Илов…
Когда Илы работают, зенитка бешено стреляет, вверх снаряды летят, и истребитель, если будет выше, то может попасть под этот снаряд. Поэтому некоторые ведущие истребителей старались уйти в стороночку и подальше от этой работы Илов, но смотреть за ними.
Я водил группы, обычно не уходил далеко, а ходил выше, и Илы всегда видели мои истребители, и им это нравилось, когда видят, что защита есть.

─ А на земле приходилось со штурмовиками общаться?

Почти нет. Мы сидели отдельно. Вот там написано, что я сел вроде на их аэродром… Это придумано. Мы поговорили в воздухе, поработали и разошлись.

─ То есть встреч истребителей со штурмовиками на земле, для обсуждения взаимодействия не было?

Встречи были, но, как правило, встречались командиры эскадрилий, командиры полков, а я был командиром звена, поэтому на эти встречи меня не приглашали.

─ А отличие в сопровождении штурмовиков и бомбардировщиков в чем?

Во-первых, бомбардировщики всегда летают на высоте 4-5 тысяч метров, они ниже не снижаются и бомбят с высоты. Уже зенитка не так опасна. Скорость больше.
Вот мы сопровождали шестерку Илов – пара истребителей, такое было. Нас пара, их шесть, и они работают, а мы парой прикрывали. А если идет девятка бомбардировщиков, то смотришь, и нас штук 8: тут пара, тут пара, и выше еще четверка идет, ударная группа. Все это вместе уже легче, уже проще. А много вылетов было – парой я летал в сопровождении Илов, но это еще зависело от противодействия. Каждый раз чувствуется, когда немцы упорно сопротивляются, а когда у них похуже. И мы, чтобы не тратить бензин лишний, не тратить моторесурсы и прочее, прикрытие выбираем ─ больше или меньше истребителей.

─ Но чаще приходилось сопровождать Илы, чем бомбардировщики?

Чаще мы работали с Илами, бомбардировщики редко были.

─ Я посмотрел Вашу летную книжку, на 2-м украинском фронте, в конце войны, уже в основном бомбардировщики – «Бостоны».

Но редко…

─ Были случаи трусости у вас в полку?

Один случай явно был: это уже в 44 году к нам прибыло пополнение молодых летчиков, и один из них – в мое звено. Взял я его ведомым. Обычно когда молодые приходят, то смотрят: как он взлетает, как он садится, делает пилотаж, полетит над аэродромом, как он пилотирует, то есть определяют по-зрячему, что из него можно взять. Этот товарищ взлетел хорошо, сел отлично, все вроде нормально. На задание полетели, смотрю, пока противника нет, он на месте. Ему сказали:
– Твое место ─ справа, 200 метров в стороне, чуть сзади. Тут и держись, не отставай.
Появляются Мессершмитты – смотрю - был, и уже исчез куда-то. Прилетели домой и он прилетел. Спрашиваю:
─ Миша, ты где был? Почему тебя не было?
– А, знаешь, я увидел внизу противника, атаковал его, потом вышел, вижу - вас нет, я и пришел на аэродром.
– Ну ладно, не делай так.
Вновь такое же… Стало подозрительно. Потом мы полетели, под Мелитополем было дело, перед Крымом. Полетело звено войска прикрывать, мое звено. Справа этот Миша и слева пара. Я даю команду:
– Впереди противник, приготовить оружие.
Даю такую команду, поскольку некоторые на предохранителе кнопки держат. И в это время на него как гляну: он делает переворот и вниз ушел. Я по радио кричу:
– Куда пошел! Назад! Вернись!
Позывной его называю. Тю-тю, провалился…
Мы остались втроем, провели бой. Прилетели, а он уже сидит дома. Ну, его взяли в оборот. Все это вышло на общее, так сказать, обозрение. И построение полка было, вывели его из строя, и командир полка распекал его, говорил, что решил его из полка убрать. А примерно в это время приняли новый гимн, и мы его разучивали, а провинившийся имел хороший, приятный голос и был запевалой. Он и говорит:
– А кто же вам гимн запевать будет?
А еще до этого построения к нам приехала бригада артистов. Пели, плясали… На ужин пригласили этих артистов. Вместе с артистами сели, поужинали, ну веселый был такой вечер. Разошлись все, потом отдыхать. Утром кинулись, а Миши нет. Где Миша? Туда-сюда… Исчез, пропал летчик. Оказывается, он с артистами уехал на их базу, где они остались ночевать. Ну, все, терпение переполнилось… И куда его отправили, не знаю. Короче говоря, его отправили. Вот такой один случай трусости был…

─ В обычном обмундировании летали, или какие-то летные комбинезоны были?

В обычном обмундировании. Летом обычно куртка кожаная была, с молнией… А зимой у нас куртки были меховые, тоже, как курточка. Комбинезонов не было. Шлем меховой зимой, ну что там дальше, штаны зимой и летом одинаковые, ну белье, это все как положено.

─ Ордена в бой, когда вы шли?

Да, с орденами. Все при себе.

─ Меня спрашивают: «Мог ли принадлежать 73 гвардейскому полку истребитель Як-9У, это со 107 двигателем. Недавно нашли в Чехии»?

Не знаю, не могу сказать. Не помню, Як-9 были, а У или другие…

─ Именно со 107 двигателем…

Нет, по-моему, нет.

─ У вашего полка общий счет за войну ─ 373 сбитых, у 85 –го – 374, у 31 полка итог – 219, для разведчиков – это немало.

К тому же, они в воздушные бои старались не вступать вообще. Это они парами летали, если встретилась большая группа противников, надо же как-то уйти.

─ У них в полку было, за войну было 18 тысяч боевых вылетов выполнено, из них почти 12 тысяч – на разведку.

В основном, разведчики.

─ Статистика показывает, что в конце войны с конца 44, практически половина наших потерь была от зениток. Уже немцев в воздухе не так часто встретить можно было.

Там не то что в конце войны, а, по-моему, уже с конца 44 года. Я чуть не погорел. А как получилось? Мы привыкли, что главная опасность – это сзади. И поэтому у нас был такой закон: осматривать заднюю полусферу не реже, как в 25-30 секунд. То есть вот впереди, слева, снизу и обязательно назад, причем с разворотиком. Влево, вправо разворот, вниз и вверх, глянул все и опять. Как будто что-то дерг меня – глянуть назад. Я как глянул, а он, гад, уже висит! На хвосте, ну метров сто, не больше дистанция, и строго на хвосте у меня – Мессершмитт.
Если б слабачок был бы, он уже давно стрелял бы, а это, наверное, опытный, и он решил с первой атаки, как говорится, показательно, уничтожить. Ну, тут уже, когда я увидел, думать, что делать некогда было, я просто рванул ручку, вначале на себя, потом левый крюк дал с разворотом. Конечно, немец тогда только прицелился, видимо, и я как махнул и сразу из-под прицела…

─ Приходилось в лобовую ходить когда-нибудь?

Только при встрече, когда идешь и увидишь противника, когда они идут на встречу. Но они, как правило, отворачивали. У меня было три встречи лобовых.
Иногда пишут про «лобовую атаку», чуть ли не панацея от всех бед – лобовая атака. Немцы ее не применяли, и они на нее не шли. В лоб сбить очень сложно, а сзади можно подойти, прицелиться и поразить цель.
Есть у меня книги, в том числе эта, по-моему, Кожедуба. Написано, что совершил лобовую атаку и затем повторно вторую лобовую атаку… И я подумал – это фантазия художника. Давай разберем. Скорости в воздушных боях тех лет были в пределах 350-400 км/час.
Это получается 5-6 км в минуту, то есть за 10-12 секунд – 1 километр. Вот рассчитали. Если делает вираж, радиус виража, время виража, там побольше, 22-24 секунды. Встретились на лобовую, пусть эти продолжают идти прямо, а наш развернулся на 180, должен обогнать его, затем развернуться и произвести лобовую атаку. Разворот на 180 в пределах 12 секунд, значит, на километр пройдет, а потом догонять его, надо тоже время какое-то…
И второе, главное, какой дурак будет, находясь сзади группы самолетов, обгонять их, потом разворачивать, когда у него сзади более выигрышная позиция.
А «повторная атака в лобовую» — это фантазия.
Так же как то, что с первого же попадания Мессершмитт и Фокке-Вульф горит.

─ Часто приходилось повторные атаки делать вообще?

Не очень, потому что, я уже говорил, таких боев, как были, скажем, с японцами в 30 годы ─ «собачьи бои», таких не было.
Немцы предпочитают атаку и выход, они могли пустить приманочку какую-нибудь, чтобы наш погнался, вот там его подловить. Они понимали, что наши машины более маневренные и мы можем зайти в хвост проще, чем Мессершмитт к нам в хвост зайдет. Поэтому они предпочитали атаку и уход.

─ А наши летчики в повторные атаки ходили, или только одна атака?

Я не помню. Если было возможно, конечно. Вот когда я два сбил, это ж не в одну атаку...
В разное время и разное восприятие. В 42 году в нашем полку семерка Еремина дралась с двадцатью пятью. Прославилась на весь мир… А если разобраться, я парой против 18 и двух сбил… Другое время... И прошло незаметно…

─ День Победы помните как прошел?

Я помню и День Победы, и день начала войны.
22 июня 41 года, воскресенье, хороший денек был, не жаркий, а теплый день, ясный, тихий. Я и мои два дружка с летной группы получили увольнительные записки и после завтрака пошли в город. Ходили по городу, зашли в фотоателье, сфотографировались, у меня где-то фотография есть с надписью 22 июня 1941-го. И когда вышли из фотоателье, то увидели на небольшой площади скопление людей у столба, на котором помещался черный квадратный страшный репродуктор. Мы обратили внимание, что народ стоит и с удивлением слушает. Выступал Молотов…
Мы быстро сели и поехали в городок. Там курсанты собирались кучками и говорили между собой. А мы рассуждали: мы только начали летать, в марте приступили к полетам, только-только летать начали на УТ-2. Нам чтобы закончить программу надо еще примерно год. Ну, немного подожмут сроки. А немцы будут разбиты через 3-4 месяца, и мы не успеем попасть на фронт. Вот такой был разговор.
Потом прошел день, другой, третий, и что-то не ту сторону война пошла...
А 9 мая 45 года, мы были недалеко от города Брно. Уже чувствовалось, что конец войны, уже Берлин взят…
После ужина как всегда легли спать, и вдруг, темно было, стрельба. Ну первое, что думали - где-то прорываются немцы и попали на аэродром, где мы базируемся… А потом крики:
– Победа, победа!
Уже спать некогда, начались поездки из одного полка в другой, гости, винцо и водочка. Праздновали. Сколько дней, сейчас уже и не помню, много, недели две, наверное. Но потом взяли нас немножко в дисциплину, расписание занятий, учебные полеты. А в июне нашу дивизию и эскадрилью направили на Дальний Восток, попрощались со своими друзьями и поехали…
А вопрос «Когда война кончится?» мне задали 9 мая 44 года. И я ответил «Через год».
В мае 44-го когда заканчивали освобождение Крыма, я почувствовал боли в животе. Обратился к врачу, он мне посоветовал ехать в Мелитополе, там есть госпиталь, оборудование. И я, 6 или 7 мая отправился в Мелитополь. Довез наш полковой летчик связной на По-2. И я когда вышел из самолета, наш летчик тут же улетел, вижу - садится на УТ-2 летчик, по виду знакомый. Я говорю:
– Ты куда летишь?
А он отвечает: в общем, на Восток, туда. А у меня мысль:
– Слушай, а я имею документ, что в госпиталь еду, но тут не так далеко и до Кропоткино, до моей родины. Интерес имею туда попасть, хоть бы на денек. Подбрось меня, до железнодорожной станции.
Он говорит:
– Давай, садись.
Он меня привез. Я влез в поезд, доехал до Ростова, а там 240 км на юг до Кропоткина. И вот 9 мая 44 года я приехал домой. Там, конечно, никто не ждал, не гадал, и вот тогда вопрос задали:
– Когда ж война кончится?
И я говорю:
– Через год.
Вот это я запомнил. И точно, 9 мая война кончилась.

─ После 9 мая в полку кому-то приходилось боевые вылеты совершать?

По-моему, нет. Может, кто-то и летал, что-то было, но я лично не участвовал.

─ Вот список летчиков вашего полка, о том, кого помните, вкратце расскажите. Что за люди были?

Алехин, Амешин, не знаю. (Далее фамилии тех, кого Евгений Алексеевич не помнит опускаются)
Андрианов Александр Семенович. Единственный наш летчик, вернувшийся из плена. После войны приехал к нам в полк, я с ним разговаривал. Жил он где-то под Москвой, или в Москве. У него было нормально, но демобилизовали и летная карьера его закончилась.
А в плен он попал так. Прилетел к нам на аэродром заместитель командира дивизии Еремин Борис Николаевич, на Як-3, подаренном ему Головатым. (Головатый, Ферапонт Петрович, крестьянин, один из инициаторов всенародного движения по сбору средств в фонд РККА. Внёс сбережения на постройку двух самолётов-истребителей. В мае 1944 года Як-3, с дарственной надписью на борту был передан Б. Н. Еремину. И.Ж.)
Попросил дать ему хорошего ведомого, захотел он сходить на задание. И ему из нашей эскадрильи выделили Сашку Андрианова. Рядовой летчик, но уже опытный. И они полетели. Была встреча с противником. И получилось, что тот на Як-3 газанул и ушел, а Сашка на Як-7 отстал. И мессеры его подожгли. На парашюте прыгнул, попал в плен…(Это произошло 02.11.1944 И.Ж.)
Бойков Жора, этот высокий такой, у них была мода такая, разговаривая, руками больше показывать. Его перевели от нас в 9 гвардейский полк в конце 43.

─ В конце 43.

Время точно не помню. Бойкова и Чуднова забрали от нас. Потом Героем стал.
Баранов, командир полка, погиб 6 мая 43 года. Разговор такой был: на парашюте прыгнул, а парашют оказался прожжен пулями, снизу стреляли, были большие разрывы, при приземлении он разбился.
В мае 1943 года четыре летчика погибло: командир полка Баранов, штурман полка Куценко (Николай Евдокимович, капитан, погиб 7.5.43 И.Ж.), командир эскадрильи Буренко (Григорий Евтеевич, ст. лейтенант, погиб 30.5.43 И.Ж.) и командир эскадрильи Соломатин Алексей Фролович, (капитан, погиб 21.5.43 И.Ж.)
Борисенко Иван Иванович ─ в конце войны зам командира 3-й эскадрильи, в одной со мной. Нормальный был, такой шустрый. Хорошо летал и учил нас.



─ Он в полк пришел раньше Вас?

Да, гораздо раньше.
Буданова Катя - в конце июля погибла, как, что… Не вернулась,
Верблюдов Степан Яковлевич, начальник воздушно-стрелковой службы. Ну, начальники, они летали поменьше.
Гаврилов Александр. Ну, хитрый был мужик, любил схитрить. Выбрал себе оружейницу, женился на ней. Она была строгая девчонка, никого не подпускала к себе. Он за ней крутился, вертелся, в конце концов, все-таки уговорил ее, и поженились они после войны, жили в Астрахани, письма есть от нее. Он закладывать стал после демобилизации, нет уже его.
Горхилин Сеня, почему ему Героя не дали не знаю... 18 сбитых, было.

(Семен Борисович Горхивер. Пришел в 296 иап/73 гиап в декабре 42, до этого 3 месяца воевал в штрафной эскадрилье. 18 индивидуальных и 5 в группе. И.Ж.)
Дзюба. Остался без ноги, летал с протезом.
(Дзюба Пётр Петрович Звание ГСС присвоено 1 ноября 1943 года.
8 мая 1944 года в бою над Крымом был сбит, получил тяжёлые ранения и потерял ногу. Всего выполнил более 430 боевых вылетов, сбил лично 22 и в группе 16 самолётов противника. И.Ж.)

─ Но уже не сбивал, по-моему?

Я не помню…
Домнин был командир эскадрильи, командиры - они позже всего пришли. Больше всего летали командиры звена. Это была самая расходная фигура, во-первых, задания часто давали на четверку, целая, нормальная, вот ты и лети, и так звеньями летали, а в эскадрилье обычно два звена, хотя по штату три.
Евдокимов. Он погиб после того, как Литвяк не вернулась. (сержант Евдокимов Александр Степанович не вернулся 21.8.43 И.Ж.).
Мы вместе прибыли в полк - Евдокимов, я, Иволга, Кузнецов и, по-моему, Зоткин еще. Пять человек. Трое остались до конца живые, а Евтеев и Евдокимов погибли.
Вот Евтеев как раз дальше идет.
Емельянов Василий Павлович в конце апреля погиб (22.4.45 в Чехословакии И.Ж.)
Я звеном ходил на прикрытие войск. А он меня сменил, и не вернулся, и никто не помнит - бой был или что… Может, зенитка, может быть, что.
Запрягаев - был такой начальник.
(М.Ю.Быков. «Асы Великой Отечественной»: Запрягаев Иван Иванович .подполковник /ст. лейтенант/ Участник советско-финляндской войны 1939-40 гг. 1909 г.р. Авиачасти: 296 иап/73 гиап до ноября 1943, Упр. 8 ВА, 274 иап .Всего сбитых самолетов – 12 + 16 [12 + 12]; боевых вылетов – 230. Погиб в 1946 г. – покончил жизнь самоубийством.)
Иволга Виктор Максимович. Вместе прибыли, даже в одной эскадрилье были, вместе летали, нормально. Три-четыре года назад я имел данные, что он живет в Южно-Сахалинске.
Ипполитов - этот был хитрец, и, как говорят, живчик.
Катушкин Николай Павлович - это был командир, моей эскадрильи, с Дальнего Востока приехал в 44 году или в конце 43. Катушкин летал мало, больше командовал.
Наша эскадрилья третья потерь почти не имела, а вторая эскадрилья - там потерь много.

─ А кто во второй был командиром эскадрильей?

По-моему, Филиппов Сергей. Вот там потерь много. Там и Герой этот, потерял, наверное, двух или трех своих ведомых.
Мой ведомый ─ Кетрарь Моисей Гордеевич, в Кишиневе живет, года два-три как по телефону мне звонил, интересовался. А он со мной летал больше года ведомым, так его с собой и таскал, Мишу... Мы его звали не Моисей, а Миша.
Ну, нормально все было, и он ни разу не сбит, и я ни разу не сбит, так что...

─ А до него кто был ведомым у вас?

Был Харченко, летал с ним мало. Вот Кетрарь у меня долго летал, больше года.
Кичин Исаак Хаимович – ну, этот хитрый еврей в другой эскадрилье летал…
Крайнов - заместитель командира по политчасти, он почти не летал. А как человек - я претензий не имею…
Кузнецов Алеша - мы вместе жили последнее время, он у меня ведомым был несколько раз.
А был еще Кузнецов Анатолий - он в другой эскадрилье. Этого несчастного Анатолия, ну не менее 8-9 раз побивали и сбивали. Он и на парашюте прыгал, и садился на вынужденную, и в поле, и на свой аэродром…
По-моему, он даже где-то прыгнул и попал на территорию противника, наши наступали и его там спрятали. Что только не было, и жив-здоров оказался. Как-то прилетели, а его нет - воздушный бой был, его сбили. Ну сбили и сбили… И вот, помню, сидим мы в столовой, ужин, и вдруг открывается дверь и заходит Кузнецов, с парашютом. Ну, все сразу:
─ Толя, Толя!
А он говорит:
─ Смотрю ─ нет никого за мной, тут никого и там никого. И оп-па - попали!
Он был интересный, рассказывать умел хорошо, все грамотно и красиво,
Они оба Кузнецовы в Одессе жили, но, говорят, Анатолий уехал жить в загранку - или в Германию, или еще куда…
Леновицкий Нестор - этого знаю. Был замкомандиром эскадрильи, другой эскадрильи только…


Мельницкий Жора, Георгий Николаевич. Мы его звали Юра. Если летал и был воздушный бой, то обязательно заявлял:
─ Я сбил.
Ему говорят:
─ А подтверждение?
─ Сбил, я говорю, и подтверждаю, что сбил.
Не записали. Сколько раз заявлял, но не записывали, потому что не было подтверждения. Однажды прилетел, говорит:
─ Сбил Юнкерс и Мессершмитт, двух сбил.
Ему говорят:
─ А подтверждение? Нет-нет.
─ Ну, хрен с Юнкерсом, а Мессершмитта точно сбил!
Это не анекдот, а это было. Так он до Героя и не дотянул. А все тянул.

─ А надпись «Золотой характер» - это не у него?

У Толи Кузнецова, Интересный мужик был…
Михайлин - ростовчанин, здесь он жил, здесь умер, замполит полка был, после Крайнова. Крайнов ушел куда-то на повышение, а Михайлина откуда-то прислали.

─ И как замполит кто лучше был, Крайнов или Михайлин?

Да как-то их обоих не замечал. Летали редко. А у Михайлина ─ два сбитых.

─ А Михайлюк как человек, что он из себя представлял?

Михайлюк был жесткого характера. Мог кулаком стукнуть, приказать, порвать, оставить, это у него командир полка.

─ А как человек нормальный был?

Черт его знает. Компания наша всегда была дружная, жизнь, сама специфика работы ─ друг от друга зависим, подталкивали, чтобы люди старались быть людьми.

─ Но читаешь воспоминания летчиков ─ бывали такие командиры полков, которые сами не особо летали и в то же время зажимали своим летчикам награды по принципу: не получишь Боевой Красное Знамя, пока я не получу, допустим… Ленина…

Я б такого не сказал. Может быть, где-то были такие…
Орел Коля… Вот я читал стихи… Это он писал. В 2000 году ко мне приезжал в последний раз, взял еще материал, сказал, что будет заканчивать эту свою поэму, и связь оборвалась. Я писал - ни ответа, ни привета. Николай Данилович Орел. Летал нормально…
Плеханов Андрей Филиппович ─ потерял, наверное, двух или трех ведомых в этой эскадрилье, у меня где-то есть фотографии, там, напечатаны фамилии, и «погиб», «погиб». Это вторая эскадрилья, она очень многих потеряла…
Седов - это до меня.

─ Седов - это как раз в бою семь против 25 участвовал, потом в 42 погиб.

Это до меня. Скотновый...

─ Это тоже Герой Советского Союза, и тоже 7 против 25 участвовал, он погиб потом.


Соломатин на моих глазах разбился, прямо на аэродроме, хотя написано в книге совсем иначе…
Сошников Иван Иваныч ─ хороший командир звена, в первой эскадрилье он был, опытный летчик…
Стариков Иван Васильевич - приезжал ко мне в гости... Давно, лет 15 тому назад…
Суропкин был такой, с поварихой в БАО связался, женился на ней…
Фомичев Петр Палыч ─ командир эскадрильи, потом он стал заместителем командира полка,
Чистяков - Герой Советского Союза. Он прибыл к нам в полк с подмосковных боев.

─ Уже был Героем?

Да. Ну, в полку Чистяков был командиром эскадрильи, по-моему.
Чуднов Виктор… Его и Бойкова перевели в 9 гвардейский. Они у нас были командирами звеньев, а туда забрали рядовыми.

─ У вас в полку, допустим, того же Фотия Морозова, в 44 году из майоров в рядовые разжаловали…

Это не у нас было. У них в полку. За драку. Он тогда кому-то по морде дал.

─ У вас в полку под суд не отдавали никого?

Нет. В конце 44-го поступил приказ Верховного о нарушении воинской дисциплины отдельными военачальниками, которые рукоприкладством занимались, били рядовых, солдат и офицеров. И в этом приказе перечислялись фамилии полковников, майоров, которых наказали, снизили в звании, должности. Это прочитали перед строем. У нас такого не было, и мы послушали, посмеялись, но, что называется, приняли к сведению.
А до этого к нам в полк прибыло пополнение младших специалистов. Это мотористы, механики, оружейники. Инженер полка распределил их по эскадрильям и стали работать. К нам в эскадрилью попал моторист рядовой Савченко. Стали с ним беседовать, и оказалось, он в авиации «ни бум-бум». Он пехотинец, был контужен, попал в госпиталь. А когда выписывали группу авиаторов, он случайно туда был вписан и попал к нам. Когда его историю узнали, командир полка написал рапорт, чтоб забрали его. А сверху ответили:
─ Вам дали человека, берите и обучайте.
А оказался, мало того, что не знает ни хрена, еще и контуженный, и вообще слегка чокнутый. И возраст за сорок, нам в отцы годится. Мы его «дедом» называли.
Ну, куда его? Поставили дневальным в общежитие, где мы жили эскадрильей. Ночью он сторожит. А днем занимается уборкой. Он идеально это делал: постели все поправит, помоет все. В общем, для нас ─ как отец родной. И контуженному солдатику понравилось ─ «После пехоты попал в рай.»
Стали его использовать посыльным.
Обычно ко времени когда должна была с задания прийти большая группа самолетов, командир полка или его заместитель выходили с ракетницей на старт, где лежит посадочный знак «Т», и смотрели, нормально ли самолет садится. Мало ли бывает ─ забудет шасси выпустить… Бывали такие случаи. Ему красную ракету ─ на второй круг ушел.
И вот однажды прилетела группа с задания и рядом с командиром Михайлюком (Порфирий Афанасьевич Михайлюк майор, подполковник командир 73 ГИАП с 08.11.43 до конца войны. И.Ж.) оказался Савченко. Командир дал ему ракетницу и говорит:
─ Как скажу, будешь стрелять.
Ну, а наш дед крутил-крутил в руках ракетницу и случайно нажал на спусковой крючок, и как стрельнет под ноги командиру… Тот от неожиданности двинул кулаком Савченко и сбил его с ног. Савченко быстро поднялся, отряхнулся и стоит, как будто ничего не было. Всю эту картину кое-кто на аэродроме видел, но особого значения этому не придали и работа продолжалась. Вроде на этом все и кончилось…
Вечером на ужин заходит командир со своей свитой, а мы встали, он проходя мимо нашего стола спрашивает :
─ Катушкин! Что ж это за такой дурак, Савченко?
─ Что такое, товарищ командир?
─ Да я только на него замахнулся, а он упал и лежит!
Все посмеялись, на этом все кончилось. Ужин прошёл нормально, и всё было забыто. А Савченко дослужил в нашей эскадрилье до окончания войны и после демобилизации уехал на родину.
─ Вот такой вопрос: за сбитые истребители же полагались премии. Как, выплачивали деньги, или куда-то в Фонд обороны, куда они шли?

На книжку, перевод. Я часть посылал домой, родителям. Обычно ж приходит зарплата, и тут же за сбитые. И общая сумма тут намечается: две тысячи, три, когда сколько.

─ А зарплата какая была? Как командир звена сколько вы получали?

По-моему, две тысячи – командир. После войны командир звена получал 1 800, зам командира эскадрильи – 2 100, командир эскадрильи – 2 200. Это я помню, это уже 50-ые годы, вот такое было.

─ Ну не было такого, что в Фонд Обороны эти деньги сдавали?

Было. Было, давали облигации, подписывались, а я когда получал, приходил, писал тут же на какую-то сумму родителям, а то на книжку, и у меня на книжке собралось тоже тысяч много, и когда ехали на Дальний Восток, все растратили. Ну, тогда и цены уже тоже были…

─ Бутылка водки сколько во время войны стоила, не помните?

Нет. Честно говоря, я не увлекался никогда пьянками. У нас такая семья… Оба брата тоже не пили…

─ Вы третий брат?

У меня две сестры и два брата. Я последний, вот старший брат 3-его года, вот кто у нас из всей семьи курил днем и ночью, ну и до пенсии еле-еле дожил, рак легких. Все остальные долгожители. Сестра умерла в 91 год, вторая сестра – в 87 лет, брат – тоже в 87 или 86.

─ Братья тоже воевали?

Самый старший не воевал, он больной был, работал машинистом на паровозе.
А второй брат воевал, он по специальности инженер-строитель, и он в автодорожных войсках…

─ Кубань несколько месяцев была в оккупации, получается, где-то с августа 42 и…

И уже в начале 43 освободили. Вот я уже прибыл в марте, уже свободна была. Родители пожилые, но ничего, все обошлось.

─ Они рассказывали, как в оккупации под немцами жилось, не помните?

Такого разговора не было. Это было неинтересно, раз все живы, здоровы. Сестра старшая уже в Подмосковье жила, ее не было там.

─ Когда вы летали, какое-то чувство страха или чего-то было, нет?

Я об этом часто вспоминаю и думаю, было оно или нет. И не могу вспомнить, чтобы было чувство страха, а было чувство – выполнить задание, вот такое чувство было, а так чтобы бояться – это значит трусить, такого нет.
Может, у кого-то было, не могу говорить о ком-то и о чем-то. А что я сам чувствовал – иногда вот спрашиваешь, а я вот сам себе этот вопрос задавал, особенно бывает рано утром, когда проснешься и начинаешь проходить этапы своей жизни и период военный, и чтоб вспомнить, что где-то я испугался, или перед вылетом…
Вот было так, что перед вылетом уже начинают дрожать. Такие случаи были, кто-то, я не помню кто именно, но рассказывали. Перед вылетом один говорит другому: давай полетим уже, а то страшно. Еще на земле, а переживает, вот это рассказ такой, о ком и когда – я не помню. Но вот было, что переживал и высказывал, что ему на земле еще страшно уже перед вылетом, а как задание получили - все. По самолетам, пришел, одел парашют, сел в кабину и вылетел, и там об этом мыслей уже…

─ Как только садились в кабину, уже мысли были о том, как?...

Прошло уже много времени, сейчас трудно сказать, но что я перед вылетом думал…
О том, как взлететь, как пристроиться, как маршрут построить, тем более, когда ведущий группы. Думаешь и о своих ведомых. Я всю войну воевал командиром звена, все мое звено так и было: Кетрарь, старший летчик был у меня, Гаврилов – не все время, и в звене еще был Харченко. И вот так они жили до конца.

─ А в самом бою не было такого, чтоб пот прошибал? Бывают такие случаи в бою.

Ну как, пот прошибает, как-то, ну и уже небо надо чувствовать, а не думать о чувствах. Машинально, инстинкт самосохранения видимо, руки сработали. Руки машинально схватили, за ручку, вот так вот, такой маневр сделал, что только прицелься – а меня уже нету.

─ Получается, в бою выживал не столько тот, кто думал, сколько до автоматизма отлаженные действия?

Только так. Главное, тем более, истребителю – это видеть противника. Потому что если он начинал думать, соображать, то все. Это уже мертвяки.

─ В какие-то приметы верили?

«С левой ноги встал», и еще что? Нет, я в эти приметы и сейчас не верю.

─ А другие, в эскадрилье, в полку? Допустим, не бриться перед вылетом?

Были, были такие…
А я сам удивлялся, как-то спокойно все обходилось. Или, может, потому что меня не сбивали. Тоже имеет значение, ведь человек, пока его не сбили, у него совсем другие чувства. Вот когда ему дали уже по жопе, подожгли или на парашюте он спасся, тогда ─ другая натура у человека…

─ Вы говорили о Кузнецове Анатолии, его 8 или 9 раз сбивали, у него что-то поменялось?

Это на удивление было, что его столько раз сбивали, а он все веселый. Черт его знает, может, такая натура у человека.

─ Вы сами говорите, что вторая эскадрилья очень много потеряла.

Да, много там потерь было. Трудно сказать, трудно сейчас определить, от чего это зависело. Много от чего: кого встретишь в воздухе, вас звено и встречаешь звено – это на равных, а если впереди целая армада, а наша пара ворвется туда или звено, это ж совсем другое.

─ Ну, армада-армадой, а вы ж сами говорили, что парой против 18 лаптежников, однако же…

Ну, это ж лаптежники! Говорят, была еще пара Мессершмиттов, но они в стороне оказались, не успели на выручку и даже не говорю об этом, проклевали две группы, 87. Вроде кто-то говорит, что были.

─ В какой период вы считаете, были наиболее жестокие бои?

43 год, июль, август месяц, сентябрь может. 18 июля началось наступление, и в это время начались бои очень сильные. Немцы уже подтянули своих после сталинградского поражения, наши тоже, уже сосредоточились на операцию. Кроме нашей дивизии еще был корпус Савицкого, там еще… В общем, были еще части.

─ Туда же в августе дивизию Покрышкина перебросили.

Вот тут бои были, а после лета 43 года, к осени, стало легче, это был перелом. Курская битва считается переломом в авиационных сражениях на наших фронтах...

─ А бои над Крымом весной 44, не сравнятся с теми боями?

Нет, конечно. Там немцы уже были отрезаны, им не до жиру. И над Сандомирским плацдармом уже такого накала тоже не было.
А 44 год ─ вот мои дневнички, можно посмотреть, бывало за месяц я делал иногда 7-10 боевых вылетов. За месяц. А почему? Потому что погоды не было. Это сейчас летаем в облака, за облаками, а тогда ж облака – это нелетная погода. Или туманы всякие, видимость – и сидим на аэродроме и ждем от моря погоды. Вот можно посмотреть…

─ А когда нелетная погода на аэродроме, чем занимались?

А задание могло быть в любое время: всякое бывает, и при ограниченной видимости могли послать на задание. Поэтому все в готовности, самолеты готовы, техники около самолетов, все прогрето, если зима. Ну а летчики все в палаточке или в землянке, в домике – и ждем.

─ Приходилось слышать, что в некоторых воздушных армиях были чуть ли не дома отдыха для летного состава? Вам приходилось об этом слышать?

Один раз были неделю или 10 дней, а где – я и забыл. Но это уже в конце войны было…

─ Значит, это не выдумка.

Было, но где и как – прошло незаметно.

─ Вам известны случаи расстрела немцами наших сбитых летчиков, когда они спускались на парашютах и наоборот?

Я такого не встречал. У меня был случай, что когда летчик сбитого мной Ю-87, спускается, я делаю вираж, он руки поднял. И когда приземлился, я опять делаю вираж, он опять, стоя на земле, руки поднял, то есть дал мне понять, чтобы я его не расстреливал, значит, они имели в виду, что наши летчики их могут в воздухе прикончить.
Я такого не знаю, чтобы наши расстреливали или чтобы наших расстреливали. Может, где-то это и было, все-таки фронт большой. Но я не буду говорить, что я все знаю и все видел. Мы в то время этим даже не интересовались. Работали. Задание дали – выполняем.

─ У вашего полка – у него почетное наименование Сталинградско-Венский. Ну, Сталинградский – понятно, а вот Венский? Какое отношение к Венской операции имеет полк?

Конечно, имели отношение. Мы прошли около Вены, сидели, потом к Будапешту подошли, закончили в Чехословакии. А почему присвоили «Венский» – нас, летчиков, это мало касалось.
Очень красивое сочетание Сталинград-Вена. У нас висели фотографии в Германии на штабе. Гвардейский орден, потом медаль за Сталинград, медаль за Вену и ордена Красного знамени и Богдана Хмельницкого. «73-й гвардейский истребительный Сталинградско-Венский Краснознаменный ордена Богдана Хмельницкого авиационный полк»!

─ В годы войны – понятно, вы были комсомольцем. Скажите, в партию вступили на фронте?

Я после войны. Почему? Я не успел. Подал заявление и нашу эскадрилью отправили на Дальний Восток, на войну. Как Сталин обещал, что через 3 месяца после окончания войны мы вступим в войну с Японией, так оно и получилось. 9 августа, через 3 месяца, началась война с Японией, и я попал, уже стал заместителем командира эскадрильи – и на Дальний Восток. Там пробыли месяца 2-3, потом вернули в свою часть, и я вступил в партию в 46 году.

─ В годы войны влияние партийной организации сильным было или как?

Мы все молодые об этом меньше всего и думали!


Владимир Анохин
лето 2007 года, Тирасполь

Е.А.Радченко умер 29.11.2007.