Интервью Владимира Анохина с Гавинским Александром Игнатьевичем, летчиком 721 иап 286 иад

Гавинский Александр Игнатьевич: Родился я 27 октября 1921 года, в Киеве, там же учился в школе, а в 1939 году поступил в Киевский аэроклуб. В 1940 после его окончания был направлен в авиашколу имени Полины Осипенко, но не прошел медкомиссию. В августе вернулся в аэроклуб, меня приняли в спортивный отряд. Там я летал на УТ-2 и УТ-1.

В апреле 1941-го я был направлен в Херсонскую школу летчиков. Там меня застала война, школу эвакуировали в Борисоглебск. Там мы оказались в положении «пришельцев», и нас «отодвинули». Тем не менее, там я вылетел на И-16. Когда немцы подошли к Воронежу, возник вопрос перебазировки, но нас - триста курсантов перевели в пехоту. Была там такая «Тамерланова роща», где нас готовили в танково-десантный батальон. Но до начальства дошло, что это неправильно, и училище переехало в Троицк, это на Урале. Но там я вначале не попал в летную группу, а оказался в обслуживающем персонале – охранял самолеты и т.п.

В летную группу меня взяли в 1943 году, я окончил программу на И-16, потом была рулежка на ЛаГГ-3, затем я вылетел на Як-1, но тут возникли перебои с бензином. Потом на Ла-5 летали.

Училище я окончил в начале 1944 года, и был направлен в Высшую офицерскую школу воздушного боя в Люберцах. Там встретил своего бывшего инструктора в Борисоглебске – Яценко, он там был замкомандира эскадрильи, командиром эскадрильи Волк был. Там летали, очень хорошо, много летали. Там и звено иностранной техники - Мессершмитты, и Фокке-Вульфы.

В конце июля 1944 года мы улетели на фронт.

– Уточняющие вопросы. Весной 1941 года, когда Вас приняли в Херсонскую школу летчиков, было предчувствие войны?

У нас такого ощущения не было. Мы вроде договор с немцами заключили. Но они над нами летали. В Киеве, по-моему, в 1940 году, мы-мальчишки бегали к гостинице «Континенталь» – посмотреть на немецких летчиков, которых то ли сбили где-то в районе Киева, то ли принудительно посадили.

– 22 июня 1941 года помните?

Ну как же, помню. Мы в лагерях были в шести километрах от Херсона. Обычно в воскресенье бывала «помывка». Мы пешком ходили в баню, мылись, и по пыльной дороге отправлялись обратно. И это называлось – «помыться»! А тут ночью взрывы какие-то были, стреляла зенитка, и мы подумали, что это учения. А, оказалось - бомбили военно-морскую базу. Утром объявили:
- Война!
А я, как раз телеграмму получил – отец умер. Пошел к начальнику школы просить отпуск. А он говорит:
- Война... Если ты хочешь летать – должен остаться, а если уедешь – тебя где-нибудь перехватят, и ты в авиацию не вернешься.
Я остался, и на похоронах отца не побывал, так вот…

– Вас из Херсона в Борисоглебск быстро эвакуировали?

В Борисоглебск добрались только в сентябре… Кстати, в Поворино, это железнодорожный узел под Воронежем, мы впервые пленных немцев увидали.

– Когда немцы к Воронежу подходили, на Борисоглебск налеты были?

Борисоглебск бомбили ночью, нахально – свет в штурманской кабине горит, навигационные огни на крыльях, бреющим полетом идет и стреляет по эшелонам. Я в карауле был, лунная ночь, и видел, как фашист поджег эшелон бензина.

– То есть, немцы тогда не боялись противодействия?

А кого им бояться? Дежурили инструктора на И-16 с пулеметным вооружением, и со слабенькими движками.

– В Троицке в 1943 году, Вас сначала на Яке на спарке вывозили, а уж потом пришли Лавочкины?

Я вылетел сразу на одноместном Як-1. А Ла-5 спарок не было.
Вот у Ла-9 спарка хорошая была. И вообще Ла-9 хороший был самолет, там кабина была уже человеческая, не то, что в Ла-5. Перегоняли их с Горького, садились в Минске или в Вильно, потом с Вильно до Берлина – три часа пятнадцать минут.

– В училище отрабатывали высший пилотаж?

Мы с училища выходили с очень маленьким налетом.
Часов десять-пятнадцать, не больше. Это в сумме, из них на Яке три-четыре зоны, это где-то два часа, и по кругу – это еще час… Потом на Лавочкине такая же картина. После окончания училища на Лавочкине, я налетал семь часов. Зато в Высшей офицерской школе я налетал восемьдесят часов. В Люберцах мы летали - сколько хочешь, и высший пилотаж отрабатывали.

– Чему учились в Люберцах?

Отрабатывали слетанность в паре, звеном. Высший пилотаж. Стрельба по земле, стрельба по конусу. Летали, кто сколько хотел.
И еще воздушные бои: один на один, пару на пару…

– Вы упомянули про звено трофейной техники?

С ней мы только на земле знакомились, в кабине Мессершмитта посидели. Полетов на них у нас не было.
Нам показали совместный полет Лавочкина и Фокке-Вульфа для сравнения. Идут вместе на скорости пятьсот километров, потом делают горку – вначале Фокке-Вульф уходит, а потом Лавочкин его догоняет и уходит, но это был Ла-5ФН форсированный с непосредственным впрыском, 1870 л.с. на форсаже. Ла-5 карбюраторный – тот слабее был.

– И как Ваши впечатления от кабины Мессершмитта?

Небо и земля. Компактно все сделано, чисто. Нет следов клея ВИАМ Б3. В Лавочкине, если без перчатки – обязательно руку поцарапаешь. Небрежно сделано - не зачищали заусенцы.
В Лавочкине, когда двигатель запускаешь, «веер» движений сделать нужно.
И еще, Мессершмитт, по-моему, на очень маленькой скорости садился.

– Из школы воздушного боя вас в полк уже парой выпускали?

В паре. Мой ведущий - Бекетов Рашид Нурсултанович. У него уже было шестьдесят боевых вылетов.
В Люберцах я с ведущим так слетался, что мы прилетели в 721-й полк вечером, а на следующий день нас уже включили в боевой расчет.

– Он в Люберцы прибыл с фронта?

Он с того самого 721-го полка, его подбили (12 января 1944 года он был ранен. И.Ж.), после госпиталя прислали в Люберцы, чтобы он отдохнул. Он был очень хороший и парень, и летчик. В воздухе мы друг друга хорошо понимали…

– К моменту прибытия на фронт, у Вас уже было порядка ста часов налета. Вы себя уверенно чувствовали?

Да, почти сто часов налета.
В августе мы уже воевали, на фронт мы прибыли в Белоруссию, Пружаны, по-моему. Следующий аэродром был уже в Польше - Шевица, а потом Бяла-Подляска. В Польше я тридцать вылетов сделал, и участвовал в двух воздушных боях.

– Какие были первые впечатления, когда прибыли на фронт?

Кормили хорошо! В училище было голодно, давали только тем, кто летал… У меня такой случай был: я в зону должен был лететь на Яке, взлетел, и вижу, что везут второй завтрак - стакан какао и кусок булки с маслом. Я думаю: «Если улечу, а это - тридцать минут, все расхватают и мне не достанется», и сел. Инструктор бежит:
– Чего сел?
Я говорю:
– Второй завтрак везут.
Он говорит:
– Все, я тебе засчитываю «зону», и больше в зону ты не летишь.

– А в высшей школе как кормили?

Там столовая ресторанного типа. Когда я первый раз пришел, оказался за одним столом с Андреем Шишловым. Мы с ним в одной летной группе были, у одного инструктора, и вместе попали в высшую офицерскую школу, вместе попали в полк, вместе сели за один стол.
На столе - горчица и хлеб белый. Официантка принесла и говорит:
– Мальчики, вы сейчас будете кушать вот такой обед, - и перечислила, а вот там журнальчики – запишите, что вы завтра будете кушать.
Пока она приносила обед, мы умяли весь хлеб с горчицей, Официантка это увидела и говорит:
– Ничего, через два-три дня все будет нормально.
В высшей школе воздушного боя кормили очень хорошо.

– И что же получается – на фронте еще лучше кормили?

На фронте питались так: поднимают рано - за час до рассвета надо быть на аэродроме. Приехали, все недоспали – парашют под голову, в чехлы – досыпать. Привезут завтраки, но как-то не охота… А потом начинается работа. И вся еда переносилась на ужин. На ужин и стопочку давали… Когда вылеты были боевые.

– А если боевых вылетов не было, то сто грамм тоже не было?

«Положенных» не было, а «неположенные» могли и быть…

– А что у вас в полку понималось под понятием «боевой вылет»?

Вылет на прикрытие, вылет на сопровождение, вылет на разведку, вылет с дежурства на перехват.

– А бывало такое, что боевой вылет не засчитывался?

Я такого не знаю.

– А свой первый боевой вылет на фронте помните?


Четверкой: Трегубов - Герой Советского Союза, (Трегубов Николай Михайлович), Вовка Смирнов (Смирнов Владимир Федорович), Рашид (Бекетов Рашит(д) Нурсултанович), и я – прикрывали что-то под Варшавой, встретили четверку Мессершмиттов. Но они пассивно вели себя. Мы погнались за ними – они ушли…
А вот в третьем вылете был настоящий воздушный бой, и бой с превосходящими силами. Но немцы слабые попались.
С чего началось: есть такие города севернее Варшавы – Вышкув и Пултуск, там была переправа на реке Нарев, и рано утром мы начали прикрывать ее. По-моему, было это 3 сентября. Вылетели и барражировали, а с запада, я не видел их, это по словам Рашида – с запада пришли три четверки Фокке-Вульфов. Штурмовики шли с задачей разбомбить переправы, но мы четверкой влезли к ним.
Они бомбы сбросили и стали истребителями, и завязали с нами воздушный бой - нас отодвинуть, чтобы следующие группы атаковали переправу. На наземном пункте был Трилевич (командир полка подполковник Трилевич Иван Григорьевич. И.Ж,), он говорит:
- Продержитесь!
И мы карусель устроили, причем на вертикалях. По мне два раза хорошенько стрельнули, но не попали, потому, что Рашид предупредил меня:
- Жорик! Фокке-Вульф сзади!
Я повернулся, и вижу, как у немца винт медленно вращается. Думаю – «Сейчас как врежет», и ручку от себя – раз, а надо мной в это время трасса… У него было четыре пушки…
Он вверх выскочил, а Рашид был немножко выше меня, и в него стрельнул. Я подтянулся – тоже стрельнул, но у меня скорость меньше была. Трилевич потом сказал, что сбил этот ФВ-190 Рашид. Трилевич на земле был и видел.
А потом получилось как-то нехорошо – мы еще над плацдармом дрались, а Трегубов с Вовкой уже на аэродроме сидели.
Рашид сказал:
- Я с ними летать больше не буду.
Командир полка о чем-то с Трегубовым поговорил, и нас с его 2-й эскадрильи перевели в 1-ю эскадрилью Жмулина Виктора Михайловича.
У Трегубова были Кошель Андрей Семенович, Бомко Афанасий Карпович, Колышкин Константин Сергеевич, Исаев Алексей Федорович, Чайка Петр Викторович.
А в 1-й были – зам. командира Кабиской Александр Сергеевич, Мороз Иван Константинович, Проняков Иван Григорьевич, мы с Рашидом, Шишлов Андрей Иванович.
А Якушева Бориса Ильича – 3-я эскадрилья: Козич Иван Семенович, Липатов Алексей Павлович, Медведев Дмитрий Никифорович, Семенов Василий Георгиевич, Воропаев Федор Иванович, Голяев Василий Петрович.
Окунев Аркадий Александрович (или Алексеевич) был зам. командира полка и исполнял обязанности начальника ВСС, а штурманом полка был Фатеев Алексей Михайлович.

– Если Трегубов вас бросил, то получается, что Вы с Бекетовым вдвоем против трех четверок Фокке-Вульфов дрались.

Да. Потом, когда мы ушли, пришла восьмерка, по-моему, с 739 полка, и с этой восьмерки только один прилетел (по данным ОБД «Мемориал» 5 сентября не вернулись 5 летчиков. И.Ж.), а там хорошие ребята были.
Немцы так и не разбили переправу. Потом мне сказали, что она была притоплена, и ее под водой не видно, может быть поэтому немцы ее не разбомбили…
Потом стали мы летать на сопровождение разведчиков «Бостон» на высоте шесть-семь тысяч метров на сто пятьдесят километров.

– Стреляли зенитки по вам?

Ага. У меня случай был – зенитка стрельнула, потом снаряд шлеп! – Как ударило, и мою машину перевернуло. Я ее довернул, туда-сюда вроде управляется, но губа-то тряслась (смеется)…
Однажды садился без бензина на чужом аэродроме. Возвращались с разведки - «Бостон» сопровождали парой, далеко ходили. Над Вислой у меня зажглась лампочка красного цвета, я говорю Рашиду:
– Горит лампочка.
Он:
– Надо садиться.
Я не стал рисковать - не пошел домой, а сел на аэродром 165-го полка – он был ближе к линии фронта, чем наш. Сел. Еще не зарулил на стоянку, а двигатель остановился…

– А немецкие истребители пытались перехватить разведчик?

Был случай: мы шли с Лодзи домой, смотрим из облачности – одиночный Юнкерс вынырнул, Рашид говорит:
- Сейчас его… И начал разворачиваться на него, а тут «хоп!» – пара Фокке-Вульфов.
Мы на Юнкерс, а они на нас. Рашид бросил их, и они ушли от нас. Словом – разошлись. Дело в том, что если мы собьем их разведчик, но при этом они собьют нашего – то нам за это, мягко говоря, спасибо не скажут. То же самое и для немцев, потому и разошлись.

– Вы прибыли на фронт и в боевой расчет на следующий день полетели?

Да, первый боевой вылет на второй день пребывания на фронте. По-моему, даже облета линии фронта не было. Но мы были хорошо подготовлены – у меня почти сто часов налета было, я и ориентировался на земле прекрасно. Я летал в облаках, в Люберцах летали в закрытой кабине, мы были подготовлены к полетам в сложных метеоусловиях, хотя авиагоризонта еще не было. Мы с Рашидом облака пробивали и попарно, и отдельно.
А у немцев было принято не меньше двухсот часов налета, иначе не пускали на войну. Но в 1944-1945 с нами дрались уже слабаки. Кстати, все их «рекордсмены по сбитым» в боях мало участвовали. К примеру, Хартман воздушные бои не вел, он на скорости из-за угла ударил и ушел.
Хартман сильный летчик был. У него мама начальником летной школы была (неточность: Хартман под руководством своей матери - спортсменки-летчицы с 1936 летал на планерах в авиаклубе. И.Ж.), и когда он на фронт попал – у него больше двухсот часов налета было.

– Вы говорите, что воздушных боев у Вас два, первый был в третьем вылете, а второй воздушный бой когда?

Над Берлином. Тогда вылетела дивизия бомбардировщиков, повел ее полковник, Герой Советского Союза. Нашей дивизией командовал Вася Сталин. В нашем полку все три эскадрильи вылетели – это почти сорок самолетов, Трилевич возглавлял полк.
Только потом я разобрался, что бомбили район Рейхстага.
Бомбили, видимо, по команде ведущего. А мы рядом с ними шли. На выходе бомбардировщики догоняет четверка Фокке-Вульфов, почему-то вторая пара куда-то отошла, а только мы с Рашидом на эту четверку. Рашид в одного стрелял - не попал, я во второго - не попал, а вторая пара увидела нас и сразу – переворот и ушли.

– То есть бой немцы не приняли?

Да. Но раз мы стреляли, нам бой зачли.

– А как засчитывался бы сбитый?

Ну, скажем, если бы мы сбили, Рашид или я, то сбитый упал бы на территорию занятую немцами, и с земли не было бы подтверждений, но засчитали бы, если бы стрелки-радисты подтвердили.

– А фотокинопулеметов у вас не было?

У нас не было, фотокинопулеметы были в «маршальском» полку, где Кожедуб служил - 176-м гвардейском. Там много Героев было.
И все же подбитый и сбитый – это «две большие разницы» – фотопулемет зафиксировал попадание, но после этого попадания «сбитый» мог прилететь домой и благополучно сесть.

– А в конце войны на Ла-7 летали?

Да, мы на Ла-7 переучились в сентябре 1944 года, после окончания боев над Вислой мы уехали в Горький, и там переучились на Ла-7, перелетели, и Варшавскую операцию начали уже на Ла-7. Переучивались на Ла-7 под Горьком, аэродром Сейма. Акуленко, командир полка. (2 зап. Командир Акуленко Прокопий Семенович. И.Ж.)

– Только ваш полк или всю дивизию переучили?

Только наш полк, а остальные были на Ла-5, мы свои Ла-5 отдали 165-му полку.

– Ваши впечатления – Ла-5ФН и Ла-7 чем отличались?

Ла-7 лучше. Он как-то легче и быстрее скорость набирал.
Те же две пушки, но переключение было уже пневматическим, а на Ла-5 тянуть надо было, и, по-моему, ручка на Ла-7 стояла нормальная, а на Ла-5 было такое вот кольцо, гашетка в середине…
Кстати, когда мы кончали Люберецкую школу, там начальником школы был Герой Союза генерал-майор Жуков. (Анатолий Павлович Жуков (1903-1993) не был Героем советского Союза. И.Ж.). В Люберцы самолеты пригнали. Нас собрали, по-моему, двадцать четыре человека – из них двенадцать фронтовиков. И начальник школы сказал:
- Облетывайте, самолеты. Если самолет дает на высоте пятьсот метров по прямой без разгона пятьсот километров в час, то бери, не дает – отведи на ту стоянку, и пусть он там стоит, и выбирай другой.
То есть можно было выбрать машину самому.

– Вам довелось летать и на Яках - в училище, немного летали, и все же, сравните Лавочкин и Яковлев?

Я сторонник Лавочкина. Во-первых, продолжительность полета у него больше, и он, по-моему, покрепче чем Як, несмотря на то, что он деревянный. Не зря же после войны все перешли на Лавочкина.

– Мне приходилось слышать про недостаток Лавочкина – в кабине жарко было, из-за двигателя с воздушным охлаждением…

Да, жарко в кабине. Летом, после войны, летали в безрукавках, что не положено, ведь летчиков в кожаное одевают на случай пожара.

– А как летали, фонарь кабины был постоянно закрыт?

Закрыт все время. Нас еще в Люберцах приучили - ни в коем случае не открывать.
Но за фонарем надо было следить, потому, что появится царапинка, и в воздухе начинается нервозность, сомнения – что это? Не самолет ли?
Я своего механика гонял, чтобы он закрывал фонарь байковым чехлом. Были такие механики – «технота»: байковый чехол себе на портянки разорвет, а фонарь закрывает брезентовым чехлом, а он же царапает.
Вот у немцев фонари были хорошие – ооой-йо!
У нас многие боялись, что заклинит фонарь, и не выпрыгнешь. Так у Колышкина было, его над Змиевкой сбили, это севернее Орла. У него фонарь заклинило, сбросить не мог и аварийно. Он падал и думал: «Ну, все»…
Его потом святым называли:
- Перед самой землей, как будто бы кто-то взял и выровнял мой самолет и на пахоту посадил.
Ударился, потерял сознание, немцы его взяли в плен, но потом он с плена бежал, вернулся в полк, уже в Белоруссии, и до конца войны воевал…

– А был ли еще кто-то, кроме Колышкина, кто побывал в плену?

Еще Бомко Сашка, Сычев (Сычев Петр Андреевич), он вернулся уже после войны.
(Длужицкий К А 16.8.42 бежал из немецкого госпиталя г.Курск. Вернулся в часть 25.12.42., Кырчанов Степан Федорович 5.2.43 сбит в воздушном бою, прикрывая Ил-2. Бежал из лагеря Олау, был у словацких партизан. 15.2.45 направлен в ЗАП. И.Ж.)

– Со стороны командования было к ним недоверие?

Никакого! О чем Вы говорите, это только у этих… У КГБ-шников могло быть. Эти могли раздуть из ничего. У нас был летчик Клюшнев, ходили на разведку, его подбили, он сел на вынужденную, успел спалить самолет и убежать. Он как-то нашел польских партизан, и воевал у них. Потом, когда Польшу освободили он пришел в полк, а его в лагерь где-то под Владимиром. Потом, в конце войны вернулся в полк. А он ведь пришел сам и пришел со справкой – сколько поездов он подорвал, и еще что, польская печать, подпись командира этого отряда, но ему не поверили.
(Клюшнев Михаил Емельянович, мл. лейтенант. 28.08.1944 сел на территории противника в 40 км. севернее г.Радом. И.Ж.)
А вот какая история с Семеновым Васей случилась. 17 августа 1944 в Польше он таранил самолет, выпрыгнул. Девочки его перевязали, он нашел наш разведвзвод, вернулся с ними и попал в госпиталь. (Вернулся после госпиталя 26.10.44 И.Ж.). В это время его посмертно наградили орденом.
Мы поехали на переучивание в Горький, считая, что Семенов погиб. Командир полка дал Орден и документы нашему начхиму Лешке Спиридонову (Спиридонов Алексей Алексеевич, капитан) и сказал:
- Передай матери Семенова.
Она в Москве жила, а он знал семью Семенова, они вместе росли. Спиридонов приходит в двор, а навстречу идет сестра Василия, он говорит:
– Вот привез Васину награду…
А она говорит:
– Вася дома сидит, самогонку пьет.
Вася рассказал, что он вместе с разведвзводом переправился через Вислу, и он сразу же пошел к командующему, а тот говорит:
- Твой полк уже в Горьком, сейчас тебя переоденут, выпишут тебе командировочные, лети в Москву – за полком.
И он побывал в Москве и потом тоже приехал в Горький, переучился вместе с нами, и прилетел на фронт.

– А помимо Семенова в полку кто-нибудь совершал таран?

Троицкий (Геннадий Александрович майор. И.Ж,), это еще в 1942 году (29.4.42.Таран разведчика Ю-88 на бреющем, Троицкий погиб. И.Ж.). Вроде Кырчанов тоже таранил. (19.8.1942 года таранил Ме-109. И.Ж.). Кстати, Кырчанов - почетный гражданин города Зволен (город в центральной Словакии. И.Ж.).

– А Вы как относитесь к тарану?

Вы знаете, если бы надо было – я бы это тоже сделал, в азарте боя, если нечем стрелять… Но стрелять лучше!

– На штурмовку наземных целей приходилось вылетать в конце войны?

По-моему, один раз только штурмовали. Был такой плацдарм - Варкинский, и нам сказали, чтобы ни один мотоциклист, ни одна машина не проехала на этот плацдарм, и дали кусочек – пятьдесят километров, туда и обратно. Ну, у нас шел мотоцикл и машина, и мы их завалили парой. Это еще в 1944 году над Вислой.

– Были ли у вас в полку случаи, когда кто-то записывал себе на счет самолет сбитый другим пилотом?

Я такого не знаю, и разговора такого не было.

– У Вас два ордена Боевого Красного Знамени и Красная Звезда, все за войну?

Нет, лишь один. Вручили уже после войны, но оформление было раньше, поговаривали, что за тот самый воздушный бой, но я не видел личного дела. Два других ордена – уже за освоение реактивных.

– За тридцать выполненных боевых вылетов полагалась денежная премия. Вам выплачивали?

Выплачивали, у меня на аттестат шла, матери выплачивали.

– А в фонд обороны не сдавали?

В фонд обороны сдавали, когда на облигации подписывались.

–– Максимальное число боевых вылетов в день какое?

По три делали, но не систематически, а во время операций.

– А вот некоторые немецкие летчики в мемуарах пишут, что им приходилось в день по двенадцать-пятнадцать боевых вылетов делать.

Ерунда, посчитайте по времени. Возьмите лето, сколько светлого времени – восемнадцать часов. Боевой вылет продолжался – минимум час, если он на охоту идет, ну, пускай сорок минут, двенадцать на сорок сколько? Он прилетел, его надо осмотреть, надо подготовить, надо…
Конечно, если пересел на другой и полетел. Возможно так летали, те, кто ничем связан не был, те которые настреляли самолетов много. Но они только этим и занимались, они не сопровождали, они не прикрывали, они не штурмовали, это же…
Есть в Германии город Фюрстенвальде, там у немцев была высшая школа воздушного боя. По типу этой школы, по приказу Сталина появилась школа в Люберцах.

– Я так понял из Вашего рассказа – Вам, так сказать повезло, Вас ни разу даже не подбили?

Нет, подбивали, на третьем вылете на Берлин.
Зенитка обстреляла и сзади за мной шлейф появился. Я передал по радио. Я не помню, кто подошел, посмотрел, говорит:
- У него какой-то шлейф.
Оказалось, что осколком пробило бак, но бензин не загорелся, и просто начал вытекать.
Я ушел из группы. Пришел на аэродром штурмовиков и попытался сесть, но уже и двигатель забарахлил.
Я начал строить заход. Двигатель плохо работает, вроде полоса была свободна, но когда, я вышел на прямую, оказалось впереди меня Ил подбитый лежит - полоса занята. А я уже шасси аварийно выпустил, на прямую вышел, щитки выпустил, и думаю – «Рядом где-то устроюсь, сяду». Но повело меня, влево и я упал на зенитную батарею 37-мм.
Ну, туда-сюда, колеса разломались, не загорелся только потому, что у меня бензина уже не было, вот так... Лоб разбил…
Вытащил парашют и пошел на КП, сказал, чтобы позвонили нашим…
Я там видал как немец подвиг Гастелло совершил. Это было так: на Франкфурт наши войска идут в колоннах, один 87-й вынырнул из облачности, и пара Фокке-Вульфов с ним. И тут наши зенитки начали по нему бить, а высота метров восемьсот, и видно, как прямо в него бьют снаряды, и он подвернул, и в эту колонну – как шарахнет взрыв.
Потом пришли мы в город Швибус, я и со мной еще три человека, тоже с парашютами, ну, и к коменданту. У коменданта девчонки бегают, он говорит:
- Сейчас поужинаем.
Ну что ж давай ужинать. Что было: колбаса американская и гречневая каша. Девки принесли и по стакану белого чего-то. Мы понюхали – хорошо пахнет, оказался ликер. Мы по стакану выпили, и охмелели, ведь целый день не ели ничего. А потом оказалось, когда уже в Германии побыли узнали – это ликер крепостью шестьдесят градусов.

– Когда к Вам на дивизию Василий Сталин пришел?

В начале 1945 года, примерно январь месяц, после Варшавской операции, операция без него начиналась. (Полковник Сталин В.И. командовал 286 иад с 25 февраля 1945 года. И.Ж.)
До него был Иван Иванович Иванов – очень хороший командир дивизии. Кстати, он на все наши послевоенные встречи приходил.

– Вам лично приходилось Василия Сталина видеть?

О-о-ой, сколько раз в летной столовой!

– Что он за человек был?

Нормальный мужик, любил выпить, и подраться, и его били иногда (смеется). Нормальный командир дивизии.
Когда война кончилась он с Савицким не сработался. Но и Савицкий был правильный мужик…

– У вас в полку самолеты были закреплены за летчиками?

Не знаю как в других, а в нашей эскадрилье старались придерживаться такого порядка: закреплено за летчиком – самолет, механик, механик вооружения, моторист. Но в принципе, если у кого-то его самолет не исправен, он летел на чужом.

– Были в полку на самолетах какие-то знаки дополнительные?

У нас в полку был красный кок, а в 165 - белый, у 739-го, по-моему, - синий.

– А были в полку именные самолеты?

Рашиду казахстанцы самолет Ла-5 подарили, с надписью - «Мукомолы Казахстана». Но он на нем летал недолго, его отдали соседям, а мы поехали переучиваться на Ла-7.

– Звездочки рисовали в полку на самолетах?

Я не замечал, вроде не было.

– А бортовые номера помните, каким цветом наносили?

Белым, во всей дивизии.

– Свой бортовой, на котором летали, помните?

«88», «21», «13». «88-й» был Ла-5, его отдали, я на нем прилетел с Люберец.
Потом был «21-й» – Ла-7, его я посадил в районе Шроды вне аэродрома. Ходили на прикрытие Илов, которые пошли на разведку дороги, которая идет от Познани на Франкфурт, это на Швибус. Погода была – высота облачности метров сто пятьдесят-двести. Вроде ничего поначалу было, и мы пошли. На дорогу вышли фотографировать, а там колонны. Немцы как начали бить, одного Ила сбили, второй стал продолжать фотографировать – и его сбили. Рашиду подбили радиатор, у него давление масла упало и двигатель вот-вот должен был заклинить.
Мы развернулись, немножко прошли, увидали аэродром – и сели. Оказалось, что это аэродром Савицкого, третьего корпуса, Як-3 там стояли. Рашид остался с самолетом, а я решил улететь – бензин попросил подзаправиться - не дали, говорят:
- У нас самим мало.
Тем не менее, я вылетел домой. В это время пурга началась, высота сто пятьдесят метров, снег, но я вышел на дорогу, вышел на Шроду – в городе где костел, разворачиваюсь – пойти около двух минут, и аэродром будет.
Иду – аэродрома нет, я опять разворачиваюсь и выхожу на город, ходил-ходил, искал – не нашел, и уже зажглась лампочка: «Ну, пока работает двигатель я могу выбирать, где сяду, а когда остановится – придется садиться где попало». Выбрал поле, хорошо что мороз был, зашел, выпустил шасси, выпустил щитки, все как положено, сел нормально. Поляки пришли, я говорю:
– Так и так, охранять надо.
А они меня спрашивают:
– А бензин как взять? Есть у тебя?
Я говорю:
– Если есть – заберите.
Показали им как бензин слить, открыл краник, они принесли канистру, цедили-цедили, нацедили канистру и все, больше нет.
А рядом дорога идет я взял парашют на плечи, фонарь закрыл…
Это было не среди дня, мы вылетели где-то часиков в десять, а это было уже около одиннадцати. Пока я добирался, в полк приехал уже на ужин. Мне сказали, что слыхали как я над аэродромом ходил, ракеты давали, но такой снег был, что я не увидел. Вот так «21-й» я оставил.
А потом мне достался «13-й».

– То есть число «тринадцать» не считалось неудачным?

Нет.

– Это на нем Вы потом на зенитную батарею упали?

Да.

– А после этого Вы на каком летали?

Я уже не помню какой номер…
Собралось таких как я несколько, нас на Дугласе привезли – под Брестом есть аэродром Малашкевичи, там стояли резервные самолеты – Лавочкины, мы выбрали себе кто какой хотел, и летели.

– Все боевые вылеты только с Бекетовым совершили?

Только с ним, нас не разбивали, командир полка приказал: «не разбивать». Потом, еще в войну, я стал старшим летчиком. Ведомым у меня числился Абрамов (Абрамов Александр Сергеевич), пришел весной 1945. По-моему один вылет он сделал со мной, в последние дни войны…
Мы стояли в Хширица, и наш аэродром ночью начала обстреливать дальнобойная пушка немцев, только спать легли – и она два выстрела сделает – все поднялись и все… А утром лететь надо. И командующий армией сказал:
- Тот, кто найдет эту пушку, получит орден Красного Знамени.
Все начали искать. Нашел ее Боря Якушев (Якушев Борис Ильич). Командир ему говорит:
- Ты нашел ее – теперь сфотографируй.
Боря полетел и сфотографировал ее. Командир:
- Сфотографировал – бери четверку Илов, веди туда, чтобы они разбомбили.
А вот были ли у него сбитые, не знаю. (Более 265 боевых вылетов их них 185 на разведку, две личные победы. И.Ж.)

– То есть Якушев чаще летал как разведчик?

Да. И привозил он и Митя Медведев (Медведев Дмитрий Никифорович) такие снимки – больше никому не удавалось
Боря - парень хороший. Он был другом Васи Сталина. После войны он при Васе Сталине стал инспектором дивизии, потом название новое ввели – старший инструктор. После войны Сталин уехал в Москву и забрал туда Бориса.
Когда я на Сахалин уезжал, он приезжал в Одессу, и мы поговорили…
Вот про Ивана Мороза. Над Варшавой его сбили, неорганизованный такой вылет был... Так он рассказывал: они четверкой пошли – Рама Фокке-Вульф 189 появилась.
Получилась сборная четверка – штурман полка, Лева Виткин (Виткин Лев Маркович) и два командира звена – Иван Мороз и Иван Приняков, и каждый хотел эту раму сбить. Растерялись – каждый пролетел по-отдельности, не слетанные… Но Иван говорит:
- Уже когда кончили, это уже на заходе было, пришел домой, так на зад посмотрел…
А у него ведомым был Иван Приняков, догоняет, и он спрашивает:
– Иван это ты?
Ну, а тот говорит:
– Я, я.
Это немец – «да, да», наверное, на одинаковой волне были, или немец по-русски понимал, что ли? И он потом как врубил и перебил управление. Ну, Иван выпрыгнул и у поляков переночевал.

– То есть догнал Фокке-Вульф, потому, что Фокке-Вульф с Лавочкиным…

Ну да, да, он его догнал.
Иван это так рассказывал. Он говорит потом:
- Так мне жалко стало – выпрыгнул и…
А еще что говорит, нам же сапоги давали. Мне надо было где-то сороковой, у меня был сорок второй, большие, и им тоже:
- Выпрыгнул и сапоги слетели, лямками ноги пережаты, портянки размотались – и ноги такие синие, ноги жалко.
Потом, утром смотрим – идет, парашют несет босиком, поляк привез его.

– Тем более что Раму то сбить было очень тяжело.

Тяжело. А там как-то получилось, это уже четвертый вылет был, три вылета сделали, и вроде как расслабились так, а потом командир полка по тревоге:
- У кого самолет готовый?
Ну, и собрали эту четверку, выпустили.
Они не слетанные, там один рядовой Лева был, а то был штурман полка, два командира звена.

– Тем более что Рамы очень редко кто-то лично сбивал, Рама как правило сбивалась в группе, живучая, маневренная и так далее.
С поляками в Польше приходилось общаться, какие отношения были?

Они не любили нас, у них достаток был, ресторанчики все же частные – все было. А так, кормили хорошо.

– Даже после того как немцы ушли, все равно был достаток?

Да, у них было нормально.

– К вам артисты приезжали, были фронтовые бригады?

Нет.

– А когда было затишье, не было боевых действий, в увольнение вас отпускали?

Иногда нам давали вроде выходной день. Нагрузки нет, затишье, это был октябрь, по-моему, уже мы на Ла-7 были. Прилетели и сели на аэродром в Шевице, ближе к линии фронта, там дежурили и изредка летали на разведку. Там давали выходной день. У нас был такой, куда он делся не знаю, на подобии Штепселя с Тарапунькой, он анекдоты рассказывал, тот был в санатории. У нас же были такие – на недельку, но это после войны.

– А во время войны не было?

Во время войны я не знаю, а после войны были.

– Я слышал, что были дома отдыха при воздушных армиях.

У нас, по-моему, даже при корпусе нашем был, но после войны в 1945 году сразу, а во время боевых действий не было.
В Шенефельде стояли, по-моему. Я с Иваном туда, да, точно – мы с Иваном, Приняков был, нас туда отдыхать направили, и там я узнал – прыгая с парашютом не раскрылся парашют и разбился мой одноклассник, киевлянин Петька Грива, и тогда я узнал оттуда и приехал с Шенефельде в Дальгове, мы вместе в одной комнате жили, хоронить его. (Грива Петр Кирилович.1922 мл. лейтенант. 31.08.1945 во время учебного прыжка не раскрылся парашют. Первичное место захоронения Германия, Бранденбург, г. Штаакен, кладбище. И.Ж.)
А потом, у нас же был уже стационарный санаторий в местечке Бад-Заров – это был санаторий 16-й воздушной армии, туда мы ездили прямо эскадрильей. Уже я был в эскадрилье Медведева, там отбирали летчиков для освоения полетов на МиГах ночью, в сложных условиях, и меня перевели в ту эскадрилью, и мы полностью эскадрильей, с женами, с детьми ездили в Бад-заров отдыхать. В коттеджах жили, очень хорошо было. Один месяц я ездил в Союз к родным, а один месяц в санаторий – два месяца был отпуск.

– А в свободное время что делали, карты, шахматы?

Нет. Рыбу ловили, и после войны, и во время войны. В Польше ловили, глушили. Щуку увидал – с пистолета стрельнул, она хоп – кверху пузом. И карпы - так же.
В Польше между Познанью и Варшавой, много водоемов искусственных. На охоту на зайчиков ходили. Но я не охотник, я не могу, когда заяц плачет, а в него стреляют. А ребята ходили с трофейными ружьями, еще во время войны. В основном по хатам шныряли техники, и приносили.
Мой механик столько перин наносил под самолет. Они же ночевали-то все под самолетами. Если нас везли куда-то в стационарные, где можно пожить – в хату какую-то, то им приходилось под самолетами. Как кроты рыли яму, застилали ее – землянку короче, ну там печка, и они себе там и коврики стелили. Но это все быстро было, потому что мы на одной точке посидели, вылет сделали, а в особенности в 1945, после начала Варшавской операции, тогда продвигался Бабаджанян вперед туда, так его догнать нельзя было. Погода плохая, мы не летали ведь, а он где-то за сутки уходил на пятьдесят километров вперед, сильный был армянин, потом он был командующим округа, здесь – в Одессе.

– Летчики молодые, отношения с женщинами были?

А их то и не было… Были, но мало. В батальонах (БАО) женщины: повара, официантки, медсестры, доктор.
У нас в эскадрилье Аня – Петька Чайка женился на ней после войны.
Еще была одна девушка – оружейница, но кто-то не с нашего, с другого полка, по-моему…
А у Ивана Мороза жена была в штабе полка.
Много девушек было в бомбардировочных и штурмовых полках, у них девочки были в основном оружейницы… Митя Медведев женился на Маше.

– Танцы все-таки бывали иногда?

Танцы были, из местного населения девушки были - польки, белоруски, но танцы – мероприятие закрытое…
Но особо-то и не разгонишься, например, летом ждали до захода солнца, солнце зашло, а оно заходит летом где-то часиков в десять, едем на ужин, поужинали, туда, выпили – уже двенадцать, летом вставать за час до рассвета, рассвет в пять, это в четыре надо встать и получалось что гулять-то и некогда было.
А так, обычно, за час до рассвета мы уже где-то под плоскостью, чехлы были и летние, были и зимние на вате сделанные, этим зимним чехлом укроешься, и там тепло – досыпали еще, пока там разберутся, составят кому куда лететь.

– Приметы и суеверия были какие-то?

Были – не бриться, не фотографироваться, почему фотографий-то и мало, и кота и попа не встречать. Как-то въехали на аэродром, и ксендз перешел дорогу. Виктор Михайлович Жмулин не полетел в этот день, и командир полка ничего не сказал. Командир полка был сам из старых, он летал, по-моему, еще в Гражданскую войну. У него, по-моему, орден Ленина был, и орден Красного Знамени, это до войны еще.

– Но уже в Великую Отечественную Крюков не летал? (Крюков Борис Георгиевич, с 6.7.43 не летал по состоянию здоровья. И.Ж.)

Что я помню – он пару раз летал, но как он летал:
– Ну, что там, Фокке-Вульфов нету?
– Нету.
– Злодей, готовь самолет.
Он «Злодеем» своего механика называл. Он полетел, и в это время - Фокке-Вульфы. Ребята защищали его, он сел и, обычно из самолета выпрыгнешь, и под стабилизатор пописать, он там рылся-рылся:
- «Злодей», достань мне… (Смеется).

– А что, примета такая была – когда прилетел под стабилизатор?

Скорее нужда. Обязательно, когда вылетаешь и когда прилетаешь, на дутик написать.

– Что скажете о политработниках полка?

У нас комиссар (Александр Иосифович Голубенков), был боевой, вдохновлял нас. Он сам не истребитель, он штурман, в Испании воевал, Он был понятливый мужик. Есть такие по характеру въедливые, а он все понимал, мог выругать, но дальше дело не пустить никуда. Он за людьми смотрел…

– А вообще-то политработа какая была?

Ну боевой листок выпускали, это обязанность комсомольской организации. Газеты, журналы приносили, лекции организовывали.
Лекции обычно читали о международном положении, приезжали представители с дивизии, инструктора политотдела подготовленные в этом отношении.
И были еще особисты. У нас был пожилой особист, очень порядочный мужик. А после него стал пацан, пришел в 1949 году, он столько натворил!
Вот при том особисте с плена пришел Сашка Бомко, Костя Колышкин, кто-то еще, «Хоботок» его звали, а как его фамилия уже забыл. Костя Колышкин кончал службу в Новосибирске, по-моему, замкомандира полка по тактике воздушного боя. Вася Семенов – он окончил Академию и был командиром 215-го полка на Камчатке, потом, когда в 1960 году Никита-«Кукурузник» разгонял ВВС истребительной авиации – ему предложили переучиться на вертолеты, он переучился и окончил службу командиром дивизии вертолетной, где-то во Львове.

– А прозвища какие-то были у летчиков?

Были, Рашид был «Бенито», Иван Приняков – «Курносый», Иван Мороз – «Хохол», я – «Жорик».

– В конце войны приходилось с союзниками в воздухе встречаться?

Был август 1944 года, челночный налет летающих крепостей, и они садились в Полтаве, там в Полтаве сидели Б-29 (реально Б-24 и Б-17), сопровождали их Мустанги и Тандерболты.
У нас была задача, по-моему, один вылет – в радиусе от линии фронта километров сорок-пятьдесят – блокировать немецкие аэродромы чтобы истребители не взлетали.
Впечатление очень сильное было, они шли плотным строем с инверсией, девятка за девяткой, и вокруг них Мустанги бегают-крутятся.
Я не помню какой аэродром мы блокировали четверкой, а они уходили и садились в Полтаве, и я видел, что они идут.
Интересно – потом мы спрашивали:
- Вот идет тройка, а вот идет один – а двоих нету, что такое? Ответили:
- Место того, которого сбили никто не занимает.

– То есть они строй не смыкали?

Не смыкали, никто не занимает чужое место…

– А весной 1945, когда над Германией бои шли?

Мы стояли южней Дальгова семь километров, Гатов - там англичане стояли, американцы стояли в Темпельхофе, а французы Кегель – это севернее Берлина. Летом 1945 года воздушные учебные бои устраивали в основном с англичанами.

– А какие там у англичан были?

Темпесты, он с такой «бородой», и…

– Ну и как, кто кого?

На Лавочкине драли им… Темпест – он на вираже здорово крутил, а на вертикали он ничего не стоит - не годился.

– С Мустангами учебный бой не приходилось вести?

Нет, но один к нам прилетев в Дальгове, где-то на высоте метров тридцать-пятьдесят он загнул такой вираж со струями, а двигатель работает – как жучок. У нас Лавочкин был – га-га-га-га-га, а этот прямо.., и видно было, что чернокожий там сидит, развернул, вираж такой загнул классический и ушел.
Потом, все эти пленки, что мы фотографировали… Вначале Савицкий наказал нас, всех кто крутился, приказал прекратить все это, не вступать в учебные бои.
В 1946 году мы в Грасдорфе сидели, приходит командир:
- Кто с англичанами вел воздушные бои – вызывают в Дальгов. Посадили нас в автобус, привезли. Оказывается, в отделе боевой подготовки ВВС писали тактику воздушного боя, и там кто-то узнал про нас. Забрали все пленки, которые нафотографировали, и расспрашивали как они себя ведут на вертикали, и прочее, а потом все это оказалось в книге «Тактика воздушного боя» в период с 1945 и до появления реактивных истребителей.

– А на земле приходилось после войны с американцами, с англичанами встречаться?

Приходилось. А как получилось: я с Левой Виткиным был возле Бранденбургских ворот, там черный рынок был - американцы приезжали и чем только не торговали…
И тут мотоцикл Харлей продает. Ой какая это мощная машина, заводилась стартером!
И разговорились, смотрю – он уже по-украински разговаривает, мы с ним:
- Куда ты, кто ты?
Командир экипажа Б-17 - у него в петличке было «С» и одна шпалка белого цвета – оказался украинцем. Его дед или отец когда-то мигрировали в Америку.
Ну, вроде как подружились.
Он предложил нас отвести на Виллисе. Мы согласились.
Он привез нас в Шенефельд, нас даже в гарнизон пропустили.
Он развернулся и уехал.

– Приходилось встречать в воспоминаниях, что весной 1945-го, бывали случаи, когда американцы или англичане над Германией принимали наших за немцев и атаковали, бывало у вас такое?

Может быть у кого-то и было, а у нас не было.

– В 1952 году вас перевели в Одессу, до 1956 года вы здесь в Одессе. А дальше?

Потом на Сахалине служил до 1960-го. А потом – хрущевское сокращение, и меня сократили из армии. Мне предлагали на вертолеты переучиться и должность замкомандир полка. Мне уже не охота было переучиваться. И я уволился подполковником.

– А какой последний тип машин на которых вы летали?


Я летал на МиГ-17 всех видов, П, ПФ, Ф. МиГ-17Ф форсированный - больше всего мне нравился, отличнейший самолет. На МиГ-19, я не считаю, что летал, я на нем всего два полета по кругу сделал, просто по должности мне положено было, это уже где-то в 1960-ом году.

– А в каком году ваш полк на реактивные был переведен?

До октября 1949 года летали на Ла-9. В сентябре 1949-го, были мощные учения, тогда заболели «массовостью» полетов. Бомбардировщики и истребители собрали со всей Германии, все это подняли в воздух – отрабатывали массовые налеты, по типу американских. Прилетели с учений, пробыли, наверное, дня два-три, за нами прилетел Ил-12 и отвез в Кречевицы под Новгородом. Мы не летали, и денег не было, и погоды.
Потом из Ленинграда получили деньги, и начали засиживаться в ресторанах. Там один ресторан был на барже, а второй в стационаре. И произошел казус с одним из наших - Мишкой Логановым. Его в том ресторане на барже обидели, он у деда купил топор и отрубил часть тросов – и эту баржу начало разворачивать.
Начальник гарнизона узнал про это, и вызвал командира полка, у нас тогда был Сырцов Дмитрий Дмитриевич, и говорит:
- Уезжай, чтобы я тебя не видел, забирай всех своих…
И нас привезли поездом под Саратов в Разбойщино, и там мы переучились на МиГи, и потом приехали еще в Германию, еще полетали немножко на Ла-9, и где-то уже в декабре месяце начали получать МиГ-15. Но получили такие МиГи, у которых были ограничения по скорости - они были с валежкой.
К нам приезжал летчик-испытатель Архипов, или может - Антипов, и он все наши самолеты облетал, и на каждом самолете появилась в кабине табличка – какая у этого самолета максимальная скорость, самолеты разные, это зависело от жесткости крыла, левого и правого. А потом их забрали и отдали китайцам, а вместо них нам прислали МиГ-15бис, они уже были поплотнее, и на МиГ-15бис мы уже летали ночью, и в сложных условиях и…
А здесь, в Одессу приехали и тут стояли МиГ-15, потом мы полетели в Горький и пригнали МиГ-17, и тут уже на МиГ-17 летали, на МиГ-17П, ПФ…

Владимир Анохин
Литобработка Игоря Жидова
Октбрь 2016 г.

Приложение


Сидят: И.Г.Проняков, А.П.Хромов, Р.Н.Бекетов, И.К.Мороз
Стоят: П.Васин, А.Абрамов, Г.Алексеев, П.Даниин, В.Козлов, А.И.Гавинский
Декабрь 1944 г.


1й - Кабисской, 3й - Логинов, 5й - Алексеев, Гавинский, Хромов, Гребенкин, А.Б.Огрызко
29 марта 1949 г. Витшток, Германия


А.Г.Гавинский


Б.Якушев, С.Ф.Кырчанов, А.А.Окунев


А.Ф.Исаев, А.С.Кошель, А.И.Гавинский
9 мая 1975 г., 30 лет Победы, Москва


1й ряд, 2й слева - К.С.Колышкин, 3й слева - И.К.Мороз
1978 г., г.Курск


Семенов Василий Григорьевич (стоит) и Окунев Аркадий А.
октябрь 1981 г., Горький


Константин Колышкин
Октябрь 1981 г., Горький


Ветераны 286 иад
Сидят: 1й слева - В.Гоголев (165 иап), 4й - В.Гончар (165 иап), 5й - Б.Якушев (721 иап), 2й справа - К.Колышкин (721 иап)
Стоят: 4й слева - Евтюхов (165 иап), у знамени - В.Г.Семенов (721 иап), рядом - Е.Шаповалов (165 иап), М.Придонцов (721 иап), 2й справа - В.М.Жмулин (721 иап), И.К.Мороз (721 иап)



Ссылки:

Бекетов Рашит Нурсултанович

721 истребительный авиаполк в битве за Воронеж

Они защищали Родину. 721-й истребительный авиационный полк в битве за Воронеж