Интервью Владимира Анохина с С.Ф.Гладким, 515 иап

Гладкий Сергей Федосеевич
1920 г.р., в РККА с 1940 года, мл. лейтенант
В Отечественной войне участвовал с 15.9.1944 года в составе 515 иап

— В 1945-м потери большие были?

Большие потери были, когда мы с Томашува перелетали в Шроды. Мы тогда потеряли 6 лётчиков. Они через несколько дней вернулись, а вот машины не все…
При перелете с Томашува на Шроды командир полка подполковник Георгий Васильевич Громов взял меня ведомым. Когда мы сели на аэродром Шроды, он говорит:
– Я посмотрю, где мы будем жить, где кушать, а ты принимай всех, кто прилетит.
И получилось так, что первая эскадрилья прилетела в Шроды и села, а из 2-й только Марьин сел со своим ведомым Потапенко, а остальных Барбатенко повел дальше, и они заблудились над территорией противника. Марьин был заместителем лейтенанта Барбатенко, о котором Громов как раз принял решение – сделать его командиром эскадрильи. И он впервые повел эскадрилью на Як-9. Мы около трех суток не имели сведений о том, что с ними случилось. Через три дня они пришли уставшие, исхудавшие и голодные. Шли пешком, по ночам перебирались и прошли. Cплошной линии фронта не было...
А на следующий день снег пошел – ужасно плохая погода, авиация не летает. Мы — я, Марьин и Потапенко не вышли на работу. Спирт пьем… Как раз наша гостиница была на спиртзаводе. А Громов выполняет свои обязанности. Ни один полк воздушной армии не перебазировался из-за плохой погоды, а Громов перевалил.
Жуков наступательную операцию начинает, приказывает:
– Летать при любых обстоятельствах!
Громов:
– Пурга идет…
Жуков:
– Летать!
И в этот день полк еще трех потерял. Поодиночке летали. Полетит, и нет его. И записывают: «Не вернулся с боевого вылета». Я их всех хорошо помню: Пусев, Солопинид, Путимцев… (ст. лейтенант Пусев Семён Петрович, капитан Солопинид Галиф Адольфович).
Заканчивается день, у Громова одной эскадрильи уже сутки не было, и ещё из второй эскадрильи три человека потеряно. И он в ярости Марьина спрашивает:
– Вы почему не вышли на работу?
Марьин говорит:
– Я не знаю, что мне делать.
– Выходите завтра на работу. Убивайтесь…
Дословно так говорит.
– И тогда я спишу одну эскадрилью целиком.
С рассветом мы были уже готовы. Откуда-то от Жукова явился начальник разведки, я не знаю, в каком он был звании, но наш командир помалкивал, когда тот ставил задачу:
– Пойдёте на разведку Нам надо знать, где наши войска. Идите.
А пурга идёт, снег летит, ужас. Громов у Марьина спрашивает:
– С кем пойдёшь?
Потапенко, как лётчик, был слабее меня. Марьин говорит:
– Я пойду с Серёжей.
Ну, мы пошли. Всё время шли по «железке», иначе в этой пурге ориентироваться было невозможно. И вдруг устанавливается солнечная погода, и мы видим, как «Фокке-Вульфы» - две четвёрки штурмуют наши войска, и одна четвёрка Ме-109 прикрывает их. И мы вдвоём в эту кучу ворвались. Куда ни поглядишь – надо стрелять, стрелять, стрелять...
Мы сбили три самолёта, причём я сбил два: один «Фокке-Вульф» и один «Ме-109». 109-й сам подсунулся… Он атаковал Марьина, а меня не видел, я его выбил, и он тут же развалился. И мы с Виктором Александровичем Марьиным опять в этой пурге пошли домой. И пришли домой, он доложил:
– Я сбил один самолёт, Сергей сбил один самолёт, и еще второй, который должен был бы сбить меня.
Командир корпуса, генерал-майор Сиднев Борис Арсентьевич сам этот бой видел, и уже к вечеру прилетел нас награждать. «От имени Верховного Совета…»… Марьина - Орденом Отечественной войны I степени, а меня – II-й.
Марьин выслушал, и говорит:
– Я этот орден носить не буду. Если бы Сергей не сбил тот Ме-109, то вы меня не награждали бы, а хоронили. Не буду носить его!
Командир корпуса говорит:
– Тогда награждаю вас Орденом Отечественной войны II степени, а Гладкого – I-й. А других орденов у меня нет.
– Вот этот носить буду!
Виктор Александрович воспитывался в детских домах… Он чистейший человек! И прямо вот так вот бахнул по-настоящему и серьёзно.

— В конце войны боевые потери были в полку редкостью?

Да. И последнего мы потеряли Позднякова. Это был последний бой с потерей. (Поздняков Василий Федорович, лейтенант, погиб 11.03.1945. В 1945 году по данным ОБД «Мемориал» еще и Махнев Павел Панфилович мл. лейтенант, не вернулся с боевого задания 24.04.1945. И.Ж.).

— Я как понял, в конце войны, весной 45-го, немецкие самолёты особой активности не проявляли. Больше беспокоили немецкие зенитки?

Да, скажем, Зееловские высоты. Зениток там было до ужаса много, но их стрельба велась неприцельно. Мощный заградительный огонь, а потерь у нас от него не было.
Со Шродов мы перебазировались на полевой аэродром Граново, и на этом аэродроме получили задание ехать на Малашевичи, это около Бреста. Техники поехали раньше нас на 3-4 дня. Когда это было, затрудняюсь сказать точно…
Техники наши собрали самолеты. Летчики каждый свой самолёт облетали, и на следующий день мы улетели на фронт. Мы отсутствовали, наверно, пять или шесть дней, не больше. Полк перебазировался, и мы прилетели уже не в Граново, там всё раскисло, а на аэродром Циленциг. С него вели работу.
Летали мы на Як-9У. А простых Як-9 у нас осталось всего два самолёта. На Як-3 у нас были инспектора. Три инспектора, я как сейчас помню, все подполковники, стажировались в нашем полку три месяца, их ведомыми были Барбатенко, Ороченко и Дьяченко. Когда кончилась их стажировка, Громов говорит:
– Вы самолёты с фронта не можете брать, оставьте нам, мы будем ими пользоваться.
Три ведомых, младших лейтенантов, потренировались на Як-3 и еще командир полка и штурман – Василий Иванович Шаталов. Як-3 – самолёт очень хороший.

– А если сравнивать Як-3 и Як-9У, то какой, на ваш взгляд, лучше?

Они были почти одинаковы, с той разницей, что Як-3 лёгкий, разогнать его можно быстро, а Як-9, если пошёл на снижение, то круто… Он тяжелее, у него двигатель другой был. А возможности были почти равные. Замкомандира полка Шаталов, и Тюйкин провели в Циленциге тренировочный воздушный бой. Як-3 против Як-9. Они оказались одинаковыми по возможностям. Як-3 вираж за 16 секунд выполняет, и Як-9, оказывается, тоже укладывается в 16 секунд! Хорошие были самолёты, на которых мы заканчивали войну.

–– Говорят, что «сто седьмой» двигатель был сыроват, ненадёжен, в отличие от «сто пятых».

Да, «107-й» на 3300 об/мин рассчитывали. Оказалось многовато. Поэтому в дальнейшем они были снижены до 3100 об/мин, и так мы эксплуатировали их до 1947 года.

–– Как это повлияло на скорость?

Не повлияло почти никак. Но чтобы максимальную скорость достигнуть требовалось больше времени.

— Но говорят что у «сто седьмого» был очень малый ресурс – порядка 25 часов. И потом нужно было их менять. А у «сто пятого» ресурс был до 150 часов… И ко всему они перегревались…

Да, температурные режимы они не выдерживали.
Но как истребитель Як-9У очень хороший самолёт… Потом его сделали еще и металлическим… А потом пошёл Ла-9…

–– Кстати, как истребитель, какой лучше, Яковлевская машина или Лавочкина?

Мы – лётчики с «Яковлева» и лётчики с «Лавочкина» вечно спорили. Они нас называли за водяное охлаждение «самоварами»… А мы их – «горшками» за «звезды» воздушного охлаждения.
Они обладали почти одинаковыми возможностями боевой работы. Но «Лавочкин» был более живуч благодаря воздушному охлаждению.
Но я и на Ла-7 отлетал, как следует, и знаю, что Як был лучше в управлении. Ла-7 за счёт элеронов, предкрылков, пытался отнять у «Яковлева» это преимущество на малой скорости. Лавочкина самолёт был больше технически оснащённый…
И в управлении он не то, чтобы очень сложный, а более чувствительный. На малой скорости на большой угол атаки вышел – его начинает трясти.
Динамика его ухудшается, – он держится за счёт предкрылков. А у «Яковлева» этих предкрылков нет, и если он сваливается, то он сваливается основательно… В штопор.

– «Як» был хорош для высот порядка 4000-4500 метров. А «Ла» был более высотный, чем Як?

Да, да. За счет двигателя.

– На американских «Кобрах», наверняка, Вам пришло хоть немножко полетать.

Никогда. Впервые я «кобру» увидел под Харьковом на аэродроме Основа. И очень мне понравилось, что она такая хорошо организованная машина, и красиво обслуживается. «Кобра» имела пушку 37 мм – это очень хорошо. «Кобра» имела радиотехническое оборудование лучше нашего. Хорошо работали радиостанции связи, станции наведения. Не надо было следить, куда тебе надо идти. Автоматически стрелка показывала курс, где твой аэродром, если ты настроил, конечно.
«Кобра» была оснащена лучше, чем наши самолеты.

— Многие говорят, что прежде, чем переходить на реактивные, они прошли через «Кобры»…

Это от незнания аэродинамики. Но мысль правильная – с «Кобры» на реактивные самолеты переходить было проще.

— Многие летчики-фронтовики, кто в годы войны летали на «Яках», говорят, что когда они переходили на реактивные, им давали несколько вылетов на «Кобрах», чтобы они освоили посадку на три точки, с передней стойкой… А Вы мне говорите, что Вы переходили на реактивные без «Кобры».

Без «Кобры». Ведь сама аэродинамика приземляет самолет в момент его подготовки к посадке – скорость уменьшается, подъемная сила уменьшается, и самолет приземляется. А передняя стойка не мешает ему…

— То есть Вы сразу с Ла-9 перешли на реактивные?

Да. На Як-15… Это Як-3, на который поставили реактивный двигатель. Мы в 47-м году закончили эксплуатацию Як-9У, передали их польской армии, а сами перешли на Ла-9. Самолет очень хороший. Очень хорошее вооружение – 4 пушки. И металлические…
А в 50-м году мы начали переходить на реактивные. Мы поехали к Саратову, в Багай-Барановку. Вначале поехал 43-й полк, он летом там потренировался и вернулся, а мы поехали по осени, и были там зимой.
Мы летали на Як-17, это были короткие 15-минутные полеты. Он не очень нас устраивал, был он как бы переходной самолет. Мы только потренировались на реактивных и вернулись на свои самолеты в Пенемюнде. Это в устье Одера. В Померании.

— Там была ракетная база «Фау» в свое время…

Мы там были до 51-го, а затем в Виттшток перебрались.
А МиГи нам дали уже в конце 50-го года. МиГ-15 с двигателем РД-45.
Мы ими были очень довольны и хорошо их эксплуатировали. Правда, недолго, так как скоро появился самолет МиГ-15 бис с двигателем ВК-1. В Лерце их монтировали.

— Знакомые места – Лерц, Виттшток – бальзам на сердце! Я там тоже служил!
У меня вопрос: Ускова сбивали?
(Вероятно, речь идет об Ускове Сергее Григорьевиче, мл.лейтенанте. 22 апреля 1945 года за 30 боевых вылета и 2 лично сбитых самолета, награжден Орденом Красного Знамени. И.Ж)

Да. Он полетел ведомым у инспектора нашей дивизии майора Мишина. Это было во время Берлинской операции. Усков три дня был в плену. Точнее не в плену, а на территории противника…
Он мне рассказывал:
– Меня немцы ведут в плен. А тут наши штурмовики и «Яки» налетели, и немцы начали прятаться по канавам. И я решил от них бежать. И убежал по каналам.
Это рассказ не придуманный. И он говорит:
– Когда штурмовики ушли, то немцы меня искали, но не нашли. А нашли меня наши мальчишки, которых угнали в Германию. Они меня спрятали куда-то в подвал, и принесли мне гражданскую одежду. Куда идти я не знал. Они отвели меня туда, где уже были наши части, и сказали:
– Вот этот человек ваш.
И ушли. А дальше пришел человек и говорит:
– Ну, ты, немецкий шпион...
– Я летчик!
– Какой ты летчик! Ты шарлатан!
И меня в НКВД. Взяли в оборот... Видишь побои на моем лице, это меня били наши. Я говорю:
– Зачем же вы меня так? Я с Мишиным летел ведомым и был сбит.
Они говорят:
– Нам разведчики не нужны.
И опять мне дают… Я говорю:
– За что? За что вы меня бьете? Проверьте… Ровно три дня тому назад я задание выполнял. Я летел с таким-то, я в таком-то полку. Везите меня туда!
Привезли его на аэродром. Представили командиру. Его не сразу узнали – в штатском и побитый:
– Это еще кто такой? Ой, Усков, ты что ли? А мы тебя чуть не похоронили!
Я не знаю, как долго продолжалась служба Ускова в армии, но, по-моему, он уволился еще до победы.

— Бахаев в годы войны в Вашем полку воевал, а потом в Корее в 523-м полку. У него же вроде на личном счете 12 сбитых только в Вашем полку?

Бахаев. Очень хороший военный летчик. Я не знаю про него все подробности. В полку он был командиром звена третьей эскадрильи. Героя он получил за Корею…

(Рассматривают список полка) Бренцесс Толя… (Бренцесс Анатолий Иосифович гв.ст.лейтенант) Очень хороший летчик. Бренцесса я хорошо знаю.
Волков… Не помню…
Николай Васильев.
Гавриленко Виталий… Вениамин…
Роковец Степан…
Гейко был.
Громов Георгий Васильевич…

— А вот расскажите о Громове, о командире полка.

Он как цыган был. Красивый, и личность сильная. Надо сказать, прошел сложную жизнь. Очень тяжело пережил семейные драмы. Потерял своего сына… Он покончил жизнь самоубийством…

— Громов много летал?

Он летал не очень часто, но достаточно… И группы водил, и штурмовиков сопровождал. И особенно часто, когда немцы подходили к своему финишу.

— А Губич?
(Владимир Михайлович Губич, штурман полка, 9 индивидуальных побед и 2 в группе. 14.03.43 г. таранил вражеский истребител И.Ж.)

Три раза его сбивали, три раза он покидал самолет с парашютом. А закончил жизнь на мотоцикле. Захаров вел мотоцикл, Губич сидел в коляске. Они выпили пива и ехали на аэродром в Эльшталь. Губич стукнулся правым виском о машину, которую обгонял мотоцикл. Побредил немножко, и умер. Его отвезли в Потсдам.
Судебная экспертиза не показала большого содержания спирта. Но Захарова осудили…

– А Гуровский?

Гуровский – это летчик, о котором почти ничего сказать не могу. Он еще в Германии закончил службу и уволился.
(Рассматривают список полка) Иванов, Карпов, Климов Анатолий, Кашенко, Крылов…
Это мой друг Марьин Виктор Александрович. Все считали, что Виктор и я это одно единое.
Донцов, когда в Венгрии пришел к нам в полк, прочитал историю полка, говорит:
– Серёжа, кто-то вычеркнул вашу историю с Марьиным, как вы орденами поменялись. И еще кое-где исправления, есть и целые листы с бумагой другого цвета.
А я не знаю, я же не контрразведчик, я занимался вопросами боевой подготовки.
Дальше… Никуленков Алексей Васильевич – авантюрист! «Авантюрист» не правильно, я поспешил сказать. Никуленков – это не сильный лётчик, а сильный человек. Он и Потапенко, и Захарову говорил:
– Ты видел, как я сбил самолёт?
И если в ответ слышал:
– Не видел.
То говорил:
– Я с тобой больше летать не буду!
Он был сбит однажды. Летел, и горел. Сильно обгорело лицо у него. Было видно, что этот человек в боях участвовал.
Но, вместе с ним в боях участвуя, я пришел к убеждению, что, несмотря на придуманный им позывной «Ураган», сам он боя не искал и при возможности от него уклонялся.
В первые дни после Победы приходит на наш аэродром Темпельхоф старший лейтенант Харитонов, Герой Советского Союза, у него лицо обгорелое, худой, и говорит:
– Я из лагеря, который разбежался, и я хочу попасть в Зиминскую дивизию. И еще – я давно ничего не ел.
(Вероятно, речь идет о командире эскадрильи 56 гиап капитане Харитонове Николае Васильевиче, попавшем в плен 14.4.45, освобожденном 1.5.45 мая. В мае-июне 1945 находился на лечении в госпитале 42045, в июле по ошибке был исключен из списков КА. И.Ж.)
Никуленков говорит:
– Веди его в столовую – покушает пускай.
А я стал упрекать Никуленкова:
– «Веди кушать»… Лёшка, мы ведь были с тобой в четвёрке, когда Харитонова и ещё одного младший лейтенанта, ведомого его, забыл фамилию, сбили (мл. лейтенанта Баранова Бориса Алексеевича. И.Ж.). А мы с тобой все видели и ничем не помогли!...
После войны мы встретились с Харитоновым. Он продолжил учёбу, генерал-майора получил…

–– У меня вопрос по Никуленкову. У него числится 12 лично сбитых…

У него этих 12 сбитых не могло быть. Потому что после того как его сбили, он стал трусом и в бою шарахался от немецких самолетов.
Никуленкову я не верю, да и командир полка говорил:
– Никуленков, сколько б ты ни сказал, что сбил, я тебе не верю!
Это Громов сказал, не я!
(В представлении к награждению орденом Красного Знамени в июне 1945, за подписью комполка подполковника Громова: «Воевал с 15.1.43 года. В воздушном бою 15.9.43 получил ожег лица и рук третьей степени…» указано 12 личных побед, из них последние две – ФВ-190 и Ю-88 за период в период с 15.1.45. И.Ж.)

–– То есть у него многие победы приписаны?

Да. К примеру, уже под Берлином: сопровождаем штурмовики. Никуленко ведёт четвёрку. Бахаев сбивает самолёт. Никуленков к Бахаеву пристает, чтобы ему приписали. На каком основании?
И Плаксину не записали один сбитый самолёт, а записали за Никуленко! Это уже и я знаю, это – подделка!

— Получается, сбил Плаксин, а записали на Никуленкова?

А Никуленкову записали!
– Толя, – Никуленков говорит, – я ещё собью самолёт, и тебе припишу.
Ну-у-у, он собьёт! Это я своими ушами слышал, что Никуленков говорил Плаксину. А Плаксину надо было дать Орден Красного Знамени! У него уже было 30 боевых вылетов… Но надо для награждения, чтоб и сбитые были…
Вот он Никуленков Алексей Васильевич. После войны мы встречались, и я говорил ему в лоб:
– Ты же авантюрист! Такой-сякой!
– Шла война. Ты же знаешь, что я сбит был…
Перевозкин (Николай Васильевич 1924 г.р.) – очень внимательный, очень молодой младший лейтенант. Погиб в июле месяце. Не вернулся с боевого вылета 21.7.44
«Не вернулся с боевого задания». Очень хороший список у Вас. Вот Плаксин Толя! Во многих боях участвовал. Очень, ну как сказать. Очень честный человек! Он где-то на Украине родился, мать у него была акушерка.
Поветкин Лёня, 1924 г. р. Поветкин был у меня командиром звена! Знаю все его проделки… Не сильный лётчик был. Он до старшего лейтенанта дослужился, а потом ушёл в транспортную авиацию.
Подорожный – сильная личность, многое сделать мог, после войны был командиром эскадрильи…
Поздняков Василий Фёдорович. О, мой друг и товарищ во всех воздушных боях! Погиб перед Берлином, его сбили истребители в воздушном бою. Мне тогда записали один самолёт, но он был убит. Вася, Вася, Василий Фёдорович…
Попов Виктор Георгиевич. Очень характерная личность – москвич, и очень порядочный человек. Закончил войну лейтенантом.
Его в 53-ем году «бандеровцы» убили! У него в ночном полете отказал двигатель, он катапультировался и приземлился в лесу. «Бандеровцы» его поймали, поиздевались, звёзды повырезали… Закончили его жизнь. Его убили…
Пусел Семён Петрович – выше меня ростом, дослужился до старшего лейтенанта. После войны уволился.
Путимцев Сергей Емельянович. Я и не думал, что он 17-го года, я думал, что он моложе. Стал командиром эскадрильи.
Рысин, Толя! Ай-яй-яй, Анатолий.
Саблин Михаил, в нашей эскадрилье был. Посмотри, а как там меня в твоем списке аттестовали?

— «Гладкий Сергей Федосеевич «4-0». Четыре личных, ноль групповых».

Четыре лично сбитых и шесть в групповых боях. Правильно, лично сбитых правильно – 4, а групповых не пишут.
Ой, Валя Сухопольский! Я его после войны встречал, ещё в Ялте с ним часто мы сидели, вино пили…

— А Соин фамилия Вам ничего не говорит? Он осенью 42-го был под Сталинградом комиссаром полка, из окружения полк выводил…

Нет, я его не застал.
Тюлькин Миша! Герой Советского Союза. У него много очень успешных боев… Был такой эпизод: он ведёт группу на задание, вдруг говорит:
– Внимание, впереди противник!
А потом через несколько секунд:
– Показываю.
Он летел с пушкой 37 мм. И «пук» – один выстрел, и снаряд попадает в крайнего слева немца, и тот взрывается. Все кончился бой, а мы пошли на задание дальше.
Когда вернулись, Тюлькин вступил в спор с командиром полка:
– Что Вы мне говорите – никакого боя я не вёл! Я только дал, как говорится, целеуказание, а я боя не вёл!
Это правда. А самолёт-то сбитый есть. Командир полка Громов, ему говорит:
– Миша, как же я запишу сбитый самолёт, если боя не было? Был бой, и поэтому есть лично сбитый самолёт.
Миша ворчит:
– Ну, хорошо, хорошо, я согласен!
Миша был хороший пилот и штурман, хорошо ориентировался в воздушной обстановке.

— У вас в полку только два Героя было – Громов и Тюлькин.

Громов и Тюлькин. А Сергей Комаров – это не наш Герой. Его уже после войны за разведку так оценили в разведывательном отделе армии… Вдруг объявляется по радио, это я услышал сам, о присвоении Героя Советского Союза старшему лейтенанту Комарову. Я иду на работу, встречаю Комарова, и говорю:
– Серёжа, поздравляю с присвоением звания Героя Советского Союза
Он говорит:
– Чего ты дурака валяешь?
У него сбитых самолётов – ни одного, но он разведкой занимался, и сделал на разведку более 300 вылетов.
Я после войны разговаривал с Алексеем Иваненко о том, как было с Комаровым.
Когда наши войска подошли к Одеру, понадобились разведданные по устью Одера, туда, на север.
В том полку, где был Сергей Комаров, произошло следующее: вылетает «пешка» на разведку с двумя истребителями сопровождения – никто не вернулся. Задание срочное… Вновь посылают «пешку» и два истребителя, и опять все погибают.
Командир полка приказал построить людей и говорит:
– Мы уже второй раз теряем людей и не выполняем задание. Я не имею права отправлять на смерть, но имею право пригласить на выполнение задания добровольцев.
Тишина… И вдруг в этой тишине подаёт слово Сергей Комаров – выходит из строя на три шага вперёд, повернулся:
– Я готов.
Он только эти два слова сказал. За ним стоял Иваненко Алексей, и он рассказывал:
– Я посмотрел на Сергея и думаю, как же он пойдёт один? Я его ведомый. Я вышел из строя и встал рядом.
Командир полка объявляет:
– Товарищ старший лейтенант, какие условия Вы ставите?
А он говорит:
– У меня одна просьба – разрешите мне на три дня к Наде съездить. Никаких других условий я не выдвигаю.
Это его невеста, солдатка батальона аэродромного обслуживания, но не нашего. Командир полка говорит:
– Условие принимаю. Иваненко, Вы что требуете?
– Я требую послать меня с моим ведущим.
– Приняты условия ведущего – лететь ему одному. Вы становитесь в строй.
Иваненко Лёшка поворачивается, становится в строй.
Через полчаса или час Сергей полетел на задание. Один! Потом он рассказывает мне:
– Я подумал, прочерчу вот так вот линию, а потом с запада приду в Штеттинскую гавань. А потом, когда я прошёл всё нормально, я зашёл с другой стороны, сходил на север, а потом с севера пришёл на юг. Сделал фотографии…
Война кончилась, и вдруг выяснилось, что эти фотографии сделаны Сергеем Комаровым, и его быстро представляют к званию Героя Советского Союза и награждают…
Мы с ним встретились в Ялте, когда уже и он, и я не служили, говорю:
– Серёжа...
А он меня не узнаёт:
– Ну не помню я тебя.

Шелгунов Алексей, да… Убился на МиГ-15…
Шкурко, Василий Георгиевич… Хорошо его знаю.

– Трясак Михаил Фёдорович, не помните такого? (ст.лейтенант Трясак не вернулся с боевого задания 21.7.1944)

Я фамилию слышал, но его я не знаю.
В списке нет Лантуха... Он был сбит, прыгнул с парашютом, а парашют был с разорванными стропами и не раскрылся. Его парашют привезли к нам, потому что недалеко был от линии фронт!

— Есть. Лантух Алексей Петрович, не вернулся с боевого вылета 21 июля 1944 г.

Это был тяжёлый день! А сколько у него было сбитых?

— Лантух: «один» – лично, «ноль» – в группе.
Помните такого, Кузьмин Алексей Ефимович – семь сбитых – точнее 7+2.

Не нашей эскадрильи был, наверное, я не помню.

—Это цифры – по вашему полку. Вот Бренцесс, я сейчас не помню, откуда он прибыл, но ваш полк у него был третьим. Он в вашем полку три сбил, а всего у него на счету десять лично сбитых, плюс несколько групповых.
В некоторых мемуарах, например, Савицкого, упоминается, что в первых числах мая 1945 года личному составу 3 истребительного корпуса, приходилось вступать в бои с немецкими частями прорывавшимися через аэродромы базирования вблизи Берлина. Такого с Вами не было?

На этот вопрос я отвечаю множеством ответов. Первый: над Берлином немецкой авиации не было.
У немцев уже не было горючего, боевых самолетов, у немцев не было возможности вести боевые действия. Однако кто-то из наших деятелей говорил и продолжает говорить о том, что шли боевые действия.

— Я имею в виду не авиацию, а наземные, когда из окружения…

Да, наземные войска воевали, а авиации уже не было…
Но 28 апреля, от Рейхсканцелярии на Унтер-ден-Линден вылетела одна машина – самолёт «Физелер Шторх», в нем два человека, пилот и пассажир…
И когда мы барражировали над Рейхстагом после 14 часов, то самолёта «Физелер Шторх» уже не оказалось.
Вёл четвёрку Никуленко. Никуленко был с Плаксиным, Гладкий был с Донцовым. Мы закончили своё барражирование и сели на посадку.
И вдруг:
– Гладкий, Никуленков – немедленно в штаб!
Мы прибегаем в штаб, там стоит какой-то старший лейтенант, и начальник штаба Проводилов:
– Сейчас объясните, как вы выполняли боевое задание.
Старший лейтенант добавляет:
– Вы садитесь в этот угол, Вы – в этот угол, Вы – в тот.
В общем, посадил нас всех четырёх в разные углы
– И отвечайте на вопрос: «Как вы выполняли боевое задание?»
– Нормально.
Он говорит:
– Самолёт «Физелер Шторх» вылетел в период вашего барражирования. Капитан Оганесов из 347 полка, который сейчас барражирует над нашими боевыми порядками, говорит, что этого самолёта уже нет. Пишите объяснительные записки.
Полчаса потратили время, написали, отдали ему записки, он их не стал читать, он их схватил и убежал куда-то, а мы остались. Мы друг друга спрашиваем:
– Ты что писал?
– А ты что писал?
Да я говорю:
– Что я видел, то и писал.
Я потом, уже из войны, когда из армии уволился, осмыслил всё, и, я понял, что КГБ в ту минуту считало, что Гитлера вывезли из Берлина на самолете! И вывезла эта… Ханна Райш…
В 1947 году в западной прессе появилась статья, в которой она сказала, что кого она вывезла тогда останется тайной.
Я читал эту статью в 47-ом. И уверен, что выжила Ева Браун, а не Гитлер. И лет 20 тому назад «Комсомолка» напечатала статью из Латинской Америки, что она там жила. Я уверен, что версия, что она якобы, закончила жизнь с Гитлером, неправда,

— Это Василий Иванович Шаталов – замкомандира полка?

У него было мало вылетов. Он в основном занимался вопросами боевой подготовки и самолётами…
Но к концу войны, это лётчики заметили, он часто стал вылетать. Немцы к концу апреля были уже деморализованы полностью. И это не выдумка.

— Доводилось ли в конце войны встречаться в воздухе с самолетами союзников?

Много раз. Например, когда американцы перебазировались в Любенсдорф, на реке Варта.

— А какие самолеты были? Истребители или бомбардировщики?

Самолеты сопровождения «Мустанги». «Двойной мустанг». Когда они вылетали из Англии, то долетали до реки Варта и города Любенсдорф. В общем, это был польский город на реке Варта, которая идет туда на Одер. Он в Кюстринере.

— Бывали случаи в апреле 45-го, когда зоны действий перемешались, стычек в воздухе с союзниками?

Были. Особенно были агрессивны их истребители сопровождения. Причем были серьезные атаки со стороны американских летчиков истребительной авиации, которые сопровождали бомбардировщики.
И наши ошибались. Один из подбитых стратегических бомбардировщиков шел на планировании недалеко от нашего аэродрома Циленциг. Он горел, и было видно, что он не успеет сесть... И экипаж на высоте, наверное, метров 500-600 покинул самолет. На наших глазах выпрыгивали с парашютами. Начальник штаба послал команду для того, чтоб их собрать. Их всех подобрали и привезли на наш аэродром. «Особняки» (сотрудники особого отдела) посоветовали покормить их в нашей столовой, и дать отдохнуть.
Кто-то из «особняков» поговорил с американцами. Они рассказали, что их сбили два Me-109-ых.
А к нам на аэродром два летчика с 56 гвардейского полка 285-й дивизии Зимина сели на дозаправку. Похоже, что именно они по ошибке подбили этот американский самолет, но просили подтвердить, что сбили немецкий самолет «Арадо» 234…

— «234» – это же реактивный. И у немцев тогда был только Фокке-Вульф 200 «Кондор» четырехмоторный.

Да, я знаю, что они ошибались. И американцы, похоже, ошибались – «Яки» за «Мессера» приняли. Мы, вернее, это уже устами Проводилова. Он говорит:
– Говорить ли, что это они нашего союзника сбили?
А они требуют, чтобы их срочно заправили и дали им вылететь. Начальник штаба мечется, то ли задержать их, то ли сказать, что они союзников подбили. Тут еще и «особняк» стал допытываться, откуда мы знаем что, американцы утверждали, что их сбили два Me-109.
А я говорю, что нужно этим двум пилотам с 56 гвардейского полка сказать, пока они не улетели, чтобы они помалкивали, что сбили самолет немецкий.
Этот случай показывает, что и наши делали ошибки, и американцы.

— А Вам известны случаи, когда они наших сбивали?

Нет. Американцы своими атаками ни одного нашего самолета не сбили.

— И Вам с американцами в воздухе участвовать в бое с ними не приходилось?

Нет, не приходилось.

— А когда война закончилась, приходилось ли с ними иметь какие либо контакты?

Да, мы даже бой вели... Нас американцы с Темпельхофа вытеснили, и мы базировались на аэродроме в Бранденбурге, выполняли там тренировочные полеты. В частности, мы вели тренировочный воздушный бой, когда к нам подошли два «Тандерболта»…
И они бросились на нас в атаку. Была имитация атаки, без стрельбы. Мы вступили в «бой», нас была четвёрка: Марьин, Потапенко, Гладкий, Донцов. Мы этой четверкой Як-9У, накинулись на них, и они ушли. Но «Тандерболт» хороший самолет…

— Так кто оказался лучше Як-9 или Тандерболт?

Да конечно наш был лучше, и не потому, что это был наш. Тандерболт был тяжелее нас и уступал по маневренности. Мы как четвёркой бросились на них, мы сразу видим, что мы атакующая сторона и свободно с ними можем расправиться.
Кстати, наши лётчики лучше знали иностранную технику, чем американцы свою. В этом я абсолютно уверен. У нас это всё время прорабатывали, изучали как выглядят их самолеты Me-109 или Фокке-вульф, или американская «Кобра». Мы это лучше знали, чем американские лётчики.

— На земле с американскими или английскими летчиками приходилось контактировать?

Не было случая.
Вот с немецким летчиком-испытателем Me-262 в сентябре 1945-го беседовали. Он 30 апреля решил сдаться в плен американцам, и под конец дня приказал своему механику залить в его самолет как можно больше керосина. Топлива хватило только до Эрфурта. Он говорил, что в Эрфурте на грунтовом аэродроме лежит его Me-262. Он сел на грунт, и пошел к своим знакомым, чтобы у них там переночевать. Те посоветовали ему не делать ошибки, и не идти к американцам, которые его сразу отправят в Советский Союз. До сентября он жил у своих хороших знакомых.
Этот перебежчик часа три у нас был, и говорил всё откровенно. Он был испытателем Me-262 на аэродроме Брист, был такой аэродром, около Бранденбурга.
Мы его спрашивали, летал ли он на задание на Me-262? Он отвечал что их, летчиков-испытателей, было немного. Были кроме него еще 2 или 3 человека, кто уходил в плен сдаваться. Но он не называл количество точно... Он говорил только о себе. Он рассказал нам, что он вылетал на аэродром Михендорф. Мы на этом аэродроме около двух недель стояли, и Me-262 бросил бомбу на аэродром, на летное поле.
Он всего одну бомбу бросил. Мы у него это спрашивали, и он подтвердил. И мы спрашивали, сколько он раз вылетал на задание на Me-262 и как вели бои на Me-262? Тот отвечал, что как таковые бои они не вели, делали в основном атаку скоростную, знали, что у советских самолетов скорость 500, а у них 900. На Me-262 они никого не сбили из советских летчиков, и у них никто не был сбит.
А у нас, вроде, есть документы, что три наших пилота: Кожедуб, Савицкий и третьего забыл, сбили немецкие реактивные…

— Вам в последние дни войны в воздухе немецкие реактивные самолеты доводилось видеть?

Один раз видел. Это был «Me-163». Я его заметил по белой струе, которая у него сзади идет. Он разгонится, выключит двигатель и планирует, и тогда его не видно.
Мне кажется, это был какой-то демонстративный полет на Me-163.
А с земли я много раз видел, и как 262-й сбросил бомбу на наш аэродром видел, но встреч в воздухе у нас никогда не было.

— Вы весной 45 года в районе Кюстринского плацдарма были, там немцы использовали для разрушения самолеты-снаряды – так называемые «мистели»…

Я такого не видел ни раза. А атаку «Фокке-вульфов» на переправу через Одер довелось отбивать. Однажды мы сопровождали наши штурмовики 33-го полка. Нас вёл Никуленков… Я в его звене был ведущим пары. В районе прикрытия я вдруг увидел пару Me-109. Когда я их увидел, так сразу к Никуленкову поближе, а он тоже увидел, и стал скорость набирать. Пока мы развернулись, Me-109 исчезли, и наши штурмовики мы потеряли. Пора идти домой, а мы не видим где наши штурмовики. И вдруг по радио слышу:
– Як, Як, нас атакуют Фокке-вульфы.
И смотрю, шестёрка Фокке-вульфов уже в атаке: одна пара над переправой, вторая уже в пикировании находится, и третья готовится.
Я не вижу ни Никуленкова, ни штурмовиков… Я атакую, а оружие у меня не стреляет. Это я по глупости выключил вооружение, раз мы домой пошли. Я сразу делаю выход на вертикаль. А эта шестерка бросила бомбы уже не прицельно. Это я заметил во время своей атаки, когда нажал на кнопку…
Думаю:
– Надо домой идти…
Прихожу на аэродром, Никуленков уже дома. Я говорю:
– Я видел Фокке-вульфы.
А они говорят:
– Мы не видели. Мы искали штурмовики.
Оказалось, что все штурмовики вернулись, а Плаксина нет. Никуленков говорит:
– Плаксина нет, где он?
– Плаксин в Криште сел, он мне по рации не отвечал, а я и так и сяк его...
Подходит Громов:
– Толи-то нет!
Я говорю:
– Товарищ командир, Толя сел в Криште.
– Какой Криште? Бой был?
– Бой был скоротечный и неэффективный, и мы потеряли штурмовики. Плаксин точно сел на аэродроме в Криште.
И вот в этот момент Проводилов говорит:
– Товарищ командир, Плаксин звонит, говорит, чтобы разрешили прилететь ему в Циленциг. Он на аэродроме Кришта.
– Ну вот, видите, подтвердилось.
– Ну, а почему ты его не привёл?
– Так он не отвечал мне, поэтому я его и так и сяк.
А когда прилетел Плаксин, говорит:
– Я ищу какой-нибудь аэродром, чтобы сесть и заправиться. А какой-то Як мне мешает лететь…
Я говорю:
– Это ж я был, ты что, не видел мой номер «25», Як, это ж нашей эскадрильи?!

— День Победы помните, 9 мая?

Как не помнить?
Я был в группе 18 экипажей, которая эскортировала самолеты союзников, когда они летели на подписание капитуляции Германии.
Командир полка Громов был, но группу вёл Тюлькин. Но я не знаю, почему так было, по рекомендации кого-то или по личному желанию Громова.
Около Магдебурга, был аэродром Ратенов-Стендаль. Мы произвели там посадку и находились там в готовности. Наземный обслуживающий персонал там был не наш, а чужой. Сели и ждали, как появятся.
Когда мы увидели их, по-моему, это были четырёхмоторные самолеты, мы запустили двигатели своих самолеты и пошли на их сопровождение от Стендаль-Ратенова до Берлина, аэродром Темпельхоф. Они садились первыми, и после их посадки сели мы.
И после того, как сели два пассажирских самолёта, по-моему, это были английские самолёты, после этого сел Ju-52. Этим Ju-52 летел Кейтель и его сопровождающие.
Это было 8 мая.
На аэродроме Темпельхоф мы прожили, наверное, больше двух недель. Я ничего интересного не могу вспомнить. Разве что то, что к нам зарулили два американских «Мустанга» один из летчиков которых был негр. Предполагалось, что Темпельхоф отдадут американцам. И мы перебазировались в Бранденбург.

Интервью - Владимир Анохин
Набор - Борис Ярцев, Литобработка - Игорь Жидов и Олег Корытов