Интервью Ростислава Бардокина с летчиком-космонавтом Борисом Волыновым

Борис Волынов, дважды Герой Советского Союза, два раза летал в космос: на «Союзе-5» и на «Союзе-21» к станции «Салют-5», где провел 49 суток. Оба полета ознаменовались двумя достижениями: «Союз-5» , состыковавшись с «Союзом – 4», осуществил первую в мире стыковку пилотируемых космических кораблей, а на «Салюте-5» была осуществлена первая плавка металла в космосе. Для кузбассовцев он интересен еще и тем, что вырос Борис Валентинович в Прокопьевске. Ну, а если учесть, что граница между Прокопьевском и Новокузнецком уже сегодня слабо просматривается, он и наш земляк.

Он приехал в Новокузнецк на День металлурга, присутствовал при торжественном запуске производства 100-метровых рельсов на КМК. В Кузбассе к двум общегосударственным звездам прибавилась и звезда Героя Кузбасса. Волынову идет 79 год. Но по нему это не скажешь, энергичный, жилистый, улыбчивый. Охотно рассказывает о своей юности, но при этом чувствуется, что он человек старой закалки, о военных секретах помнит. Напрочь отказался рассказывать, что за металлы он плавил в космосе, ни слова не обронил о военном назначении станции «Салют-5». Улыбался и отвечал на вопросы любопытствующих, что, мол, много лет прошло, и он не помнит.

Несмотря на все свои космические приключения, он хорошо помнит Прокопьевск, ориентируется в улицах и районах этого шахтерского города, хотя многие наши земляки, уехавшие в столицы, уже через год-два не помнят родные ориентиры. Или прикидываются. Учитывая, что автор сам увлечен авиацией и космонавтикой, некоторые вопросы были достаточно специфичны, но, простите, не каждый день можно пообщаться с человеком, который лично знал Королева, Келдыша, Гагарина называет просто Юрой, а с его вдовой семья Волыновых до сих пор живет на одной площадке.

- Борис Валентинович, каким Вы запомнили Прокопьевск, когда уезжали отсюда 60 лет назад?

Это непростой вопрос. Надо начать, наверное, с того, что когда началась Великая Отечественная война, мне было 7 лет. Город был быстро оголен, значительная часть мужского населения ушла на фронт. Есть такое понятие “прифронтовой город”, и хотя до фронта от Прокопьевска было 4 тысячи километров, но это было то же самое. На шахтах в забоях работали женщины. Я учился в школе и видел, что на нашей улице почти каждый день были похороны, ведь каждый день стране надо было все больше и больше угля, коксующийся уголь шел в металлургию, в Сталинск (Новокузнецк), где варили броневую сталь. Поэтому под землей были большие потери, люди гибли при авариях. Это откладывало отпечаток на психику нас, мальчишек и девчонок.
Второе – все время все были в работе. И ведь люди умирали еще и от голода. Со снабжением было плохо. В Прокопьевске был создан пансионат для голодающих детей, и я там оказался. И моя жена, ныне академик, тоже там была, правда, в разное время. Около месяца я там был, подкормили и вперед. И это несмотря на то, что моя мать была врачом, работала в госпиталях. На Тыргане только два госпиталя было. Она в 6 утра уезжала и возвращалась к полуночи. И мы с братом были предоставлены сами себе. Я ходил за хлебом, чтобы карточки отоварить.И чтобы постоять за младшего брата, стал заниматься спортом, гимнастикой, накачал мышцы.
В 10 классе я проходил медицинскую комиссию, попросился в авиацию. Оказался крепким, меня посмотрели и сказали: “Наверное, пойдет!”. А в авиацию я влюбился в 9 классе. Летом поехал в Кишинев и меня добрый летчик прокатил на По-2. Я ему сказал о своей мечте, и парень оказался хорошим, немного начал со мной пилотировать. Восторгу у меня было… И тогда я укрепился в мысли, что буду летать. И в 17 лет поступил в училище. По путевке горкома комсомола, несмотря на то, что мне нет 18, меня взяли в училище. Так я уехал из Прокопьевска – там тогда авиации же не было и летчиков не было. А мог бы и шахтером стать, инженером, как мои одноклассники.
Приехал в Павлодар, начал учиться и когда первый раз взлетел… Это неописуемое чувство. У меня выросли крылья! Стал «сталинским соколом» в 1952 году. Привилегий, правда, это не давало. Больше ответственности.

- Ваш первый самолет?

Як-18. С хвостовым колесом еще…

- Когда Вас уже позже отбирали в отряд космонавтов в конце 50-ых, Вы знали, что такое космос, космонавтика? Или Вы считали, что речь идет просто о высотных полетах. Фантастической литературы тогда было мало…
Я летал в Ярославле. Попал в очень хороший полк ПВО, ребята имели боевой опыт, воевали в Корее. И вот после полетов меня вызывает командир полка. Я удивился, вроде ничего не натворил, нигде не проштрафился, но и особых успехов у меня не было. Обычный летчик ПВО. Летали на МиГ-17…

- Какие модификации у вас были? МиГ-17ПФ или уже ПФУ?

Все модификации были в полку. Аэродром «Железка». Летали очень много.
Захожу к командиру. Командир у двери меня встречает: “Мы тебя ждем, старший лейтенант Волынов, заходи, садись за стол”. И протягивает мне бумажку. А бумажка о неразглашении той беседы, которая будет проводиться. Подписал. Прохожу уже в кабинет. Там подполковник и еще один офицер, медик. Начинается разговор – люблю ли я летать. Готов ли я летать на скоростях, больших, чем истребители. На больших высотах. Люблю ли я новую технику. А потом говорят, готов ли я заниматься рискованной летной работой на аппаратах, которые будут летать с большими скоростями, чем самолеты, на больших высотах, чем самолеты. Я, если честно, думал, что меня приглашают в летчики-испытатели.
Я согласился. Тем более что учиться мне было у кого. Например, Николай Иванович Иванов у нас в полку служил, который вел воздушный бой на МиГ-15бис с «Сейбром» в Корее и победил. И, как оказалось, сбитый американец был уже миллионером (возможно, подразумевается старое обозначение летчика, пролетевшего за всю свою летную практику более 1 млн. км. – Р.Б.). И вот Иванов командиром нашей эскадрильи.

- А вот летчики, что воевали, говорили, что они воевали в Корее?

Конечно… Мы все знали, что они дрались с «Сейбрами» американскими.

- Было ли обучение построено на основе боевого опыта, с учетом применяемых американцами в Корее тактических приемов?

Нет, они их просто называли “противником”. В воздушном бою это совершенно неважно. Вы видите самолет, который хочет вас убить. От этого надо отталкиваться. Или, раз я летчик ПВО, то самолет, который будет бомбить Москву. Те, кто обеспечивал ПВО Москвы, всегда в то время вылетали с боекомплектом. Даже если в зону на пилотаж летите, всегда с боекомплектом. Потому, что в любой момент КП вас могут перенацелить на боевую задачу. А КП вас видит всегда. Поэтому, когда начинают рассуждать про то, что кто-то кого-то не видел, особенно если вспоминать историю гибели Юрия Гагарина, мол, проходил один самолет, второй самолет и их никто не видел, это неправда, это чушь! В зоне Москвы видят всех. И все двигаются только по заранее заявленным коридорам.

- Вернемся к Вашей службе в ПВО. Ваш полк отрабатывал перехваты по реальным бомбардировщикам – прорвутся или нет, например, Ту-4 к Москве?

Конечно. И по Ту-4 работали и по Ту-16. Они пытаются прорваться, мы их перехватить. У них учения прорвать зону ПВО, у нас – отразить. И это было. Причем увлекались перехватами, бывало так, что горючее заканчивалось в пологе за бомбардировщиком, садились не в Ярославле, а в Костроме.

- Немцы во время войны применяли атаку снизу – спереди. Считали ее эффективной. Я читал, что у нас такая тактика тоже применялась в начале 50-ых…

Мы – нет. Самолеты-то другие были, скорости другие. Тут просто не успеешь прицелиться. Суммарная скорость будет огромная.

- Перейдем к периоду до Вашего первого полета. Вы пришли в отряд в первом составе. Было ли у Вас какое-то чувство зависти к тем, кто уже слетал. Вроде и вместе пришли, а Вы все в дублерах…

Тут не о зависти надо говорить. Я обижался на самого себя. Обижался на руководителей, думал, что они ко мне не объективны. Но больше на себя.

- А со стороны Королева была поддержка моральная тем, кто долго сидит в дублерах? Подходил он к вам, говорил, что, мол, потерпите, и ваша очередь настанет?

Была, конечно. До 1963 года. Потом он уже почти ни с кем не говорил. А до этого – да, говорил, увлеченно рассказывал о будущих космических программах. Очень увлеченно рассказывал. Он мог так доходчиво все рассказать, что человек становился его союзником, начинал чувствовать себя членом его команды, братом по разуму.

- Часто пишут, что если бы Королев остался жив, то на Луну мы бы все-таки сели.

Думаю, да. Он очень увлеченный был человек и очень грамотный. Мне показалось, может, это и не очень здорово, но он читал только по космонавтике и писал только научные труды по космонавтике. Он был на острие этой науки. Поэтому мы бы обязательно сели на Луну.
Он и его сподвижники вообще великие люди были. Вот стоим мы с Королевым, разговариваем, обсуждаем какие-то очень приземленные вещи. Идет Келдыш, он тогда был Президентом Академии наук. И Королев его увидел и спрашивает Келдыша: “А ты не помнишь, какой у нас импульс должен быть?” Я не понял о чем речь, а потом из их разговора понимаю – на Венеру шла наша станция и у нее должен быть совершен маневр, двигатель включится на определенное время, чтобы станция получила вектор скорости. Королев продолжает: “Не привезли еще данные из вычислительного центра”. Келдыш достаёт из кармана пачку “Казбека” и на обратной стороне огрызком карандаша начинает что-то считать. Безо всяких калькуляторов. Через десять минут Келдыш отвечает: “По моим подсчетам около10 метров секунду”. Королев кивает головой, а еще через некоторое время подъезжает ГАЗик, оттуда выходит запыхавшийся подполковник с данными из вычислительного центра -10,3 метров секунду. Гениальный человек Келдыш!
А возвращаясь к Вашему вопросу, скажу больше – если бы Гагарин был бы жив, то наша космонавтика не попала бы в нынешнюю ситуацию, когда взрываются “Протоны”.

- Космонавт Феоктистов считает, что ставка на многоразовые корабли и в СССР, и в США была ошибкой, каково Ваше мнение?

Я работал вместе с Феоктистовым, когда готовились на “Восходе”. Но в разных экипажах. А потом получилось, что собрали один экипаж и Феоктистов оказался в этом экипаже. Он не должен был лететь, он не проходил по медицинским показателям. Но Сергей Павлович Комаров пробил эту стену, решил, что сутки он выдержит в космосе, но зато КБ получит проектанта, летавшего в космос. Но, я думаю, что он не всегда верно считал. Я лично считаю, что многоразовая система нужна, она дорога, но …. наш “Буран” единственный в то время произвел посадку без участия человека. С ошибкой в один метр! Представляете, какая точность!
И второе – для создания “Бурана” было сделано множество научных открытий. Настоящих открытий, в т.ч. в металлургии. Сама по себе система “Энергия – Буран” намного эффективней, чем “Шаттл”. Если “Шаттл” и его ускорители – это единое целое и без “Шаттла” ничего полететь не сможет, то “Буран” лишь боковая нагрузка для ракетоносителя. Его можно заменить на любой другой космический аппарат. Вопрос лишь в удешевлении “Бурана”, он нужен и сегодня, когда мы говорим о полете на Марс, на Луну. С помощью “Бурана” можно собирать большие космические корабли на орбите. Да и американцам бы он помог – возникла бы конкуренция, которая бы заставила их совершенствовать “Шаттл”.

- Как Вы оцениваете те проекты перспективных кораблей, которыми занимается сейчас “Роскосмос”. Вообще, каким должен быть пилотируемый корабль ближайшего будущего?

Не будем развивать эту тему, а то я буду затрагивать самолюбие многих-многих конструкторов. Я хочу сказать только одно – Королев создал “Союз”, который летает уже 50 лет. Его насыщают электроникой, совершенствуют, но корабль-то тот же, и возит сейчас людей на МКС. И нужен сегодня второй Королев, который мог бы создать такой же по потенциалу корабль. Но таких людей рядом сегодня нет. Гении появляются не так часто. А какой будет корабль? Мы гадаем на кофейной гуще. Наука куда более многогранна. И то, что я сейчас скажу, может устареть через два года.

- И все-таки о двух ваших полетах. Некоторые считают, что они были неудачными…

Они неудачно заканчивались. А полеты были удачными. Первый полет – первая стыковка пилотируемых кораблей в мире. Я обеспечивал выход в космос Хрунова и Елисеева. Помогал им скафандр одеть… Они вышли, через открытый космос добрались до «Союза-4» и зашли в него. А я уже сажал корабль один.

- А вы же тогда без скафандров летали, скафандры были только для выхода в космос?

Да. В костюме практически, как вы и я. Это уже позже после трагедии «Союза-11», когда из-за разгерметизации погиб экипаж Добровольского, Волкого и Пацаева, всех стали в скафандры одевать при старте и посадке. А тогда в обычной одежде. А вот посадка – да, расстыковка с приборным отсеком прошла нештатно, вошёл в атмосферу под другим углом, по баллистической траектории, перегрузка 10 g, горел, сел с превышением посадочной скорости, удар был такой, что я остался без верхних зубов, отстранили потом не только от полетов в космос, а вообще от летной работы, говорили, что даже пассажиром не смогу летать на лайнере.
Восстановился, добился второго полета. Уже на станцию “Алмаз”, которая известна как “Салют 5″. 47 суток, но заболел мой напарник Жолобов. Тяжело заболел. Земля приняла решение сажать нас досрочно. Я перед посадкой ему две инъекции ставил в бедро, сам на нем скафандр шнуровал, в ложемент укладывал, начали отстыковываться – отстыковаться не можем. Земля говорит: «Возвращайтесь на станцию», а я ее уже на консервацию поставил, а состояние Жолобова не позволяет тянуть. Долго решали, что делать, был вариант отстыковаться, но так, что станция была бы потеряна. Но всё равно решили проблему, отстыковались, сели.

- У американцев, наверное, меньше аварий было?

Ну, как сказать – вспомни “Аполлон-13″, когда они на двух баках к Луне шли… Температура в отсеке плюс пять была, сократили все энергопотребление…

- Фильм про Гагарина видели? “Первый в космосе”. Ваше мнение?

Видел. Приглашали на просмотр. Хорошо, что сняли, чтобы молодежь помнила о подвиге, о том, что русские первые покорили космос. Ошибки есть. Например, там Гагарин чуть ли не бегает в своём скафандре, хотя его скафандр весил столько, что особенно не побегаешь. Но, тем не менее, хорошо, что такой фильм есть.

- Последний вопрос. Кузбасс, Сибирь для Вас это что? Воспоминания или все-таки Родина?

Родная земля. Прежде всего, люди, которые объясняли мне в детстве, что такое хорошо, что такое плохо. Что холодно, что горячо. Во-вторых, природа. Суровая природа. Сейчас климат стал мягче, а в мое детство в Прокопьевске шахты гудели в сильный мороз, что в школу идти не надо. Пять раз за зиму. А мы, услышав гудок, часик еще поспим, а потом – коньки на валенки и на каток! А летом – жара, в Прокопьевске рядом тайга,18 километров, в этой тайге ягоду собирали, т.е. постоянная близость к природе. Все это – я. Это и есть я. У меня много друзей в Кузбассе, в Прокопьевске осталось. В Прокопьевске я познакомился со своей женой Тамарой и до сих пор мы вместе, 56 лет. Свадьба была у нас 9 мая. В День Победы. И в день победы ее надо мной и меня над ней. Вот что такое для меня Прокопьевск, Кузбасс, Новокузнецк.
Могу похвалиться – в Прокопьевске есть улица на которой я жил, называлась Октябрьской. Недавно ее переименовали в улицу космонавта Волынова. Бюст в Прокопьевске стоит мой…

- Похож на Вас?

Говорят, что-то такое есть. Когда в 90-ые годы бюсты по всей стране начали сносить, я позвонил друзьям в Прокопьевск, говорю, будете сносить, не выбрасывайте, я себе заберу, а они отвечают – да как это возможно, нашел дураков. Мы когда с шахты идем, уставшие после работы, отдохнуть же надо, покупаем бутылку, идем к тебе, на троих чтобы, а ты же не пьешь, ты же каменный, нам больше остается. Кто же будет сносить этот памятник?

- Спасибо большое за интервью.

Ростислав Бардокин
июль 2013 г.