Воспоминания о начале Великой Отечественной Войны

В июне 1941 года я служил в17-й отдельной корпусной авиационной эскадрильи (ОКАЭ). Эта авиаэскадрилья входила в состав 17-го стрелкового корпуса 12-й армии Киевского особого военного округа и располагалась на аэродроме Садагуры (окраина г. Черновицы). В эскадрильи было 9 самолетов ССС и 9 самолетов У-2. Я был в экипаже на самолете ССС, в должности стрелок-бомбардир.

В 4.00 22 июня 1941 года 9 самолетов Ю-88 в сопровождении 17 Ме-109 нанесли первый бомбовый удар по нашему аэродрому Садагуры. В результате налета было сожжено 4 самолета. Мы отбивались от Ю-88 пулеметами “ШКАС”, установленными во второй кабине самолета ССС – штурманская кабина. Этим делом занимались штурмана, в том числе и я. Во время второго налета ни одна бомба не разорвалась, а также не попала на аэродром. В течении дня мы подбили 2 Ю-88, один из которых сел на вынужденную посадку недалеко от нашего аэродрома.

После, когда уже не было организовано достойного сопротивления с нашей стороны, немцы обнаглели и штурмовали аэродром с высоты 150–200 м, делая по несколько заходов. К вечеру немцы вывели из строя 17 наших самолетов. На всех остался один ССС. Вот так началась для меня Великая Отечественная война.



Война застала меня на должности секретаря комсомольского бюро 5СБАП. В который я направлен был в 1940г после окончания училища им.В.И.Ленина и присвоения звания политрук. Кроме этой должности я был летчиком-командиром звена управления полка.

22 июня был выходным днем. Меня с командиром дежурного звена Решидовым оставили в лагере, с.Кулевча, а летный состав на выходной день был отпущен на отдых в г.Аккерман. Рано утром наш аэродром в Кулевче атаковали три самолета на малой высоте. Они обстреляли из пулеметов палатки, где мы спали.

Решидов вместе с летно-техническим составом занялся рассредоточением самолетов по окраине аэродрома и подвеской боекомплектов, а я на самолете У-2 полетел в Аккерман за летным составом. Забрав в Аккермане начальника штаба полка, майора Лукащука, отправились обратно. На пути буквально нос к носу на встречных курсах встретились с вражеским самолетом. Пришлось начштаба полка отстреливаться из пистолета, но все обошлось. Ничем закончилась в тот день и еще одна встреча с другим вражеским самолетом. А всего пришлось совершить за день 12 перелетов лагерь – город и обратно, перевозя летчиков в задней кабине по два человека. Задняя кабина У-2 была одноместной, и им приходилось лететь почти стоя.

Семьи наши остались а городе, я не мог даже проститься с женой, тещей и сыном и не знал, что с ними.



Родилась я в 1921г в Москве, на Таганке, в семье слесаря-механика. Отец работал на заводе ЦАГИ, собирал самолеты.

Детство прошло на Таганке – здесь сейчас известный театр на Таганке, а тогда он назывался «Вулкан». Мне из окна его хорошо было видно, я всегда им любовалась – он был окрашен в розово-белый цвет, у входа горели красивые фонари.

В 18 лет я пошла работать статистом-товароведом. Как-то, получив зарплату, пошли вечером с подругой в Большой театр. Там я и познакомилась со своим будущим мужем, Антоном. Он был летчик, лейтенант, учился на политрука. Вскоре я вышла за него замуж и стала Дьяченко. Свадьбы как таковой у нас не было – просто сходили в ЗАГС и расписались.

В 1940 году мужа направили в Аккерман, в Бессарабию. С мужем я не могла поехать, - ждала ребенка. В конце августа у нас родился сын, которого назвали Валерием, - в честь Чкалова. До рождения сына я была знакома с семьей Чкаловых, помню его жену и сына – они отдыхали в закрытом санатории в Подлипках. Моя мама работала там медсестрой. Чкаловы жили у Курского вокзала и иногда подвозили меня домой, на Таганку, в своей машине.

Когда сыну Валерию исполнилось 3 месяца, муж приехал забрать нас к себе. Мы долго добирались поездом до Кишинева, а оттуда – на Аккерман. Город мне очень понравился, под окном цвели белые и красные розы. Кроме авиаполка там стояла еще и танковая часть. Весной 1941г полк, в котором служил Антон, выехал в лагеря.

О том, что началась война, я узнала случайно. Вышла утром на улицу, а мне жена одного летчика говорит «Чего ты смеешься? Утром немецкий самолет на бреющем обстрелял палатки, в которых спали летчики».

Нам срочно нужно было эвакуироваться. Жила я с помещицей, в доме на двоих. Зять у нее оказался румынским шпионом. Они у меня два раза крали ребенка, потом предлагали на лодке перевезти через лиман на ту сторону. Я не соглашалась, поскольку боялась за себя и ребенка.
Когда была объявлена общая эвакуация для семей летчиков, все стали собирать вещи и паковаться. Я опоздала и пришла на берег лимана с ребенком на руках, когда пароход уже отплыл. Я стояла на берегу и плакала. Потом все стоявшие на берегу увидели, как этот пароход стал погружаться в воду, а на палубе стояли женщины и дети. Им никто не помог, и они все потонули. Потом нам сказали, что это была диверсия. Так мы с сыном остались живы.

Много было разговоров, что наши войска удерживают границу на реке Прут. Было много раненых и убитых, лето было жаркое, трупы разлагались, и нечем было дышать – бойцам приходилось надевать маски. Они держали границу достаточно долго, чтобы дать нам эвакуироваться.

На утро тех, кто остался, посадили с багажом на баржу, и мы поплыли в Овидиополь. Оттуда поездом нужно было добраться до Одессы. На мое счастье, за месяц до войны ко мне приехала моя мама, и она мне во многом помогала. Тогда она работала медсестрой на объекте №1 Наркомата Авиационной промышленности, на станции Подлипки Ярославской ж/д и была депутатом Моссовета. В Овидиополе на вокзале было много народу, ползали вши. У нас пропали вещи, и я пошла их искать. Был уже вечер, дул сильный ветер, маме с ребенком некуда было спрятаться, и они уехали без меня, когда прибыл поезд. Я очень переживала потерю. У меня не оказалось денег даже на билет. Люди помогли собрать деньги на билет. Утром прибыл поезд на Одессу.

В Одессе я чудом нашла маму, спросив у старого носильщика. Он сказал, что видел эту женщину с ребенком на руках. Они сидели в парадном под лестницей, ребенок умирал: мама покормила его молоком с рынка.

Мы с мамой и ребенком пошли в военный городок. Квартиры там были брошены. Мы прожили в чужой, брошенной квартире два дня. Муж прилетел с новой точки базирования полка и нашел нас. Немцы подошли уже близко к Одессе. Мы бросили все свои вещи, оставив только рюкзак с пеленками. Вместе с техсоставом мы сели в открытую машину и добрались до нового аэродрома Старые Балки, под Первомайском. Аэродром был за селом. Тут мы простояли несколько дней, пока оказались в окружении. Нас обстреливали и бомбили, у одного солдата оторвало голову, а на меня с полки в доме посыпались горшки и кринки. Узнав, что скоро зайдут немцы, хозяйка нас выгнала на улицу. Она сказала, что я жена военного и потому их могут из-за нас расстрелять. Она закрыла дверь на замок и ушла к сыну.

Мы вышли ночью, светила луна. Я закопала в стогу сена свои документы и денежный аттестат. Было слышно, как движутся немецкие танки. И тут к нам подъехала машина, в которой вместе с техсоставом был и мой муж. Он подошел к нам, у него тряслась челюсть. Он схватил нас и сунул в машину. Аэродром был недалеко. Подъехав туда, мы увидели воздушный бой. Я покусала свои губы, мне было страшно. Хотелось жить – мне было всего 20 лет. Командир полка Котляр дал мне с мамой и сыном свою машину с шофером, сказав «Скорее уезжайте отсюда!».
Была еще ночь, мы двинулись в путь вместе с машиной, на которой ехал техсостав. На дороге был мост, который мы проскочили, а машина с техсоставом рухнула. Наш шофер, молодой парень, все приговаривал «Машинка, милая, вывези нас!». И вот мы выехали на поле с подсолнухами и остаток ночи провели там. Кроме нас были также другие, кто успел вырваться из окружения. Были побитые и раненые, мама их перевязывала.

Дальше отходили к Николаеву. Ночью город бомбили, въезд в город был запрещен. Нас тоже обстреливали, я легла под машину и закрыла собой ребенка. Я думала: только лишь бы он остался жив.

Под вечер добрались до Херсона, куда уже перелетел наш полк. Все ждали моего мужа, которого долго не было. Оказалось, что его атаковали истребители противника и он сел в поле. Все уже подумали, что он погиб, но вдруг рано утром он прилетел.

Решили отправить меня с ребенком на родину моего мужа – в город Славянск на Донбассе. Мы добрались до Днепропетровска, а оттуда было уже совсем не далеко. Мы были измученные и голодные, еле держались на ногах. Но недолго нам пришлось отдыхать. Через несколько дней к нам пришел председатель колхоза и сказал, что вскоре тут будут немцы и нам надо скорее уезжать. Отец моего мужа в гражданскую войну был партизаном, и в честь партизан была названа вся их улица. Ненадежные люди могли выдать, кто мы. Председатель колхоза научил нас, как можно проехать товарными поездами, за что ему огромное спасибо.

В Курске нас бомбили очень долго, мы лежали под платформами, и я опять потерялась. Потом никак не удавалось сесть на Москву. Только благодаря тому, что у мамы был депутатский билет, проводник пустил нас в поезд. У нас кроме пеленок для ребенка ничего с собой не было. Поезд был битком забит ранеными солдатами. Мне не забыть, как один солдат дал моему маленькому ребенку кусочек сахара и как он сосал его. Так нам удалось наконец добраться до Москвы.

На вокзале милиция не пустила меня в город, потому что у меня не было документов. Мы долго стояли в стороне, я плакала. Вдруг подошел какой-то подполковник, взял ребенка на руки и провел нас с собой, сказав что я его жена. Какая для нас была радость, когда мы вышли на улицу около Курского вокзала! Мама села на тротуар и заплакала.

Мы наконец-то добрались домой. Папу похоронили без нас, в квартире было пусто и холодно. Младшая сестра жила у подруги. Так закончились наши страшные четырехмесячные скитания по фронту с ребенком на руках.

Мы так и жили в своей квартире на Таганке. Во время тревоги я и мама в убежище не бегали – нам уже было все равно, что будет. Зимой на столе замерзала вода в вазе, а в водопроводе не было воды, и мы ходили за водой далеко на колонку. Было много тревог и бомбежек, во время которых сын обнимал меня и трясся. Долго пришлось хлопотать, что бы восстановить денежный аттестат. Несколько месяцев ушло на проверки. Хлеба не было, - те граммы, что сестра получала по своей рабочей карточке, она делила с нами.