Часть 1

Андрей Сухоруков     

 

Беседы с Тимофеем Пантелеевичем Пунёвым
 


Курсант Краснодарского летного училища Пунёв. 1940 год.
Фотография была сделана в ателье г.Краснодара.
Со слов Пунёва, его, в 1940 году, навестила мать, приехавшая из Ставрополя. Командование училища дало ему шесть дней отпуска (роскошь для курсанта невероятная). Во время отпуска и было сделано это фото. Единственный отпуск, который у него был с 1940 по 1946 год.

 

А.С. Тимофей Пантелеевич, когда и где вы начали учиться летному делу?

Т.П. В августе 1940 года я поступил в Краснодарское летное училище.

 С 4-го класса я мечтал стать летчиком. Причем, именно летчиком-бомбардировщиком. Помню, я только приехал со Ставрополя, а выпускники идут такие красивые, в парадной форме, я рот открыл от восторга. Две сотни суперлюдей, ну, мне тогда так казалось. Темно-голубая парадная форма - щеголи, женихи, ослепнуть можно.

Когда я поступал, в Краснодарском летном училище готовили пилотов для бомбардировочной авиации и должен был быть нормальный трехлетний срок обучения, однако, нашему курсу его подсократили и стать лейтенантами мы должны были через два года. Мы этому были только рады - годом меньше до вожделенных «кубарей».

Мы только поступили, а уже видели себя лейтенантами – командирами Красной Армии. Был в нашем отряде курсант из бывших стрелков-радистов, он в Финскую воевал, и орден Красного знамени он поехал в Москву получать уже в качестве курсанта. У нас он был командиром классного отделения (для нас большой начальник) и мы его попросили, что б он нам «кубики» привез. Он орден получил и «кубари» нам привез, каждому по четыре. Это к выпуску, который должен быть аж через два года!

А потом пошли слухи. В армии так всегда, вначале идут слухи, которые потом, что удивительно, всегда подтверждаются. Слухи были один хуже другого и, самый худший, что командирских званий нам не дадут, но мы тогда внимания на них не обращали.

Вдруг, декабрьский выпуск, выпускают младшими лейтенантами. Мы как собачата ходили за ними и дразнили: «Младшаки, младшаки!» Ну, дурачье мы тогда были, глупые. Вот перед ними лейтенантов выпустили, их младшими, а что с нами будет, мы не задумывались.

И тут в январе приходит очередной приказ – всех выпускать сержантами. Бывают у нас такие нахлесты, оскорбительные и глупые. Тут же у этих несчастных младших лейтенантов, содрали «кубики», в общем, разжаловали их в сержанты. Причем, что самое удивительное, разжаловали не всех, а только тех, кто назначение не успел получить. Те, кто с назначением успел и раньше уехал (на Дальний Восток), те остались младшими лейтенантами, это я уже во время войны узнал.

Когда началась война, мы шустро стали писать рапорты, с просьбой отправки на фронт добровольцем. Полная добровольность, без дураков. Еще помню все указывали, что владеем немецким языком и, в скобочке, так скромненько – «со словарем». Хотя, дай Бог, если хоть два десятка слов, кто знал. Иностранные языки и тогда не самой сильной стороной образования были. Казалось, что владеющих немецким языком, пошлют быстрее, а уж там покажем фрицам! Поикают фрицы когда я появлюсь! Теперь, с высоты, своего опыта, могу сказать - меня тогдашнего хватило бы на фронте на два дня.

К окончанию училища, я имел суммарного налета всего 40 часов. Реально, всё, что мы умели, это взлет и посадка. Ни умения осматриваться в воздухе, ни групповой слетанности. «Нас всех учили понемногу, чему-нибудь и как-нибудь». Вот это чему-нибудь и как-нибудь - это про меня тогдашнего. Теперь я понимаю, что по сравнению с немцами мы были дикие недоучки, ведь немцы выпускали пилотов с налетом в 400 (четыреста) часов. Невероятная разница.

Меня тоже выпустили сержантом. Старшим сержантом я стал уже на фронте, после ранения.

А.С. А, что у вас, в училище, два выпуска в год было?

Т.П. Да. Только я не помню, с какого года это началось, с 1940-го или раньше. Тогда внимания не обращал.

А.С. В училище на каких типах самолетов вы обучались?

Т.П. В училище мы осваивали следующие типы самолетов: У-2, СБ, Р-Z, ТБ-3.

На У-2 – первоначальное летное обучение.

На СБ и Р-Z отрабатывали боевое применение. Бомбометание – в основном с Р-Z и, немного, с СБ. Стреляли по конусам и по «наземным» - это уже с СБ.

Р-Z считался секретным. Это вариант Р-5, но двигатель у него был М-34, а не М-17, как на Р-5. За счет более мощного двигателя скорость у «зэта» была на 20-30 км/час повыше. М-34 страшно дымил, а тепло в кабину гнал так, что летом в ней сидеть было крайне тяжело и неприятно. Бывало, смотришь, заходит «зэт» на посадку, а голова курсанта за бортом. Дым плюс жара – укачивались моментально.

А.С. А что в Р-Z могло быть секретного? Ведь старьё.

Т.П. Ну да, какое же «старьё»? «Гроза неба»!

Небольшое отступление. В начале 50-х появляется у нас самолет Ил-28. Это самолет класса «фронтовой бомбардировщик», берет три тонны бомб, мощное пушечное вооружение, в общем, самолет современнейший. Засекречен до неправдоподобия, вплоть до того, что в секретном руководстве по эксплуатации нет изображения кабины штурмана, поскольку в этой кабине стоит уже суперсекретный прицел ОПБ-6СР – оптический прицел бомбардировочный связанный с локатором (радаром). Прицел секретный настолько, что в суперсекретной в инструкции по его эксплуатации есть только схема кинематической части, без электроники, которая (электроника) уже суперсуперсекретна. Кроме шуток, смотришь электронную схему, а рядом с тобой охрана-автоматчик. Вот какая секретность была. Каково же было наше удивление, когда учась в 4-м центре боевого применения в Воронеже, находим в тамошней библиотеке совершенно несекретную, полную инструкцию американского прицела фирмы «Норден». Несекретная потому, что американцы то ли сняли этот прицел с вооружения, то ли готовились снять. Причем это американский «Норден» точная копия нашего ОПБ-6СР, точнее, наш – точная копия американского. Вот тебе и секретность! Спёрли и засекретили, поскольку ничего лучшего не придумали.

Ты наверно думаешь, для чего я тебе эту историю рассказал и какое она отношение имеет к P-Z? Это что бы ты понял, когда секретят всякую фигню, это означает только одно – дела по настоящему плохи. Как наша подготовка перед войной. «Секретность» Р-Z это из этого же семейства. Собственную слабость от себя самих прятали.

А.С. На ТБ-3 тоже бомбили?

Нет. Вначале ТБ-3 летал на групповые упражнения, правда, их вскоре отменили, посчитали, что чересчур рискованно и на ТБ-3 мы стали летать «на связь». ТБ-3 у нас был единственным типом самолета на котором была установлена радиостанция - РСБ. Теоретически считалось, что мы совершая полет, должны были получать с земли и передавать на землю, по радиосвязи, различный текст, а после посадки сравнить полученный результат, сверить текст. Вроде всё совпадало, зачеты сдавали. Но это была туфта, за все время я ни разу «землю» не слышал и не верил, что меня кто-нибудь слышит.

Основной вид связи между «землей» и самолетом была выкладка полотнища Попхэм (был такой английский маршал). Берется полотнище, из него выкладывается «Т», а на полотне имеются специальные клапана, которые загибаются и, укорачивая части «Т», позволяют передавать определенную информацию. Самый простой пример: если не выпустилась у тебя левая «нога», то на полотнище загибают левую половину «Т».

А если на самолет надо было что-либо более  сложное передать, то (помню рисунок из книги), устанавливали две мачты, а между ними на тросе висел пакет. Р-5 пролетая низко над землей, цеплял пакет крюком. Вот такая была связь.

Радиосвязь у нас была в эмбриональном состоянии. Пещерные мы люди были, в смысле радиосвязи. Не помню, что б эта рация на ТБ-3, хоть у кого-то нормально работала.

А.С. Тимофей Пантелеевич, на каком типе самолета в училище вы летали больше всего?

Т.П. 40 училищных часов распределились примерно поровну, между всеми типами самолетов. Хотя, из училища я выпустился на СБ.

А.С. В училище на Пе-2 вы не летали?

Т.П. Нет. Грубо говоря, даже не знали, что такой самолет есть. Хотя Пе-2 я впервые увидел именно в училище.

В 1941 году, мы по обычаю, весьма плодотворно проводили выходной за посадкой деревьев. У нас, курсантов, всегда на выходные выходили или посадка деревьев, или рытье капониров под склады ГСМ. То, что для такой цели бульдозеры существуют или, там, экскаваторы, а выходные можно как-то по-другому проводить, мы и понятия не имели.

Так вот роем землю и слышим непривычный, резкий звон над аэродромом. Смотрим вверх, облачность балла три, и эти облака, буквально пронзает незнакомый самолет. Проносится над нами, а скорость у него!!… У нас в училище 140 км/час, считалась боевой, а тут, похоже, 140 посадочная.  Слышим - заходит на посадку. Бетонной полосы у нас не было, и, похоже, летчик «приложил» машину с высокого выравнивания, пыль столбом и машина уже в конце полосы. Ну и скорость! Мы к самолету, а тут со всех сторон: «Куда?! Назад! Это секретный самолет!» Вот так: нельзя курсанту самолет показывать, только на фронте, когда воевать пойдет! Так вблизи и не показали. Это и был Пе-2, один из первых. В машину эту я влюбился сразу! Редкостной красоты самолет! А красивый самолет и летает красиво.

А.С. Тимофей Пантелеевич, в каком полку и где начали воевать?

Т.П. Осенью 1942 года, попал на войну и я. Училище уже «закруглялось», поскольку немцы на юг пёрли во всю. Неразбериха и паника, но нас выпустить успели, но пошел я не на юг, а на Карельский фронт.

Прилетел, а там уже снег во всю и холодина страшная. Попал я в 1-ю отдельную авиационную эскадрилью скоростных бомбардировщиков. Было в ней, кажется 15-ть бомбардировщиков СБ. Личный состав эскадрильи был много повоевавший, мой комэск горел, помню лицо в шрамах. Мы с ним немножко полетали, для оценки моего летного «мастерства». «Мастерство» моё его не впечатлило, но раз считаешься боевым летчиком, надо в бой. Он мне и говорит: «Завтра планируется боевой вылет. Имей в виду, твоя задача – видеть только мой хвост. Если ты ещё куда-то начнешь смотреть и оторвешься - ты пропал». Вот и всё, что он мог сделать, для повышения моего летного мастерства. Как оказалось немало…

Я это правило на всю войну запомнил и многократно убеждался в его истинности. Тех кто это правило не знал, забывал, либо по дурости отрывался – сшибали сразу. Таких зеленых за войну погибло о-го-го сколько!

Статистика у бомбардировщиков была простая: если его в первых пяти боевых вылетах не сбили, то он в другой разряд переходит, где шанс на сбитие несколько меньше. Меня, например, первый раз ранили на четвертом или пятом боевом вылете. Ранили легко, я даже полеты не прекращал и справок об этом ранении не имею. Не до справок тогда было.

Если совершил десять вылетов, то можно уже потихоньку взгляд от хвоста ведущего отрывать. Я, например, только на десятый вылет начал «воздух смотреть», т.е. потихоньку оглядываться.  Оглянулся, вот это да! Лечу! Первые девять вылетов я и не очень представлял где лечу и чего бомблю, ориентировку сразу терял, вот такой был «лихой сокол». Но ведущего не терял! А на одиннадцатый вылет меня сбили. Истребители.

А.С.  Скажите, Тимофей Пантелеевич, к началу войны СБ сильно устарел или был достаточно полноценным бомбардировщиком?

Т.П. Абсолютно устаревшая машина. Горел он страшно. Баки были без протектирования. Скорость маленькая.

СБ был «дубовым», есть такое понятие у летчиков. Так называют самолет, который настолько устойчив, что надо большие усилия приложить, что бы его курс изменить. У СБ всё управлялось тросовыми приводами, поэтому усилия на рули, надо было прикладывать приличное. На дачу рулей реагировал не охотно и  медленно. Противоистребительный маневр на СБ дело нереальное. Одно слово – «дубовый».

Бортовое вооружение слабое - только ШКАСы – такая зараза! Немцы нас «долбить» начинали с метров 800, пристроится в хвост и пошел… А предел ШКАСа 400 метров.

А.С. Реально у СБ какая была скорость и какая бомбовая нагрузка?

Т.П. По ТТХ 400 км/час, но это брехня. На 400-х СБ трясся, кажется вот-вот и развалится. Да и развалился бы, если б летали. Реально 320 км/час.  Бомбовая нагрузка 600 кг.

А.С. Истребительное прикрытие тогда, в 1942 году, было?

Т.П. Иногда. Из тех одиннадцати вылетов, нас прикрывали раза два-три, истребителями И-16 и, кажется, разок «харрикейнами». Впрочем, я их не видел. Я же за хвостом ведущего смотрел. О том, что будет прикрытие или нет, нам говорили на предполетном инструктаже, отсюда и помню

А.С. Тимофей Пантелеевич, скажите, в этом одиннадцатом вылете, сколько было вас и сколько немецких истребителей? Наши истребители вас прикрывали?

Т.П. Вылетели девяткой. Истребительного прикрытия не было. Отбомбились, и на обратном пути немцы нас догнали. Высота у нас была около пяти тысяч. Сколько их было? А черт их знает! Я понял, что по мне стреляют только тогда, когда снаряды стали рваться, да резкая боль в левой ноге. Я никаких истребителей не видел. Совершенно внезапная атака.

Загорелся левый двигатель. Вывалился из строя. Надо бы прыгать, потому что баки рвануть могут запросто, а я-то не знаю, где я! То ли над нашей территорией, то ли над занятой. Вот такой «гордый сокол», но в плен прыгать - это не для меня. Скорость 190, машина горит, надо домой, а где он дом-то? Пока не перегорели противопожарные перегородки я крепился, летел. Пламя гремело! А как перегородки прогорели, где-то на 3500 м я из кабины и выпрыгнул. Выпрыгнул с таким расчетом, чтобы парашют раскрыть у самой земли, боялся, что немецкие истребители меня в воздухе расстреляют. Приземлился у наших, правда, в ноге дыра, бедро разворотило.

А.С. Штурман и стрелок к тому времени выпрыгнули?

Т.П. А черт их знает! СПУ на СБ не было, так что переговоры мы вести не могли.

А.С. Так, что на СБ связи между членами экипажа не было?

Т.П. Была связь, мать ее! Пневмопочта. Такая алюминиевая трубка шла вдоль фюзеляжа, связывала кабины. Пишешь записку, в «патрончик» ее и в трубу, либо к штурману, либо к радисту. Специальной «гармошкой» несколько раз «чухнул» и все… «На деревню дедушке. Константину Макарычу». Дурость несусветная! Я как это вспоминаю…! Бред! Не к войне готовились, а …! Чкалов, Громов летали, всей страной напрягались, но так это ж для агитплакатов, а если взять реалии, состояние страшное.

А.С. А как же без СПУ штурман вас на боевой курс выводил?

Т.П. А у меня на приборном щитке три лампочки были. «Красная влево, зеленая вправо, белая прямо». Их штурман из своей кабины зажигал. Ерунда и дрянь.

А вообще я бомбил «по-ведущему». Он люки открыл – я открыл, у него бомбы «пошли» - я тоже начинал сыпать.

Знаешь, в училище казалось – нет самолета красивее и лучше СБ, а сейчас даже слышать про него не могу.

А.С. Я слышал, что расстреливаливать наших летчиков, спасшихся на парашютах, немцы стали позднее, где-то в 1943.

Т.П. Нет. Уже в 1942 году практиковали во всю. Запросто. Это в 1941 бывало, что немцы наших сбитых летчиков с воинскими почестями хоронили, это мне тогда воевавшие ребята рассказывали. Когда по 50 км в день наступаешь, то впору противнику орать: «Эй! Остановись! Дай передохнуть!» Тогда можно и в благородство с рыцарством поиграть. К концу 1942-го немцы поняли, что «вляпались» капитально и всё, их игры в благородство кончились.

А.С. Вы в расположение наших частей приземлились?

Т.П. Нет. Там интересней получилось.

Пока сидел в кабине и когда летел к земле никакого страха не было. Честно. Вообще, всё как не со мной происходило. При приземлении, то ли от боли, то ли от потери крови, я потерял сознание. Очнулся от того, что кто-то меня тащит. За стропы ухватил и тащит по снегу. Тащит молча. Пытаюсь сообразить, наши или финны? «Ну, думаю, – если б тащили наши, то они догадались бы подвесную систему с меня снять». Значит финны. Пытаюсь нащупать пистолет. Нащупать нащупал, а взять его не могу, в воздухе с меня слетели перчатки, руки поморожены, пальцы не работают. Такая меня обида взяла, на свою беспомощность, что начал я материться. Самыми страшными словами. Вдруг слышу: «Очнулся! Миленький, живой! Я тебя тащу-тащу…» Девушка какая-то. Оказалось, что приземлился я в нескольких километрах от деревни, в которой стоял их госпиталь (она в нем работала и туда-то меня и тащила). Эта девчонка возвращалась в свою деревню и увидела, как я покинул самолет. Поскольку самолет был наш, она сразу побежала ко мне. Ну вот, передохнули (а она меня долго волокла) и дальше уже было веселее.

Повезло мне неправдоподобно. Повезло, что не взорвался в воздухе. Повезло, что не расстреляли немцы. При приземлении с раненой ногой не убился - тоже повезло. Повезло, что та девчонка нашла меня сразу. Повезло, что руки поморозил, поэтому девчонку, когда она меня «бессознательного» волокла, не застрелил. Застрелил бы – замерз, ведь передвигаться из-за ноги не мог. Ну и последнее – в деревне оказался госпиталь, в котором мне сразу прооперировали ногу и, этим, мне её сохранили, вот это везение так везение. Я вообще, всю войну, очень везучий был.

А.С. Тимофей Пантелеевич, как вы стали воевать на Пе-2?

Т.П. Лежа в госпитале, я рвался на фронт, честное слово, не по дури. Я боялся, что меня признают негодным, поскольку ногу мне разворотили капитально. Сколько не тренировался, от хромоты избавиться так и не смог. Откровенно хромал и как не отрабатывал походку - ничего не выходило. Я после войны эту ногу по-новой оперировал и осколки у меня в ней до сих пор сидят. Но тогда ничего, комиссию прошел, признали годным.

После того, как я выписался из госпиталя, 1 февраля 1943 года я попал в 4-ю авиабригаду, она стояла в Казани, а в бригаде был 18-й ЗАП (запасной авиаполк). В ЗАПе, сразу начал переучивание на Пе-2.

Это была хорошая авиационная традиция, что всякий летчик после училища или госпиталя, должен был пройти через запасной авиаполк. Это только в конце войны летчики сразу в боевые полки попадали, когда мы прошедшие войну уже были «зубры». А тогда, в 1943, только через ЗАП. Это было правильно.

СБ забыли, только Пе-2! Я на этот Пе-2 чуть ли не молился. Это Самолет! Многие летчики его боялись, а я очень любил.

Я был шибко ретивый, поэтому переучивание заняло у меня немного, месяца четыре, а по полетному времени часов 40-50. В ЗАПе отрабатывали много упражнений, полный курс боевого применения: бомбардировку с пикирования, это был основной вид бомбометания, горизонтальное бомбометание, но это меньше. Так же стреляли по наземным целям, по конусу стреляли, это курсовыми пулеметами. По конусу так же стреляли стрелки и штурмана. Слетанность звена отрабатывали. «Плотно» учились, не то, что в училище. Полигон с аэродромом совсем рядом был, буквально, только взлетел и бомби. Бомбили обычными бомбами, не учебными. Все полеты делались полным экипажем. Я до этих полетов жадный был, хотел на фронт быстрее попасть.

Через четыре месяца прилетели «купцы» и отобрали меня в свой полк, в котором и прошел до конца войны, в 36-й ГБАП, который к концу войны стал 36-м Гвардейским орденов Суворова и Кутузова, Берлинским бомбардировочным авиаполком. Полк тогда воевал на 1-м Украинском фронте и вел тяжелые воздушные бои. Начал я в нем рядовым летчиком, старшим сержантом, и закончил войну командиром звена, офицером.

А.С. Вы сказали, что многие летчики Пе-2 боялись. С чего бы это?

Т.П. Когда у тебя всего 5-15 часов налета на бомбардировщике, то такого скоростного и мощного «зверя», как Пе-2, «укротить» очень трудно. Отсюда и боязнь

А.С. Сколько было самолетов в 36-м полку? Самолеты какого завода были в полку? Чем отличались машины разных заводов?

Т.П. Давай посчитаем. Три эскадрильи полного состава, по 9 самолетов. Теперь – звено управления, 3 машины. И машины 3-4 в резерве, без экипажей. Итого 33-34 самолета. С 1944 года каждый авиаполк уже имел в резерве минимум 10 самолетов без экипажей, тогда стало минимум 40 самолетов на полк.

Самолеты в полк шли с двух заводов, Казанского и Иркутского. Отличались только окраской, в остальном абсолютно одинаковые машины.

А.С. Кабина у Пе-2 она удобная была, там обзор, оборудование, бронеспинка?

Т.П. Очень удобная. Отлично, машина для боя. Обзор хороший. Вперед, вбок очень хорошо. Назад, понятно, обзора не было, назад штурман и стрелок-радист смотрели.

Оборудована была очень хорошо. По сравнению с другими нашими самолетами, просто великолепно, весь комплекс пилотажных приборов. По тем временам, нам казалось, невероятное изобилие приборов, и авиагоризонт, и ГПК (гирополукомпас) к магнитному компасу, и т.д. Весь комплект, всё что положено. У летчика был коллиматорный прицел ПБП, прицел обеспечивал как прицеливание при пикировании, так и стрельбу из курсовых пулеметов. У штурмана был прицел ОПБ (оптический). Хорошие прицелы, высокую точность попадания обеспечивали.

Бронестекол не было, плексиглас. У летчика была очень надежная бронеспинка, с броненаголовником, кстати, он обзору назад в основном-то и мешал.

Сиденье у летчика очень хорошо регулировалось, вперед-назад и вверх-вниз.

А.С. Пользовались кислородным оборудование, если да, то как часто? Надежность работы этого оборудования?

Т.П. Редко. Мы выше 4000 м практически не летали, а там молодому здоровому парню кислород не нужен. Но, оно всегда было наготове. Работало надежно.

Вверх Следующая

Реклама