А.Алексеев
И
стало безоблачным небо
И.И.Кирсанов
Обычно осенью к нему
приходит это невысказанное словами волнение. Иван Иванович не пытается
подавить его, потому что с годами это движение души стало для него
привычным и даже необходимым. «Но что же со мной? – всякий раз
спрашивает он себя, и сознание подсказывает: - Наверное память...»
Иван Иванович это
настроение несет в себе бережно, не выказывая ни перед кем. На службе
Кирсанов по обыкновению собран и, как говорят коллеги, корректен с
инструментом. Впрочем, иначе и нельзя. Неспроста даже в ленинградском
оптико-механическом объединении, где производится много уникальной
аппаратуры, профессия Кирсанова ассоциируется с работой ювелира.
Оптик-механик пятого
разряда, Кирсанов занимается сборкой объективов от 8 до 12 линз. Дело
это требует искусности и сосредоточенности. А вскоре их цех приступит к
сборке суперфотокамер. Стоит ли объяснять, что такое «супер»! В стране и
за рубежом подобной аппаратуры раз-два и обчелся.
Рабочий ритм смены
подчиняет его целиком. И все-таки в глубине души он чувствует: чуть
слышно пульсирует тихая, отрадная печаль. Но не может он ей дать выхода
ни сейчас, ни зачастую и после смены. Очень уж занятый он человек и
почти всегда на людях: то молодой секретарь парторганизации цеха
Геннадий Мысов за советом придет (оно и понятно: Кирсанов в этой
партийной должности сам немало лет пребывал), то звонят в ЛОМО из
райвоенкомата, из подшефной школы – просят прийти на встречу, поделиться
воспоминаниями о войне. Разве же откажешь?! Или заседает общественный
отдел кадров. Кому же как не ему, председателю отдела Кирсанову,
разбирать заявления, улаживать конфликты. В общем, заботы...
Но однажды он останется
один на один со своими, как про себя шутя окрестил, «демисезонными
настроениями». Уедет с Финляндского вокзала на первой же подвернувшейся
электричке. Выйдет на какой-нибудь пригородной станции и отправится в
ближайшую рощу. Просто так, послушать о чем шушукаются опадающие листья.
Как все-таки похожи и
как неповторимы осенние дни всех его лет! В том, далеком сорок третьем,
ведь такая же осень стояла. И рассветы были туманные, и задумчивые утра,
и тревожно-чуткие ночи. Он словно сейчас видит, как вверху, по
поднебесью, лишь выглянет солнце, тянутся к югу длинными колеблющимися
углами запоздавшие журавли, торопясь от непогоды в теплые страны. Туда,
где сверкают тихие реки да зеленеют луга. Летят, курлыкают. Скорей,
скорей... Грустят ли, радуются ли – как угадать? Он тогда провожал их
благословляющим взором и завидовал птицам. Он ведь тоже летал...
Однако пора
возвращаться: ждут дома хлопоты. Анна Петровна, очевидно, уже закупила
гостинцы, а отправка посылки – это уже по мужской части.
Старший и младший
Кирсановы любят это занятие. Пока Володя выводит адрес на крышке ящика,
растягивая слова вслед за химическим карандашом: «Ки-ро-во-град-ска-я
о-бла-сть» - дальше в том же духе: «Поселок Александровка, Тищенко
Мефодию Васильевичу», - отец укладывает коробки со сладостями, фрукты и
ампулы дефицитного лекарства. «Беда-бедная, - писал ему Мефодий, -
занемогла хозяйка Ольга Авраамовна».
Они шагают с сыном на
почту. Иван Иванович в пол-уха слушает рассказ Володи о каком-то там
институтском событии, а в мыслях держит слова Анны Петровны. Что ж,
может это его причуда – отправить бутылочку вина. Но, право же, пусть
лишний раз вспомнит далекие годы.
Военный летчик Кирсанов
в чудеса не верил. А верил в то, что из всяких пиковых положений
человек, не утративший присутствия духа, может и должен выйти с
достоинством. Он имел право исповедовать эту истину. Не раз на себе ее
выверил.
После ночного
бомбометания под Сталинградом ему пришлось сажать свой Ил с
невыпускающимся шасси и задохнувшимся мотором «на брюхо», едва перевалив
за линию фронта к своим. О том, в каком состоянии их машина выходила из
боя, стрелок-радист Смирнов успел доложить командиру полка. Сергей
Александрович Гельбарк уже не чаял увидеть экипаж в живых. А командир,
выпускник Энгельсовского авиационного училища еще середины тридцатых
годов, сделал-таки посадку «на честном слове, на одном крыле».
До сентября 1943 года у
командира эскадрильи капитана Кирсанова было на счету 102 боевых вылета.
Исключительно ночных. «Возили» по одной-полторы тонны адского груза
туда, в глубокий тыл противника, ну, а уж обратно возвращались налегке.
Дальность полета – семь-восемь часов.
Ах, как это легко
звучит «налегке»! Но это из лексикона летчиков дальней авиации. А ночное
небо войны было всегда свинцово-тяжелым.
На сто третьем вылете и
случилась эта история. Экипаж Кирсанова в одном из районов
Кировоградской области блокировал фашистский аэродром. «Работали» в
обычной обстановке – под свистопляску зенитных снарядов. На них командир
обращал внимание постольку, поскольку следовало отбомбиться с толком и
вернуться на базу. Итак, бомбы легли туда, куда им и должно, и экипаж
уже выходил из огненной завесы, как вдруг машину сильно тряхнуло.
Кирсанов пришел в
сознание на земле. Он и по сей день не может восстановить в памяти
собственных действий после того, как самолет буквально развалился в
воздухе. Чудо или обостренная реакция летчика? Убей бог, не знает, в
какую секунду успел рвануть кольцо парашюта. Да и с первых минут
прояснения его занимали другие мысли: что сталось с друзьями, где
штурман Назаров и радист Смирнов?
Еще до рассвета
Кирсанов, превозмогая боль в подвернувшейся при приземлении ноге,
спрятал парашют в кустах. Утром бродил среди мелколесья, вслушивался в
тревожную тишину: но нет, все тихо. Наконец подыскал то, что ему
показалось подходящим для тайника: в молодом лесу это была самая старая
береза. У ее подножия он долго и трудно рвал землю руками, сделал яму
глубиной по локоть. Вынул документы и, сложив их в носовой платок,
закопал.
Капитан Кирсанов решил
пробыть здесь день и ночь; надо накрепко запомнить эти места. Он
заставляет себя верить, что еще вернется к своему тайнику.
Сумерки надвигались со
всех сторон, а вместе с ними и холод. Кирсанов подбросил в костер
смолевых пней. Капитан сидел у огня в раздумье. Какие у него шансы на
то, чтобы выжить? Мало их: плитка шоколада (яблоко он съел днем),
начатая пачка «Беломора» и коробок спичек. Против него – оккупированная
территория и эта разнесчастная нога. Но не его ли друзья по эскадрильи,
Вася Морозов, Сеня Левчук, Олег Мелешко да сам комдив генерал Бровко, не
раз в шутку говаривали, что он в рубашке на свет появился.
Нынче-то ведь тоже упал
с неба, хоть и с шумовым оформлением, но целехонек. А завтра он начнет
пробиваться к своим.
Десять дней по глухим
местам, огибая большаки и деревни, шел Кирсанов на восток. Голод и холод
изморили человека. Силы уже оставляли его, когда он решился на последний
шаг: постучался поздним вечером в крайнюю избу ставшей на его пути
деревни.
Его впустили и не стали
ни о чем расспрашивать. Только хозяин тотчас же бросился в сени, и
Кирсанов услышал, как лязгнул еще один дверной засов.
В этом доме летчика
окружила добрая участливость Мефодия Васильевича Тищенко и его супруги.
Они укрыли неожиданного гостя от недоброго чужого взгляда: поселок
Александровка был занят врагами.
Иван Иванович день ото
дня креп на нехитрых харчах приютивших его друзей. А на 26-ю годовщину
Октября Мефодий Васильевич даже расстарался и устроил праздничный обед.
В конце ноября того же
года Кирсанов ушел поздней ночью из Александровки. Провожал его в
тревожную дорогу Тищенко.
Летчику повезло. Он
перешел линию фронта, а в декабре выполнял, правда, уже с новым
экипажем, свой 104-й боевой вылет.
И были 105-й, 200-й И
побывал Кирсанов в сорок четвертом году в Александровке. Но хозяина дома
не застал: был Мефодий на фронте. А еще в тот приезд Кирсанов разыскал
тот лесок и ту старую березу, где зарыл документы.
На 249-м вылете для
Кирсанова стало небо мирным. Воевали он и его друзья славно. Летчики
эскадрильи Кирсанова – Семен Левчук, Борис Шестернин, Олег Мелешко,
Артем Торопов, Василий Морозов и сам комэск заслужили высокое звание
Героя Советского Союза.
Одних уж нет в живых, с
теми, кто в добром здравии, он держит постоянную связь, переписывается:
к нему приезжают в гости, и сам он навещает дорогих ему людей. И в канун
праздников поспешает с сыном на почту. Как год и два назад, на пороге
почты он остановится и спросит сына: «Ты купил мне открытки, какие я
тебе заказывал?». И сын ответит: «Конечно». Только вот Володе несколько
странным кажется, почему бы это его отец, профессиональный военный,
посылает своим фронтовым товарищам открытки, на которых смеются дети,
много цветов и безоблачное небо...
Источник: На страже
Родины №265 (16390) от 12 ноября 1972 г.
Ссылка:
Фотоальбом
И.И.Кирсанова (из архива Г.И.Кирсанова)
