Интервью с Борисом Дмитриевичем Глыбиным

Предисловие: Д. Б. Глыбин родился 19 сентября 1922 г. в д. Иваники, Даниловского р-на Ярославской обл. Окончил школу в 1940 г. и поступил во ВМАУ спецслужб (связи), которое в том же году было сформировано на базе курсов спецслужб при Ейском ВМАУ им. Сталина, а базировалось в г. Сортавале. ВМАУ связи было эвакуировано в г. Пермь и влилось в Молотовское ВМАТУ им. Молотова, которое Глыбин окончил в октябре 1941 г. С ноября 1941 г. он служил в частях связи Авиации Северного флота, в радиоэфире слышал переговоры в воздухе многих прославленных асов, в том числе Бориса Сафонова в день его гибели. Однако, по иронии судьбы, он с ними по службе не пересекался, почти никого не видел. В последние годы войны лейтенант Глыбин являлся командиром радиовзвода и начальником радиостанции 36-й роты связи 9-го Гв. МТАП 5-й Гв. МТАД ВВС Северного Флота.
Награды: орден «Отечественной войны» II ст., 2 ордена Красной Звезды, медали «За боевые заслуги», «За оборону Советского Заполярья», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» и др.
После войны Б. Д. Глыбин окончил курсы в Новоград-Волынском ВМАУ связи и был направлен в службу связи Авиации Балтийского Флота. Уволился в запас в 1968 г. в звании полковника. В настоящее время Б. Д. Глыбин проживает в Калининграде и уже 50 лет активно участвует в ветеранском движении.
Кроме диктофонной записи мною производилась видеозапись для документального фильма о Героях Советского Союза стрелках-радистах Авиации Северного флота, поэтому в предлагаемом интервью прослеживается эта линия, и имеются некоторые повторы.
Весьма подробное интервью И.Вершинина с Б. Д. Глыбиным было опубликовано на известном ресурсе "Я помню". Поэтому мы старались по возможности не повторяться и осветить разные стороны военной судьбы и жизни Бориса Глыбина.



Галина Вабищевич (Г.В.): Дорогой Борис Дмитриевич, давайте поговорим о Вашей службе во время Великой Отечественной войны. Возможно, Вы – единственный на сегодняшний день из связистов Авиации Северного флота, кто может рассказать, как это было.
В октябре 1941 года Вы окончили Молотовское военно-морское авиационно-техническое училище имени Вячеслава Михайловича Молотова в городе Молотове (ныне это город Пермь). После чего вас, 8 младших лейтенантов, направили на Северный флот, в 31-й батальон связи Авиации Северного флота.

Борис Глыбин (Б.Г.): Совершенно верно.

Г. В.: Как я посмотрела, батальон формировался буквально накануне вашего приезда в ноябре 1941 года. Расскажите коротко, что помните, чем занимался этот 31-й батальон связи, какие он выполнял задачи? [31-й батальон связи ВВС СФ действовал 25.11.1941–30.04.1942 гг. – прим.]

Б. Г.: 31-й батальон был в Нижней Ваенге. Там было три каменных дома трёхэтажных, в одном из них батальон размещался. Там рядом с этой улицей стадион, и в конце стадиона горка такая была. В этой горке были выкопаны землянки, чтобы во время войны можно было из домов уйти и жить в этих землянках.
Когда мы прибыли… А я прибыл туда 15 ноября 1941 года… 17 ноября меня уже приказом назначили командиром взвода радиосвязи. У меня в подчинении было 30 человек. Кроме того, я был начальником радиостанции 11 АК – это большая станция мощностью 1000 ватт, понимаете [в действительности 500 Вт – прим.]. Хорошая станция для дальней связи.

Г. В.: Вас на эту радиостанцию сразу назначили?

Б. Г.: Сразу. Для меня война началась с 17 ноября 1941 года.

Г. В.: Вы помните, кто командовал этим 31-м батальоном связи?

Б. Г.: Не помню… Но потом его стали разрывать и сделали роты… А командиром роты, 42-й роты связи [42-я авиационная рота связи ВВС СФ действовала с 07.04.42 до окончания войны – прим.], был Коновалов Михаил Александрович в звании старший лейтенант. Я вместе с ним учился в училище в г. Сортавала [Военно-морское авиационное училище связи базировалось в Сортавале в 1940–1941 учебном году – прим.], я – в 1-й роте, а он во 2-й роте был. Но они были взяты из армии, а я пришёл из школы. Поэтому нормально было.

Г. В.: То есть Вы, молоденький лейтенантик, а какая ответственность на Вас лежала! В чём заключалась служба в первые месяцы?

Б. Г.: 5-я минно-торпедная авиационная дивизия была, ею командовал генерал-майор Кидалинский Николай Михайлович.

Г. В.: Это Вы маленько припутываете, Борис Дмитриевич. 5-я дивизия [на то время 5-я минно-торпедная бригада – прим.] была сформирована осенью 1942 года. А на начало Вашей службы были в ВВС флота и отдельные полки, и эскадрильи в них. Дивизию сформировали попозже. Припомните, пожалуйста, чем Вы занимались в самом начале.

Б. Г.: В самом начале?.. Там же ещё воевали англичане на «Харрикейнах», и они в сентябре месяце уже уходили в Англию, отвоевали у нас, а аппаратуру всю оставили. И мне надо было принять радиостанцию УКВ, у нас ещё таких радиостанций не было. Это на двух машинах. На одной дизель стоял и два передатчика, а на другой машине там приёмники стояли. Причём они были разнесены в целях безопасности, кабелем были соединены. Всё управление шло от приёмного центра. Там два оператора сидели, и по команде они включали дизель этот на первой машине и передатчики и передавали в эфир все команды, какие были. Я эту станцию принял. Причём всё было на английском языке, а я немецкий изучал. Было непросто сначала. У меня был один, из запаса был взят, он в этом разбирался. И мы быстро освоили это дело и приняли эту станцию.
И какое-то время ещё общались с англичанами. Приходили на зарядную станцию, там аккумуляторы заряжали… Они хорошо кушали. Гляжу – белые батоны, маслом сливочным намазанные, предлагают:
– Кушайте.
– Ноу! Ноу! Не надо нам. Мы сыты. Нормально.
А жрать охота. Плохо нас питали.

Г. В.: Это было осенью 1942 года?

Б. Г.: Нет, это с самого начала. Я ж говорю, это 1941 год.

Г. В.: Вы сказали «в сентябре», а в сентябре 1941 года Вас там ещё не было, поэтому я переспросила.

Б. Г.: Я не знаю, что там было. Но в этом здании размещался этот самый…

Г. В.: Хорошо. Когда Вы прибыли и получили эту радиостанцию, приходилось Вам общаться с самолётами в воздухе?

Б. Г.: Конечно! Конечно!

Г. В.: Расскажите об этом.

Б. Г.: Радиостанция очень хорошая. Я уже сказал это. УКВ! У нас таких радиостанций не было. Всё шло в микрофонном режиме. Причём на 200 километров можно было говорить по микрофону.

Г. В.: То есть открытой связью?

Б. Г.: Открытой связью. Вот так. Я был на приёмном центре. И был оперативный дежурный от нас, который вёл разговор, поддерживал связь с лётчиками, которые находились в воздухе, в районе Баренцева моря.
Шли же караваны. Караван PQ-«шестнадцатый», надо было этот караван сохранить. И был приказ Верховного Главнокомандующего Иосифа Виссарионовича Сталина, чтобы ни одного корабля не потерять. И вот Сафонова послали и с ним ещё трёх человек, лётчик Орлов и лётчик Покровский [Герои Советского Союза П. И. Орлов и В. П. Покровский – прим.], а третий лётчик [А. Н. Кухаренко – прим.] ещё в воздухе сообщил Сафонову:
– У меня что-то барахлит мотор самолёта.
Сафонов сказал:
– Возвращайся.
Орлов потом уже погиб, а Сафонов погиб в этот раз.

[Дважды Герой Советского Союза Б. Ф. Сафонов, командир 2-го Гв. САП ВВС СФ, 30 мая 1942 г. вылетел ведущим четвёрки истребителей на прикрытие конвоя PQ 16 от шестёрки бомбардировщиков Ju-88, погиб в воздушном бою – прим.]

Причём я слышал весь разговор его. Он говорит… а там «Юнкерсы-88» – немецкие торпедоносцы были:
– Я его сейчас собью.
А я слушаю этот разговор. Сбил он его. Второй появился:
– Я его тоже сейчас собью.
Через некоторое время:
– Готов второй! Я сбил.
Третий появился.
– Ребята, прикройте меня с хвоста.
А Орлов там тоже сбивал самолёты, и этот Покровский то же самое. Они сбили по одному самолёту «Юнкерс-88», а Сафонов сбил третий. И потом три раза сказал:
– Мотор! Мотор! Мотор!
Значит, у него тоже неладно с двигателем было. А летал он на американских самолётах «Киттихаук», они часто выходили из строя, заклинивало двигатель. И вот он сказал «мотор», «мотор». И я это слышал! Я ж сидел и слушал весь эфир, этот разговор, который был. Я потом передал оперативному дежурному вот такое сообщение. А у Сафонова мотор-то остановился, но он планировал, планировал… Подошёл там эсминец «Куйбышев»… Вот он к этому эсминцу хотел поближе добраться, чтобы помогли ему спастись. Но он не долетел до эсминца, приводнился на воду. А матросы же видели этот самолёт. Он выбраться не мог, фонарь не открыл. Не известно, что с ним было. Или он был ранен, или когда приводнялся, ударился головой и потерял сознание, остался в кабине. И через некоторое время самолёт потонул. Вот такая судьба.


Борис Сафонов

Г. В.: Вы это слышали собственными ушами?

Б. Г.: Я слышал собственными ушами. Слышал, да.

Г. В.: Что происходило дальше? Как были организованы поиски?

Б. Г.: Что дальше было… Полк-то его остался, 2-й гвардейский сафоновский полк, стал действовать. Причём он был награждён орденом Боевого Красного Знамени. Когда Борис Феоктистович получил этот орден, собрал всех офицеров, ну, и мы вроде как немножко обмыли это дело в Доме офицеров. В Верхней Ваенге там Дом офицеров был. Прекрасно всё было, посидели, пообщались. Он замечательный человек был. Да лётчики вообще прекрасные люди! Замечательные. Приятно с ними было.
Там у нас такой сарайчик был, видимо там раньше скотина была, взяли из него сделали Дом офицеров [старый Дом офицеров в Ваенге (Североморске) был одноэтажным деревянным, впоследствии там размещался Матросский клуб – прим.]. Там, значит, сделали кинозал, потом место было, где в шахматы можно поиграть, кафе там небольшое, можно было посидеть. Представляете, когда налётов не было никаких, там спокойно находиться, можно было расслабиться, как говорится, в конце рабочего дня, пивка выпить там, даже стопочку можно было. В этих случаях как раз я встретился с Асеевым [Г. С. Асеев – стрелок-радист в экипаже командира 9-го Гв. МТАП Б. П. Сыромятникова и штурмана А. И. Скнарёва, погибли 16.10.1944 г. при атаке конвоя, все трое Герои Советского Союза посмертно – прим.].


Григорий Асеев

Г. В.: Пожалуйста, вспомните поподробнее этот эпизод.

Б. Г.: После этой встречи в Доме офицеров, на другой день они полетели выполнять боевое задание в Баренцево море. Не один экипаж, там несколько было экипажей. В том числе почему-то полетел командир полка вместе со штурманом и стрелком-радистом Асеевым. Полетели они. Вы знаете, какая это трудная задача [торпедометание – прим.]. Ведь лётчик должен снизиться буквально до 20 метров, идёт строго в горизонтальном полёте, и только при этом он может торпеду сбросить. Она пойдёт нормально на цель. Они сбросили торпеду, потопили транспорт. А я опять слышу разговор, говорит командир:
– Дорогие товарищи, мы горим, нас подбили.
И последние слова были:
– Мы погибаем, прощайте, дорогие товарищи…
Это были последние слова командира.


Борис Сыромятников

Г. В.: Это командир полка Сыромятников Борис Павлович.

Б. Г.: Совершенно верно.

Г. В.: Вы его помните?

Б. Г.: Я его не видел ни разу. Они с нами не общались. Я был в роте связи, а они там отдельно, у них командный пункт был. У меня только радисты были. В землянке, где располагался 9-й гвардейский полк, там узел связи был.

Г. В.: Игорь, покажи портрет Бориса Сыромятникова. Узнаёте? Это предпоследний командир вашего 9-го полка в годы войны, до Фокина [Герой Советского Союза А. И. Фокин – прим.].

Б. Г.: Да, это он. У нас портреты его висели. Отлично! Но я никогда не встречался с ним. Он, командир полка, к нам в роту не приходил никогда. Показали Сыромятникова… А его штурмана я даже не видел никогда. Штурман майор был, а он – подполковник [рассматривает фото – прим.].

Игорь Ялычев (И.Я.): А Скнарёв – это кто?

Г. В.: Скнарёв – это штурман Сыромятникова.

Б. Г.: Это был штурман полка.

И. Я.: Видите, он со знаменем.

Б. Г.: Да. Это же был гвардейский полк. 9-й гвардейский Краснознамённый.



Г. В.: А Вы помните церемонию вручения гвардейского знамени 2-му гвардейскому полку 1 мая 1942 года? Вы видели её?

Б. Г.: Не приглашали нас. Не приглашали. У нас была маленькая рота, 36 я рота связи [36-я рота связи действовала с 12.04.1943 г. до окончания войны и обслуживала 9-й Гв. МТАП – прим.]

Г. В.: Сейчас мы и про неё поговорим.

И. Я.: Это, получается, полк был, типа БАТО был и была…

Б. Г.: Вот эта наша рота связи.

И. Я.: Потом батальоны связи и РТО были. Это потом уже.

Б. Г.: Сначала были батальоны связи, потом каждый полк получил роту.

И. Я.: В войну были роты?

Б. Г.: Роты, да. Совершенно верно.

И. Я.: То есть они выполняли задачи ОБС и РТО, радиотехническое обеспечение полётов, связь и прочее. А техническое обеспечение, я имею в виду тыловое обеспечение, кто вас обеспечивал? В полку самом? В войну-то другая структура была.

Г. В.: У них был отдел связи в ВВС флота. Я думаю, что именно он занимался техническими вопросами.
Борис Дмитриевич, вспомните ещё раз эпизод, как Вы познакомились с Асеевым, флагманским стрелком-радистом Сыромятникова? Флагманский экипаж был: командир полка Сыромятников Борис Павлович, штурман полка Скнарёв Александр Ильич и воздушный стрелок-радист Асеев Григорий Софронович. Все они стали Героями Советского Союза посмертно. Расскажите о них, что знаете, кого из них видели, что слышали в эфире в день их гибели?

Б. Г.: Я видел только одного стрелка-радиста Асеева. Мы встречались в Доме офицеров как-то вечером, уже после боевых действий. Кто желал, туда в кино ходили. А мы обычно сидели за столиком, пивка немножко попили, разговаривали. Я говорю:
– Слушай, а вчера Вася с нами был, где он сейчас?
– А Вася вчера погиб…
Видите, каждый день погибали люди. Улетали на боевые задания и не возвращались.


Андрей Волошин

Г. В.: Вообще-то очень много было погибших в этом полку. Хотя полк был гвардейским, и Краснознамённым, и Киркинесским впоследствии, но процент гибели лётного состава был просто зашкаливающим. Вот я назову Вам несколько экипажей, может быть, Вы кого-то ещё вспомните…

Б. Г.: Я сейчас Вам расскажу очень интересный эпизод. 7 октября 1944 года началось наступление 14-й Армии Карельского фронта и нашего Северного флота. Авиация 9-го гвардейского полка вылетела… 12 самолётов, мы летали на американских самолётах [А-20G «Бостон» – прим.]. В одном самолёте был лётчик подполковник Волошин Андрей Николаевич. Там, значит, потопили транспорт, а вернулось из 12 самолётов только 9, трое погибли три экипажа. А я на старте был, на аэродроме. Вскоре они опять торпеды подвесили и опять полетели в составе 9 самолётов. Волошин полетел, через некоторое время вернулся, уже было 7 самолётов – ещё 2 самолёта погибли. И здесь, когда он вышел из самолёта, мы говорим:
– Слушай, Андрей Николаевич, ну, как же так получается, 5 самолётов погибли, а ты вот живой?!
– Э-э-эээ, ребята, надо уметь летать. Когда я потопил транспорт, я ещё километров 15–20 на бреющем полёте иду над водой, пока не уйду от всех немецких кораблей, с которых стреляют.
С пулемётов там, с орудий стреляют… А молодые лётчики как? Он сбросил торпеду и сразу набирает высоту, разворачивается, и как раз в это время их сбивали. Вот. А он остался живой. Этот Волошин родился в 1907 году. Причём был любитель парашютных прыжков. Какой-то исключительно интересный человек! Я его знал уже здесь. Когда он уволился, он приехал в Калининград и полк приехал к нам, этот 9-й гвардейский, здесь в Чкаловске стоял.

Г. В.: Этот полк базировался на аэродроме Веретье. Его из Авиации Северного флота перевели на Балтийский, и он находился на Веретье – это под г. Остров в Псковской обл.

Б. Г.: Ага…

Г. В.: Борис Дмитриевич, давайте вернёмся к Асееву, Сыромятникову и Скнарёву. Вы их переговоры в день гибели слышали?

Б. Г.: Я слышал только, что сам командир корабля вот так сказал:
– Самолёт наш горит. Сбили нас.
И он передал прощальные слова:
– Прощайте, дорогие мои, мы погибаем.

Г. В.: Уже после войны выяснилось, что они геройски погибли на берегу, а не утонули, как считалось раньше и как написано во многих книгах. Самолёт находился у берегов Норвегии, они сели на воду благополучно, приняли бой уже на берегу и погибли в неравном бою [информация от родственников Б. П. Сыромятникова – прим.].

Б. Г.: Это я только от Вас узнал. Я не знал об этом совершенно, думал, они упали в воду и погибли все.


Евгений Францев

Г. В.: Был у вас в полку также известный экипаж. Командир – зам. командира звена Францев Евгений Иванович – Герой Советского Союза. Такой красивый парень. Вы его помните?

Б. Г.: Помню, да. Вы знаете, уже в конце войны лётчики летали на свободную охоту без сопровождения истребителей. Францев полетел, причём он долетел даже до Карского моря. Вот он полетел на свободную охоту без прикрытия истребителей. А у меня радист, вот у меня фотография есть, сидел в штабе 9-го гвардейского полка на узле связи, нёс вахту, слушал всё время. Услышал передачу, Францев передаёт:
– Потопили транспорт водоизмещением 4000 тонн. Возвращаемся.
Всё. Вот это получил. Мазаев [радист – прим.] сидел же очень долго на вахте, и он это передал. А они не прилетели [экипаж Е. И. Францева погиб 15.09.1944 г. в районе берегов Норвегии – прим.].

Г. В.: Вы помните стрелка-радиста из экипажа Францева?

Б. Г.: Нет, я не видел его ни разу. Я и Францева не видел ни разу, хотя он Герой Советского Союза. Не видел никого… Не прилетел. Мазаева пришли и арестовали. У нас же приёмники были дохлые такие. Он получил сигнал, что Францев потопил транспорт водоизмещением 4000 тонн, «возвращаемся». И не вернулся. Тут за него взялись.
– Ты где это взял, выдумал?!
– Ничего я не выдумал! Я три часа сидел, и вот такой сигнал пришёл. Я записал, как было.
Взяли, вахтенный журнал арестовали, его самого захватили. Через три дня оказалось, что ещё одна станция приняла это сообщение. Служба ВНОС, знаете, посты были на границе?

Г. В.: Знаю.

Б. Г.: Точно такую же радиограмму приняли от Францева:
– Потопили транспорт 4000 тонн. Возвращаемся.
Мазаева у меня отпустили. Но он так рассердился, говорит:
– Я больше сидеть на вахте не буду, не хочу. Не поверили мне, я больше в роте служить не хочу. Я ухожу в полк летать стрелком-радистом.
[В действительности Мазаев Николай Николаевич служил радиотелеграфистом стартовой радиостанции 36-й роты связи ВВС СФ с июля 1943 г., минимум, до августа 1945 г. В его наградном листе особо отмечено участие в выездной экспедиции по спасению Героя Советского Союза К. Ф. Шкарубы – прим.]
И ушёл. Но это уже конец войны был. Он жив остался, потом уехал домой.


Борис Глыбин

Г. В.: Борис Дмитриевич, получается, ваши роты связи были такими «автономными» от полка частями и занимались обеспечением связи. Вы сидели на своих радиостанциях, прослушивали эфир, обеспечивали старты самолётов, но непосредственно с лётно-подъёмным составом вы практически не общались или общались очень редко.

Б. Г.: Совершенно правильно. Я с лётным составом не общался. У меня была своя задача. Причём у меня забрали матросов, мне дали 19 девушек, но они все специалисты были. Вот так в землянке было – у них вход отдельный, а у матросов вход отдельный. А я между ними, у меня комнатка была такая. У меня девчонки сидели на радиомаяке. Так вот этот радиомаяк, они там пластинки крутили, и эта передача шла в эфир. Когда в Баренцево море самолёты уходили, а там же небо и вода, штурман настраивался на наш радиомаяк:
– Во, вот таким курсом.
И вот так они приходили на эту музыку. Вот так у меня девчонки эти сидели.

Г. В.: Это в каком году Вам их дали?

Б. Г.: Это был уже конец войны, 1943 или 1944 год.

Г. В.: Ну, расскажите, как происходила работа в роте, в чём заключалась служба, распорядок дня? И кого ещё помните?

Б. Г.: Кроме радиомаяка, у меня была радиостанция РАФ дальней связи [радиостанция автомобильная фронтовая – прим.]. Там у меня тоже был экипаж, там один механик… Немцы ещё тогда залетали к нам, бросали зажигательные бомбы, и упала бомба как раз в районе радиостанции. Станция была замаскирована, ветками закрыта. Начался пожар. Так этот начальник радиостанции спасал эту свою станцию и спас её. Руки себе обжёг.
А когда новый командир полка к нам пришёл, сказал:
– Давайте, представляйте наградные листы.


Афанасий Фокин

Г. В.: Это Фокин?

Б. Г.: Совершенно верно, подполковник Фокин Афанасий Иванович, прекрасный человек, Герой Советского Союза. Он получил Героя ещё за налёт на Берлин [А. И. Фокин участвовал в налётах на Берлин в составе 1-го Гв. МТАП ВВС КБФ, но звания Героя удостоен в 1944 г. будучи командиром эскадрильи 36 го МТАП ВВС ЧФ, с октября 1944 г. – командир 9-го Гв. МТАП ВВС СФ – прим.]. И когда он пришёл к нам, это сказал.
Так вот, стали писать. Я не участвовал в написании [наградных листов – прим.]. Командир роты Бутов писал, начальник штаба 9-го гвардейского полка и начальник связи писали наградные листы. На меня написали к ордену Красной Звезды. А этих девчонок, я говорю, надо отметить. Они же сидели там, постоянно налетали самолёты, бомбы бросали, особенно зажигалки бросали. Я говорю:
– Надо их всех наградить.
И наградили их всех медалями «За боевые заслуги». А вот этот начальник станции, который её спас, медаль «За отвагу» получил.
Вообще Фокин был молодец. Он к нам часто приходил. Мы говорим:
– Афанасий Иванович, что нам делать? Неужели Вам не нравится, как мы работаем?
– Да вы молодцы! Но я вижу, у вас никаких наград нет.
А какие награды? Мы дело делаем своё, делаем нормально. Больше мы ни о чём не думали.


Связисты 36-й роты связи

Г. В.: Давайте мы ещё скажем, что 36-й ротой командовал старший лейтенант Бутов Виктор Васильевич.

Б. Г.: Совершенно верно. И заместитель у него был Коновалов. И я. Вот так три офицера было – вот и вся рота.

Г. В.: Значит, офицерами были командир роты Бутов, его заместитель Коновалов…

Б. Г.: И я – командир взвода.

Г. В.: Кто ещё входил в состав роты?

Б. Г.: Входили у меня эти 30 человек подчинённых. Несколько матросов было и 19 девушек вместе с ними – всего 30 человек.

Г. В.: Много.

Б. Г.: Много, да. Взвод был хороший.

Г. В.: Чем ещё они занимались?

Б. Г.: Я же говорил, что был узел связи в штабе 9-го гвардейского полка, там сидели у меня радисты. Все были задействованы, выполняли обязанности на радиостанциях, на маяке работали, на узле связи в 9-м гвардейском полку. Все были задействованы нормально. Кушать в специальную землянку ходили. Один раз пришли, стоят на столах графины с водой какой-то. Доктор подошёл, говорит:
– Дорогие товарищи, чтобы не потерять зубы, я приготовил напиток. Я с матросами набрал… – а там ёлок не было, там сосны, собирали сосновую хвою, отваривали и наливали в графин. – Не очень приятно, но останетесь с зубами.
Я после войны приехал, и у меня все 32 зуба были, как были. Понимаете?

Г. В.: Вы и сейчас для своего возраста хорошо выглядите.
Борис Дмитриевич, кому подчинялись роты связи? Их было несколько в ВВС Северного флота.

Б. Г.: Начальнику связи полка.

Г. В.: Это ваша рота. А вообще, в специальном отношении?

Б. Г.: Вы знаете, когда меня приняли в партию в 1943 году, меня назначили пропагандистом. И я каждую неделю ездил на лыжах… Аэродром-то у нас здоровенный, там два поля было, южное и северное поле. Вы там были когда-нибудь в Ваенге?

Г. В.: Да.

Б. Г.: Громадный! В этом здании был штаб 5-й минно-торпедной дивизии, политотдел. Я там на инструктаже был, возвращался и проводил занятия уже как пропагандист со своими подчинёнными. Это постоянно было.
Я до этого был ещё в двух ротах. Вы почему-то взяли только по 9-му гвардейскому полку. Я же был в 42-й роте у Коновалова – это раз. Потом меня буквально через полтора года перебросили в другую роту, в посёлок Сафоново, он тогда Губа Грязная назывался. Там была 44-я рота связи, но она телефонно-телеграфная рота была [44-я авиационная линейно-строительная рота связи действовала 07.04.1942 до конца войны, обеспечивала проводные линии связи – прим.].

Г. В.: Борис Дмитриевич, мы читали Ваше интервью, и я знаю, чем занималась 44-я рота связи по наградным. Там очень много награждённых ребят, которые восстанавливали эту линейную связь. Давайте про неё не будем говорить, поговорим про радиосвязь.

Б. Г.: Я-то полтора года в этой роте побыл, потом написал рапорт: «Верните меня по специальности работать!» Я же радист, учился на радиста. Так меня вернули обратно, опять к Коновалову попал, вот тогда мне пришлось столкнуться с начальником связи дивизии.

Г. В.: О! Расскажите. Как его звали?

Б. Г.: У меня где-то записано… Он капитан был. Причём там на аэродроме был такой домик сделан специальный, деревянный, там у меня тоже был приёмный центр. Там три кабины были, приёмники типа УС, такие приёмники небольшие [УС – универсальный супергетеродин – прим.]. И, кроме этого, была вахта. Это уже послевоенная вахта, 9-й вариант, так называемый, связь шла по всему Северному флоту.
И один раз у меня радиостанция вышла из строя. Там сержант Быков у меня был начальником радиостанции, я звонил по телефону ему:
– Что там у тебя?
– Товарищ лейтенант, уже всё сделали.
А начальник связи, этот капитан, позвонил, чтобы я явился к нему. А я жил в землянке, где радиостанция 11-АК была. У нас телефонные аппараты американские в кожаных сумках – ЕЕ-8А назывались. У нас своя телефонная аппаратура паршивая была. Телефонные аппараты в деревянных коробках были. А эти в сумках были, в красивых сумках, причём, что телефон, что микрофон – одинаково. Я его вешал на стену, звонок сильный. Я говорю в него, там принимается телефон. Так вот вызвал меня начальник связи:
– Приезжайте.
– Так работает же уже.
– Я Вам сказал, приезжайте.
Так я 2 километра из этой землянки, где радиостанция 11-АК, шёл на аэродром. Пришёл туда, доложил ему:
– Прибыл.
– Наведите порядок!
– Какой порядок наводить?
Радиостанция же работает, мне же доложил начальник смены сержант Быков. И больше не стал с ним разговаривать. Ну, что я с ним буду разговаривать? Я пошёл в кабину, где приёмники стояли, сел, облокотился и поспал немножко, сидя за этим столиком. Утром проснулся и пошёл. Пришла машина, она была вообще на ГАЗ-«два А», ну, полуторка [ГАЗ-АА – прим.]. Приехали. А он как раз лежит этот капитан. Я остановился, говорю:
– Садитесь.
– Я не хочу с Вами ехать.
Не хочешь, как хочешь. Поехали дальше. Потом уже, когда меня в Новоград Волынский отправили, он же приехал, уже подполковником был. Ещё всё говорил:
– Я академию имени Фрунзе кончил.
Правда, не полный курс.
– Ну, и хорошо.
А когда по математике задание дали… Я-то здорово всё решал. А он меня толкает:
– Слушай, я не знаю, как.
– Так ты же академию Фрунзе окончил.
Ну, я подсказал ему, сделал всё.

Г. В.: В общем, лётный состав Вы не видели и на награждении не присутствовали.

Б. Г.: Нет, лётный состав не знаю. И даже когда ордена вручали, нас никогда не приглашали.

Г. В.: Может быть, вспомните кого-нибудь на фотографиях? Я поднимала в архиве документы училища, которое Вы окончили, и хорошо представляю обстановку, какая там была, когда вы курсантами попали в г. Сортавала. Училище начиналось как курсы спецслужб при Ейском ВМАУ. Спецслужбы – это радио и прочие вопросы по связи. Когда после войны с Финляндией присоединили Карельский перешеек, сначала решили разместить училище на острове Коневец. Но потом открыли его в Сортавале на базе бывшей финской гидроавиастанции, где после кратковременно находилась 41-я разведывательная гидроавиационная эскадрилья, перебазированная в Ригу. И вы там были первыми курсантами. Расскажите об училище связи, как Вы это помните.

Б. Г.: Я окончил училище в Перми (в Молотове), экзамены сдали, нас досрочно выпустили. Так учились 2 года, а я учился 1 год…
Мандатная комиссия сидит [на приёме во ВМАУ им. Молотова – прим.]. Я хотел остаться в этом училище, стать авиационным механиком. А один полковник поднимается и говорит:
– Я из Ейска приехал, там у нас лётное училище имени Сталина, готовят лётчиков. Но у нас новое училище образуется – Военно-морское авиационное училище спецслужб. Мы будем готовить специалистов для связи. Связистов готовить разных специальностей для авиации. Где бы Вы хотели учиться? Будет радиофакультет, телефонно-телеграфный…
И другие там, метеорологи, оружейники, специалисты, которые для авиации нужны. А я занимался, мобильный телефон такой делал сам, хотел стать радистом.
– Ну, радистом, значит, радистом.
– Согласен.
– Считайте, Вы приняты. Можете ехать домой.
Я поехал домой, в Ярославскую область, город Данилов. Отец говорит:
– Ну, чего приехал. Провалился?
– Поступил! Всё нормально. Но сказали ждать вызова.
И мне вызов пришёл в октябре месяце, чтобы я приехал в город Сортавала. Там было два ангара, один был новейший отличный ангар, финны построили. Аэродром был морской, там же Ладожское озеро. Сходы бетонные были, самолёт спускали на воду, и он взлетал с воды. И нас стали готовить. И я учился до начала войны.
Объявили войну. 22 июня 1941 года погода была чудесная. У нас на стадионе соревнования были по плаванию. Вдруг на сопке сирена сработала, тревога. Мы бегом в казарму, похватали свои карабины. У нас винтовок не было, карабины кавалерийские такие. Противогазы. И собрались в этом ангаре. Начальник училища пришёл, говорит:
– Товарищи курсанты, сегодня в 4 часа утра, нарушив мирный договор, Германия напала на Советский Союз. Бомбили города такие-то… Поэтому объявляется готовность № 1.
И всех распределили, кого куда. Кто в патруль пошёл. Потом начали окопы копать на стадионе. Но это прекратили, потому что Ворошилов был в Ленинграде и сказал, наше училище эвакуировать. И мы 27 июня прибыли в г. Новый Петергоф.
[В архиве ВМФ сохранилась переписка начальника училища с командующим морской авиацией С. Ф. Жаворонковым (именно он отдавал приказы). К 25 июня училище было отмобилизовано и приведено в полную боевую готовность. Всего имелось 345 курсантов. Но уже 26 июня был получен приказ об эвакуации – прим.]
Думали, что война будет непродолжительной, поэтому нас поселили в здании, где готовили шоферов для Балтийского флота. Их выпустили, а нас в это здание. Мы немножко позанимались там. Тревогу объявили, посадили нас на 4 машины и повезли. [2 июля по приказу начальника гарнизона половину курсантов и всю радио-телефонную аппаратуру со всем автотранспортом направили на формирование частей связи. Остальных курсантов отправили рыть окопы оборонительного рубежа – прим.].
Проехали по берегу Финского залива, Ораниенбаум проехали, только к вечеру приехали в лесок. А там были курсанты из училищ Фрунзе, Дзержинки, академия Кирова была. Собрал нас бригадный комиссар, объявляет:
– Товарищи курсанты, вы сюда прибыли для того, чтобы уничтожить воздушный десант. Здесь высадятся немцы, чтобы захватить 2 аэродрома, Котлы и Копорье.
Ну, всё ясно, задача поставлена. Ну, мы там двое суток поспали на земле. И опять Ворошилов вмешался и нас отозвал. Мы опять приехали в Петергоф, а тут уже опять сборы. Эвакуация. Короче говоря, опять я приехал в Пермь. Где поступал, туда и приехал.


Казарма в Училище связи


Спортивные соревнования курсантов


Николай Гуданец

Г. В.: Расскажите поподробнее, что было в Сортавале. Когда Вы туда поступили, начальником училища был Гуданец Николай Иосифович, его фотографию я нашла с большим трудом. А с января 1941 года училищем руководил другой [С. Ф. Головач – прим.].

Б. Г.: Да, поступал при нём, он как раз и объявлял нам… А потом он здесь был, в Калининграде, по-моему командиром полка связи.

Г. В.: Нет, он здесь не был командиром полка.

Б. Г.: Ну, соревнования были в училище, я 1-е место занял по лыжам, мне ещё премию дали 50 рублей.


Георгий Губанов

И. Я.: [Рассматривают ксерокопии фотографий – прим.] Получается, оригиналы фотографий Вы отправили в Североморск? Да, в музей. Мне прислали письмо, это копии. Вот мои радисты, Мазаев, который сообщил про Францева, и Мартемьянов [Мартемьянов Александр Назарович – радиотелеграфист стартовой радиостанции – прим.].

Г. В.: Вот знаменитый лётчик Герой Советского Союза Губанов Георгий Петрович, командир вашей 5-й дивизии [07.1945–01.1946 гг. – прим.].

Б. Г.: Вот как раз он был командиром 72-го полка, майор. Потом его забрали в штаб авиации, и он вырос до генерала, и стал командующим Авиацией Северного флота. Вот этот товарищ.

Г. В.: Вы его видели? Каким он был?

Б. Г.: Не то, что видел. Орден Красной Звезды он мне вручал. Он был похож на Маяковского, так говорил красиво, и голос у него такой громкий! Очень порядочный, добрый, хороший человек. Приказ о награждении был от командира дивизии, у меня есть этот приказ. Вот он приехал [Губанов – прим.] и мне этот орден вручил. Он Героя получил ещё во время Финской войны. Здесь на фото он в генеральском звании. А потом он куда-то на юг уехал [в г. Куйбышев – прим.], но сейчас его уже нет в живых.


Николай Кидалинский

Г. В.: Вот это Кидалинский Николай Михайлович [генерал-майор, командир 5-й МТАД 07.1943–07.1945 гг. (с перерывом) – прим.].

Б. Г.: Когда меня в Партию приняли, я приезжал к нему в штаб. Там политработники были, давали задания. А потом сказали:
– У тебя девчонки есть, имей в виду, если забеременеют, под трибунал пойдёшь.
Потому что выводить из строя нельзя. Вот ещё у меня эта обязанность была, надо было следить, чтобы не позволили ничего. А девчонки есть девчонки. Война идёт, самолёты налетают, бомбят. Отбомбили, улетели. Опять тишина. Опять нормальная жизнь получается, и их отпускали в увольнение. Они и ходили, общались с лётчиками и так далее.

Г. В.: Так самые «коварные» были лётчики?!

Б. Г.: 9-го гвардейского полка. Когда я был в 36-й роте. Но всё нормально…
Я его особенно не встречал [Кидалинского – прим.]. С политотделом у меня общение было. У нас там телефонная станция была. Мы часто приходили на телефонную станцию, проверяли…

Г. В.: В штабе дивизии?

Б. Г.: В штабе дивизии, да, телефонная станция была. В то время эту дивизию… Я Вам уже рассказал в отношении радиостанции, которую от англичан приняли.
Знаете, что ещё немцы сделали. Поскольку у нас лётчики здорово воевали… Вот Сафонов же сбил 33 самолёта… Так вот немцы решили направить группу немецких лётчиков, снайперов. Они прилетали специально, вызывали на себя наших лётчиков. Между прочим, малый аэродром был около гарнизона Сафоново, знаете там аэродром [теперь Североморск-2 – прим.]? Я шёл на этот аэродром. Потому что «Харрикейны», которые появились, они заняли этот аэродром.
И я слышу, летит самолёт. Прилетел немец, вызывает наших на бой. Я гляжу, один «Харрикейн» поднялся, второй поднялся, но за облачностью их не видно. Слышу только пулемётные очереди. Слышу, прошла очередь, вываливается из облаков самолёт наш «Харрикейн». Потом вторая очередь, и второй сбил. Двух сбил и улетел.

Г. В.: Немец наших?

Б. Г.: Немец. Так вот этот немец потом попал нашему лётчику Бокию [Герой Советского Союза Н. А. Бокий – прим.]. И он его сбил! И вся эта группа развалилась. Майор Бокий. Причём сбитого фашистского лётчика потом поймали у границы, шёл на лыжах, хотел уйти, но его задержали, поймали. Он сбил 91 самолёт этот Мюллер.

Г. В.: Да, этот эпизод войны хорошо известен. Давайте вернёмся к связи.

Б. Г.: Мы постоянно поддерживали связь.

Г. В.: Расскажите, как Вы девчонок «пасли», чтобы они у вас работали и не беременели. Как Вы их сторожили?

Б. Г.: Командиром отделения была девочка Абрамова. Я ей сказал:
– Слушай, имей в виду!
Я же приходил к ним, их хорошо обслуживали, выдавали материал, бинты давали. А мы спали не на нарах, на кроватях спали. Двухярусные кровати были. Я захожу туда к ним проверить, какой там порядок. Всё красиво так, застелили одеяла, вместо марлей этих. Красиво, молодцы. Но начинаю проверять, подушку подниму, штанишки там лежат. Абрамовой говорю:
– Что это такое? Другого места нет что ли? Зачем под подушку класть?
Отругаю немножко. Но вахту несли нормально. Поэтому я говорю, что они молодцы. Когда бывало, что прорвётся самолёт, бомбы побросает, и я бегу туда. Недалеко эта станция стояла. Прибегаю к ним:
– Ну, как вы, живые или нет? Всё нормально?
– Да вот потрясло нас бомбами.
Но всё нормально. Девчонки, как только война закончилась, сразу все уехали по домам. Но у нас все были награждены медалью «За боевые заслуги», приехали домой с наградами. Это здорово.


Связисты роют землянку

Г. В.: А где находился пункт, где Вы сидели, как начальник взвода связи? Где эта землянка была?

Б. Г.: Южное поле аэродрома. У нас 4 километра было поле, южное поле и северное поле. Вот в южной части сбоку у нас была землянка, а тут же рядом с полосой радиомаяк стоял. Чтобы ориентир был. На аэродром же надо выходить. Когда штурман на самолёте на эту музыку выходит, смотрит, ага, на радиомаяк таким-то курсом. Ну, и они на радиомаяк прилетали и садились нормально.
А я постоянно на старте был. Постоянно. У меня радиостанция была американская «Бендикс», самолётная станция. Вы знаете?

Г. В.: А кто переговоры с самолётами вёл по радиостанции?

Б. Г.: Лётчик был. Обязательно лётчик.

Г. В.: Руководитель полётов.

Б. Г.: Совершенно верно, руководитель полётов. Причём в зависимости от ветра… Они же у меня были на санках, там такие брёвна были сделаны, и на автомобиле радиостанцию перетаскивали в северную часть аэродрома. Но это редко было. Мы всё время стояли в южной части.

Г. В.: Значит, всё-таки Вы с какими-то лётчиками общались. Может быть, с командирами эскадрилий.

Б. Г.: Вы знаете, у них своя работа была. Они получали задания…
Знаете, что ещё я там делал? Ещё в самом начале у нас какой был порядок. Я приходил со своей радиостанцией и проверял связь на самолётах. А у немцев были очень сильные пеленгаторные станции. И вот, как мы начинаем проверять связь, они засекают. Они понимали: ага, русские собираются вылетать. И мы прекратили это дело, перестали эту проверку делать. И совсем другое дело. Стало меньше погибать самолётов. Вот так.
А лётчики, они свои дела делали. Команда. Они – по самолётам и улетали. Я стоял на старте. Самолёт один взлетел, второй взлетел, улетели. Полетели в Баренцево море. А там уже работа у них – топить фашистские корабли. Вот Сафонова мы потеряли в 1942 году 30 мая.

Г. В.: У Вас ещё до него был командир 9-го полка Костькин Филипп Васильевич, Вы его не помните? Он тоже погиб вместе с экипажем.

Б. Г.: Не-не. Я не хочу врать, я не видел никого из них.

Г. В.: Давайте ещё посмотрим фотографии, кого Вы вспомните. А это был один из первых экипажей 72-го полка, экипаж Гарбуза, первые погибшие в полку. А это Ведмеденко, тоже погиб командир полка.

Б. Г.: Да-да-да… Вот как. Мы же не общались с лётчиками. Нас не приглашали никогда в полк. Они своё дело делали, а мы своё дело делали. И всё.

Г. В.: А почему вас не приглашали?

Б. Г.: А зачем командиру полка связист? Мы дело делали, связью обеспечивали, и больше ничего.

Г. В.: То есть Вы напрямую общались только с начальником связи полка.

Б. Г.: Так точно.

Г. В.: А с главным управлением приходилось взаимодействовать?

Б. Г.: Вот я Вам рассказывал, когда меня перевели второй раз в эту роту, после 44-й роты, с этим начальником связи дивизии общался. Но он не хороший человек был. Когда мы были в Новоград Волынском, учились на курсах усовершенствования, он меня спросил:
– Слушай, что-то твоё лицо мне знакомо.
– Я не знаю.
Я не признался даже.

Г. В.: Смотрите, вот Ваш командир полка Фокин.

Б. Г.: Конечно! Афанасий Иванович, прекрасный человек. Когда война окончилась, в 1946 году в Полярном были соревнования лыжные. 12 команд было, а от авиации я участвовал. Всего 3 человека было: я, Костя Ежов и Петька Алаев. И мы пошли. 12 команд вышли. Я пошёл первым и пришёл первым. Костя Ежов закрепил успех. И мы заняли 1-е место из 12 команд. 5 километров я прошёл за 23 минуты. Считается, как чемпион Северного флота по лыжам.
А когда пришёл Афанасий Иванович, он команду организовал, 9 человек лыжников было. И мы на соревнования уже в Губе Грязной пошли. И он сказал так: если завоюете 1-е место, я вам всем дам отпуск по 40 суток. Пошли мы и заняли 1-е место. И он дал нам по 40 суток! Зимой. Я приехал к себе домой, конечно, мои родители были довольны. И как раз в этот приезд я и познакомился со своей будущей женой.

Г. В.: Во! Расскажите про это тоже.

Б. Г.: Когда я приехал домой, мы позавтракали. А мама у меня такая гостеприимная женщина. Вдруг Елизавета Михайловна приходит, а это зимой было, в шубе такой красивой, шапка меховая – одета красиво, хорошо. И она пришла со своим школьным товарищем. Я учился в 10-м «А», а она – в 10-м «Б» училась. Я говорю:
– Привет! Чего вы пришли?
– Сказали, Борька Глыбин приехал, фронтовик с Северного флота.
Ну, я в форме морской был:
– Ну, вот приехал живой.
Я вот ищу сейчас своих одноклассников в Данилове. Нас было 24 парня в классе и 4 девочки. Так вот 6 человек в живых осталось, пять и я – шестой человек. Остальные из 24 погибли все ребята. Такие ребята погибли, под Смоленском погибли и под Ленинградом…
Она мне понравилась сразу. А я же с ней в 4-м классе учился, у меня вот фотография есть. И я решил, что просто не могу больше, не хочу никого искать. Пошёл к родителям, они живут рядом, буквально 150 метров их дом. Пришёл, Михаил Никифорович – отец, Татьяна Васильевна – мать. У них было две девочки, младшая умерла, у неё какая-то болезнь была, она скончалась быстро… Пришёл я, познакомился с родителями, посидел, поговорил. А она [будущая жена – прим.] училась в Ивановском медицинском институте на лечебном факультете. А в Данилове у нас больница была, и она приехала в больницу на практику. Это был 1946 год. А она окончила институт в 1947 году. Она в 1942 году поступила и в 1947 году окончила.
Я уехал из этого отпуска. Потом приехал летом в законный отпуск. Она опять приехала. Ну, здесь мы с ней погуляли везде, обошли там все наши места. Тогда было такое состояние, понимаете, я даже боялся взять её за руку. Сейчас вот безобразия показывают, это не дело. А мы шли там, дерево поваленное:
– Давай посидим, немножко отдохнём.
Сели рядом, на бревне посидели. Нагулялись, пошли домой.
– Спокойной ночи.
– До свидания.
И никаких. И ничего. Она – домой, и я – домой.

Г. В.: А когда Вы её на Север привезли, как там обживались?

Б. Г.: Когда она закончила институт, она опять в Данилове была. У нас с ней ещё такого-то разговора не было. Я ей говорю:
– Лиза, можно я к тебе в институт приеду?
– Приезжай.
И я в Иваново приехал. Там был выпускной вечер. Она получила диплом. Познакомился с её друзьями там. Были мы там 2 дня, потом в поезде вместе уехали домой. Я её привёз в наш город Данилов. Говорю:
– Слушай, тебе куда дали направление?
– В Костромскую область, в деревню.
– Поехали ко мне на Север! Будешь нормально работать.
Мы с ней договорились, что она согласна со мной поехать. Не захотела в Костромскую область ехать. И 18 июля 1947 года мы сыграли свадьбу. Было очень много народа. Конечно, было трудно. Я перед этим ещё ездил в Таллин за мукой, там муку покупал, ещё чуть-чуть не погиб. В форме туда приехал. В одном месте поезд остановился, я вышел, там женщины продают булочки, пирожки – это же чудо. Я спрашиваю:
– А где бы муки купить? Я бы хотел муки купить.
– А у нас тут хутор недалеко.
Я и попёрся этот хутор искать. Иду туда, там как раз дорога поворачивала, я глянул – за мной два мужика идут. Это же эстонцы. Думаю, всё, надо удирать. Я – влево и бегом на станцию. Прибежал, поезд как раз подошёл, сел и приехал в Таллин. Муку я купил, привёз домой. Была свадьба хорошая. И я её увёз на Север. Приехали на Север. Это в 1947 году уже.
А у неё же направление было в Костромскую область. Я написал в министерство здравоохранения в Москву. Через месяц пришёл ответ, Костромскую область поменяли на Мурманскую. И она тут же устроилась на работу. Конечно, пока паёк только у меня был, трудно пришлось. Но мы пережили нормально, молодые были.


Борис Глыбин с женой и сыном

Г. В.: А где вы жили?

Б. Г.: А мы жили в землянке, в конце аэродрома. Где северное поле, там железная дорога проходила перекатом. Вы в этих местах были?

Г. В.: Да. Представляю.

Б. Г.: Река и железная дорога проходила. Как раз на обрыве была землянка выкопана, такой капонирчик стоял, двери открываешь и по лестнице спускаешься.

Г. В.: А как изнутри были отделаны землянки? Что они из себя представляли?

Б. Г.: Всё было заделано фанерой. Стены фанерой сделаны. Там были односпальные кровати, у неё кроватка и у меня кроватка. Другая комнатка – там кухня была. И даже окно было на улицу, на эту железную дорогу.

Г. В.: Такая маленькая подземная квартирка?

Б. Г.: Совершенно верно, да. Я, конечно, переживал, пока она получила вызов. Потом она устроилась на работу, работала нормально. Забеременела и в 1948 году она родила сына. Сын Андрей, 1 октября [2019 г. – прим.] мой сын умер на 72-м году жизни от онкологии… Вот был у меня один сын, а теперь две внучки и три правнука.


Борис Глыбин

Г. В.: Вы в другом интервью рассказывали, как Вы совершили несколько вылетов стрелком-радистом.

Б. Г.: Я не хочу об этом говорить, не надо и записывать. Потому что это дело не законное, это хулиганство самое настоящее. Командир полка узнал:
– Да Вы что, с ума сошли?! Вы – радист, а не стрелок-радист. Прекратите это безобразие, чтобы я об этом не слышал!
Поэтому я не хочу об этом говорить.

Г. В.: Да ладно, уже столько времени прошло. Скажите, когда Вы учились в училище, вас поднимали на самолётах?

Б. Г.: Нет, не поднимали. Но во время войны, какие были самолёты, я на всех летал, начиная с По-2, Пе-2 и другие. На всех самолётах летал, но в качестве пассажира. Даже на «Бостоне» летал. Война кончилась, я попросил:
– Ребята, хоть поглядеть, как этот самолёт в воздухе ведёт себя.
– Полетели! Только ты в кабину штурмана садись вперёд и ложись, чтобы тебя не увидели.
Потому что не легально опять же, видите. Взлетели нормально на американском самолёте, на «Бостоне». Там остров Кильдин, знаете? Кильдин пролетели, вернулись, сели нормально. Мне очень понравилось. На других, на больших бомбардировщиках тоже летал, один раз на Пе-2 летал просто пассажиром. Я и потом летал, я и сейчас летаю до сих пор на гражданских.

Г. В.: Нравится летать?

Б. Г.: Нормально. Но я же чувствую, вот самолёт стоит, прогревает двигатель, он начинает работать. Прогрели. Взлёт. Включает лётчик все обороты, самолёт побежал, бежит, бежит, бежит… Я чувствую, вот сейчас должны поднять его. Гляжу, от земли отделились.
Я когда в штабе авиации был, у нас заместитель командующего был Попков Виталий Иванович, дважды Герой Советского Союза, генерал. Он был зам. командующего [помощник командующего ВВС 4-го ВМФ, затем пом. ком. ВВС БФ и зам. ком. ВВС БФ 12.1955–07.1962 гг. –прим.]. Отличный человек, замечательный! Он воевал, стал дважды Героем.

Г. В.: Давайте вспомним Петсамо-Киркенесскую операцию [07.10–01.11.1944 гг. –прим.], Вы в ней участвовали. Расскажите о заключительной крупной операции, в результате которой освободили наше Заполярье.

Б. Г.: У нас было две основные воинские силы: 14-я Армия Карельского фронта, командующий генерал-лейтенант Фомин, и Северный флот, командующий Арсений Григорьевич Головко, который пришёл контр-адмиралом, а стал полным адмиралом. Началось наступление, причём очень успешное, погнали немцев, и 25 октября их выгнали в Норвегию, захватили город Лиинахамари и Киркенес – два города норвежских.
Там дорога есть от Мурманска до Киркенеса. Я в прошлом году летал туда, попросил, чтобы меня свозили в места, где я воевал. Я ездил туда и был в том месте, где шёл жестокий бой. Это был июль-август 1941 года, немцы прорвались, хотели пройти по сопкам. Они по Кольскому заливу не могли пройти, там их топили. Два корабля пошли, десанты, а Головко поставил артиллерию, 152-мм орудия – три батареи было. Один пошёл, по ним огонь открыли, потопили. Пошёл второй, и второй потопили.
Вот они по сопкам и пошли и дошли до реки, Западная Лица называется. Они даже на другой берег перебрались. Река бурная, проезжали мы через неё, а она впадает в Кольский залив. Они хотели пройти, не получилось. Там начался жестокий бой, погибло очень много, конечно. Один воевал такой Кисляков Василий Павлович, он был старший сержант из 14-й армии [в действительности морской пехотинец 1 го Добровольческого отряда моряков СФ – прим.], у него было отделение. Били они немцев, причём все ребята погибли, он один остался. Он тактику интересную избрал, хитрый парень. Он перебегал с одного места на другое. И немцы думали, что тут много русских солдат постоянно стреляют. А тут как раз пришло пополнение, и его выручили. И 13 августа 1941 года он получил звание Героя Советского Союза.

Г. В.: Это здорово, но давайте всё же про Петсамо-Киркенесскую операцию, октябрь–ноябрь 1944 года. Как Ваши связисты участвовали в этой операции?

Б. Г.: Как… Конечно, самолёты вылетали, а мы давали связь.

Г. В.: А Вы находились там, на высотах, или оставались у себя при штабе?

Б. Г.: У себя, вот здесь на центральном аэродроме стояла наша 36-я рота. Вылетали самолёты. Я же рассказывал про Волошина. Это как раз в это время, когда началось освобождение Мурманской области. Петсамо назывался город, сейчас Печенга называется. Захватили Петсамо наши войска и погнали дальше и дошли до Киркенеса. Захватили Киркенес и Лиинахамари. Вот операция закончилась.

Г. В.: Что Вы слышали в эфире в то время, какие переговоры вели? Обеспечивали ли командование связью с частями?

Б. Г.: Я должен сказать, что я ничего не слушал. Я стоял на аэродроме со своими радиостанциями, это было моё место. Я не слушал ничего. Моё дело: самолёты улетели, потом должны самолёты прилететь. Был у меня представитель, который руководил полётами, он брал микрофон и сажал самолёты. Вот и всё.

Г. В.: Вы обеспечивали только техническую часть, чтобы всё было исправно, чтобы всё работало, и чтобы Ваши подчинённые находились на своих рабочих местах?

Б. Г.: Совершенно верно. Что в воздухе делалось, какие там разговоры были, я ничего не слышал, потому что был на аэродроме – это моё место.

Г. В.: Хорошо, расскажите, как война закончилась?

Б. Г.: Когда война закончилась, тревогу сыграли. Я выскочил. Это утром было. Что такое?! Стреляют из пулемётов на аэродроме – жуть, что было!
– Что такое? Почему стреляют?!
– Так война кончилась! Мы победили!
Девчонки выскочили, давай целоваться, обниматься, кончилась война. И всё. И скоро их всех домой отправили. Быстро.
Наша 36-я рота закончила своё существование. Меня перевели в другую роту, 27-я база была. В 27-й базе я командиром взвода был, в этой же базе меня командиром роты поставили, я уже был старшим лейтенантом. Эта база почему-то ликвидировалась, меня перевели в Ваенгу, там была 30-я техническая база. Вот в этой базе я уже был командиром роты связи, обеспечивал вот эту базу связью и, конечно, обеспечивали телефонной связью воинские части, которые оставались на аэродроме. А потом части стали убирать, убирать, убирать, и такого количества связи уже не нужно было. Тогда у нас было 600 самолётов, а сначала было 116.

Г. В.: Вначале войны 116, потом пополняли и из состава Авиации других флотов.

Б. Г.: 46-й полк штурмовой на Ил-2, там Гуляев воевал, получил Героя Советского Союза. Потом он пришёл к нам и был командующим здесь [командующий Авиацией БФ генерал-полковник Герой Советского Союза С. А. Гуляев – прим.]. Мы с ним очень хорошо знакомы. Когда мне из штаба Авиации пришлось уйти, потому что Хрущёв 1 миллион 200 тысяч сократил, кто без академического образования, всех со штаба уволили. И я перешёл в полк связи. Там я был сначала зам. начальника штаба полка. А потом Коновалов, который командиром 42-й роты был, он в полку был, его перевели в штаб Авиации, в отдел связи. Место освободилось, а он был зам. командира полка. И я стал заместителем командира полка.

Г. В.: Это уже здесь, на Балтике?

Б. Г.: Поработал. А потом, знаете, такая угроза была, американцы хотели 25 городов атомными бомбами разбомбить. Была очень большая опасность. Штаб Авиации надо было оставлять, создали дивизионы подвижные. Я был командиром дивизиона. В нашем полку три таких дивизиона образовали. Командовал дивизионом, у меня под управлением было 150 человек, три роты было: радио-рота, радио-релейная рота и телефонно-телеграфная рота. И я дослужился до 1968 года. В 1968 году я уволился.
Сначала меня военком нашего Октябрьского района пригласил в военкомат работать, я был в 4-м отделении, занимался учётом сержантского состава. 3-е отделение – офицеров. Поработал я 1 год. Военком был любитель выпить. А я был секретарём партбюро в военкомате, и как собрание, критикуем мы его. А тогда же в Риге была вся наша организация. Он подал на меня документы, и меня уволили, сократили штат. Ну, я и ушёл. И потом я работал 22 года в милиции старшим инспектором по кадрам спецработников.


Борис Глыбин

Г. В.: Хорошо. Но давайте всё-таки вернёмся на Север. Вы хорошо рассказали об окончании войны. А какая была обстановка тогда, какие были люди, какие были взаимоотношения между военнослужащими и гражданскими, в целом, какая была жизнь во время войны?

Б. Г.: Когда я служил в 36-й роте, народа было не так много, но разные национальности: и белорусы, и казахи, и русские, и украинцы, даже один еврей был – одна семья, понимаете? Мы никогда это не считали, просто одна родная семья. Было очень хорошо. Все выполняли мои распоряжения беспрекословно. Было замечательно, легко работать. Соблюдалась воинская дисциплина, никто никуда не уходил, только с моего разрешения всё делалось. Поэтому порядок был нормальный.
Потом, когда я был заместителем командира полка, двое ушли в самоволку. Я прихожу на работу, мне говорят:
– Борис Дмитриевич, у Вас двое в самоволке были.
Что ты будешь делать? А у меня был помощник, замполит, я ему говорю:
– Давайте, вызывайте их.
Пришли они:
– Докладывайте, в чём дело?
– Да вот, надо было к девчонке сходить.
– Для этого надо было подойти ко мне, попросить, я бы дал увольнительную. А вы самовольно ушли, я не знаю, что с вами может быть? Я же отвечаю за каждого человека перед вашими родителями.
Пришлось наказывать, а что делать.


Б.Д.Глыбин вручает книгу Президенту В.В. Путину

Г. В.: Расскажите, что у Вас за фотографии, которые на стене висят?

Б.Г.: Когда исполнилось 70 лет Победы в Великой Отечественной войне, Президент принял решение: от каждой области выделить по ветерану в Москву на Парад с сопровождающим. У меня сопровождающим была жена моего сына, невестка моя. Я был на Параде. После Парада пригласили в Кремль, я там встретился с министром обороны и с Президентом. Хотел повидать нашего Кирилла [Патриарха Кирилла – прим.], но не получилось, они ушли быстро. А встретил Жириновского Владимира Вольфовича, мы с ним тоже поговорили. Я сказал, что приехал с Балтики:
– О! Я был в Калининграде, хороший город.
Я вручал свои книги, министру обороны вручил. Там у меня было написано заявление. Когда министром обороны был Сердюков, он почему-то закрыл все газеты на флотах, вот «Страж Балтики», «На страже Заполярья» тоже закрыта была. Я ему в книжечку вложил письмо, надо обязательно газету «Страж Балтики» и газеты на других флотах восстановить. Он сказал:
– Хорошо. Будем делать.
Со мной Шойгу очень хорошо разговаривал. Я, как отец, а он, как сын. Мы с ним поговорили, я рассказал о войне, рассказал, как я служил в штабе Авиации, сказал, что у нас 13 авиационных дивизий было, а сейчас 1 полк в Черняховске и эскадрилья вертолётов в Донском. Он меня похлопал по плечу и сказал:
– Борис Дмитриевич, пока хватит.
– Ну, Вы – министр обороны, Вам виднее.
А когда приехал домой, буквально через 2 недели меня в редакцию газеты «Страж Балтики» вызывают. Валерий Николаевич, главный редактор, говорит:
– Борис Дмитриевич, ты же герой, добился, чтобы восстановили газету «Страж Балтики». И ещё в семи местах восстановили.
Командующий флотом писал, многие писали, не могли добиться. А я сделал. Я не хвастаюсь, просто как факт получился у меня по такому делу. Вот фотографии, это я в Севастополе был. Крым когда перешёл к нам, к России, я туда летал. Эта фотография – я был в Общественной палате, 3 года работал. Это тоже наши офицеры. А этот товарищ – начальник Генерального штаба был, он у нас здесь в Калининграде в гостях был. А потом, когда Президентом стал Ельцин, почему-то его сняли. Отличный товарищ, почему он не понравился ему, не знаю.

Г. В.: Вы увлекались рисованием. Расскажите ещё о своих рисунках.


Б. Г.: Я же, когда в школе учился, у нас был преподаватель по черчению… Вот я нарисовал [показывает портрет А. С. Пушкина – прим.]. Мне больше удаётся рисовать с фотокарточек. Вот жена – это фотография. Вверху всё – это я рисовал. Она белые перчатки одела, мне понравилось такое положение рук интересное. А вот там ещё одна фотография, когда она молодая была…
В школе у нас был учитель по черчению и художник. Знаете, раньше, портреты были, писатели там, Пушкин и другие все. Я брал и перерисовывал, делал большие портреты. Вот там у меня Пушкин нарисован – это такая маленькая бумажка была, я увеличил её, за два дня нарисовал карандашом. Зрение-то у меня нормальное, я ещё вижу, потому что «чернику-форте» принимаю. Это же лекарство, которое сделали шведы для лётчиков. А сейчас таблетки делают. При хорошем освещении я даже без очков могу обходиться.
Потом остались в стороне здесь – это Псковско-Печорский монастырь. Я там был, по ходам ходили в подземелье. Внутри там хоронили, 500 человек похоронено. Я три раза ходил, там пол песчаный, потолок тоже песчаный…

Г. В.: Хорошо. Давайте я Вас сфотографирую.

Б. Г.: Может мне форму одеть? Но она тяжёлая, 5 килограммов медалей.

Г. В.: Так зачем Вы столько таскаете, они же в основном сувенирные?

Б. Г.: А, не знаю. Вот мои настоящие боевые награды: орден Красной Звезды, медаль «За оборону Заполярья» и медаль «За победу над Германией», и награды за выслугу. Остальные – просто так…

Г. В.: Давайте, я Вас как есть сфотографирую. У Вас на футболке замечательная надпись «Я люблю тебя, жизнь!»

Б. Г.: Минуточку, я могу Вам свою фотографию подарить…

Г. В.: Спасибо большое, дорогой Борис Дмитриевич!



На Параде Победы в Калининграде
Фото из газеты "Страж Балтики" 11 мая 2018 г.

Интервью Галины Вабищевич
В беседе участвовал Игорь Ялычев
7 января 2020 года